В полутора ковах от Бидара разбили лагерь. Тут протекала, теряясь в холмах, небольшая речушка. Ее окружали буйные заросли бамбука, тростников. Над самой водой нависали корни мангровых деревьев. Тучами поднимались с реки вспугнутые загонщиками дикие утки, лебеди, кулички. И вот на равнину вылетел первый свирепый вепрь.

Хазиначи Мухаммед принимал участие в общей скачке. Он видел, как спускали на кабанов приученных к охоте леопардов и тигров. Он забылся, как вдруг увидел, что группа всадников оттеснила его от сокольничих, и, обернувшись, заметил неподалеку скачущего к нему эмира Хайбата. Рядом с эмиром скакали его приближенные.

На длинных цепях возле них бешено прыгали гибкие черные пантеры.

Никто не видел, как это произошло. Когда ближайшие к хазиначи Мухаммеду люди повернулись на его отчаянный крик, все уже было кончено. Хазиначи лежал на земле с переломленным спинным хребтом, а эмир Хайбат и его воины оттаскивали от окровавленного тела разъяренного зверя. Никто не мог допустить и мысли, что здесь имел место злой умысел. Да и не такой человек был хазиначи, чтоб его смерть была достойна омрачить султанскую охоту. Султану даже не сказали об этом. Повелитель должен веселиться! А тело было приказано убрать, немедля отвезти в Бидар и похоронить. С делами же наследования следовало разобраться котвалу.

Узнав о нелепой, как ему казалось, смерти хазиначи, Афанасий перекрестился:

- Бог видит правду-то!

И хоть это было не по-христиански, не нашел в душе ни капли сочувствия к погибшему. Просто избавила его странная судьба от опасного врага. И то хорошо.

В день, когда пришло известие о хазиначи, Афанасий был особенно сумрачен. Пользуясь отъездом султана, он сделал попытку выбраться из города, но его не выпустили. За ним и вправду незаметно следили. С горечью возвратился Никитин обратно в бидарсквй дом. Ничего не узнал для него Фарат-хан, ничем не помог и сам Никитин Рангу.

Что же делать? И вновь его взоры с надеждой остановились на Хасане, и вновь Хасан согласно кивнул головой.

Он съездит к Рангу, скажет, что надо подождать еще немного. Ничего не поделаешь, надо ждать.

Глава восьмая

Минуло еще четыре месяца. Прохладный период кончался. Приближалось знойное время. Собирались в дорогу птицы. Курлыкая, сбивались в стаи журавли. Исчезли перепела. Больше не слышно было в полях их надсадных требований: "Подь полоть!" Тянули в ослепительной высоте лебеди. Вечерний воздух над прудами Бидара шуршал от утиных крыльев. Меняли кожу змеи.

Никитин все еще сидел в городе. Несколько раз побывал у Фарат-хана. О Джанки удалось узнать только то, что ее отдали в гарем котвала. Выручить ее оттуда было невозможно. По слухам, она понравилась вельможе. Афанасий через Хасана передал печальную весть Рангу. Хасан рассказал, что Рангу совсем убит этим и куда-то ушел, не сказав ему ни слова.

У самого Афанасия дела не улучшались. Просить Фарат-хана о милости, о свободном проезде после двух неудачных попыток он уже не мог. Просьбы эти явно раздражали вельможу. Да и занят Фарат-хан был по горло: набирал войско, ездил в свой тараф, выколачивал подати, готовился к походу. Интерес к русскому купцу у него угас.

Так наступил новруз - мусульманский новый год, праздник, сменяющий траур, которым правоверные шииты чтят память святого имама Хусейна.

Как велит закон, за месяц до новруза мусульмане каждый вечер разводили на крышах своих домиков костры. Огонек перемигивался с огоньком. Колебалось пламя. Бидар словно пытался улететь за языками огня от грешной земли. Костры, дымя, утверждали торжество ислама. Глядя на них, мусульманин должен был испытывать успокоение, - он живет в родном ему мире.

Никитин же с особой тоской вспоминал о Руси.

А после новруза в Бидар стали съезжаться индийские раджи, призванные Махмудом Гаваной на войну с Виджаянагаром. Оставив войска у стен Бидара, раджи проезжали по городским улицам к крепости.

Увешанные золотом, жемчугами и драгоценными каменьями раджи с бесстрастными лицами восседали в городках на спинах слонов. Погонщики слонов размахивали сверкающими анками.

Два раджи привели мало войск. Великий визирь разгневался, запер их в крепости до тех пор, пока не приведут еще по двадцать слонов и не пригонят по нескольку тысяч пеших ратников. Раджи покорились. Никитин, видя лихорадочную подготовку мусульман к походу, надумал проситься с войсками. Ему казалось, что по дороге ему легче удастся бежать.

С этим он бил челом Фарат-хану и, к своей радости, узнал, что участие в походе ему дозволяют. Тогда стал собираться и он. Фарат-хан сказал, что Афанасию велено идти с его отрядами, и разрешил пристроиться к колонне слонов.

Так в конце марта Никитин вырвался, наконец, из бидарского плена.

Легко шагают неуклюжие громадные животные. Со спины слона хорошо видны бесконечные ленты войск, идущих на юг. Расскачиваясь, пробегают верблюды, неся копейщиков и стрелков из лука. Рысит конница. Упругим, привычным шагом проходят пешие воины.

Войска султана, войска Махмуда Гавана, войска Фарат-хана... Пестрят одежды, плещут на ветру зеленые знамена. Войска всех тарафдаров выведены на Виджаянагар. Махмуд Гаван наносит решительный удар индусскому оплоту на юге. Это заветная мечта визиря, наконец-то близкая к осуществлению. Каждое утро и каждый вечер войсковые муллы просят аллаха даровать победу опоре трона, грозе неверных Махмуду Гавану.

Истово молится и сам великий визирь, которого Никитин видел несколько раз совсем близко. Еще бы не молиться! Махмуд Гаван лучше всех других знает, чем грозит неуспех. Силы государства напряжены до предела. В поход вложены баснословные суммы денег.

Сто пятьдесят тысяч воинов, - а каждому нужны оружие и пища, - идут на Виджаянагар. А кони, а слоны, а верблюды, а порох и ядра?

За все платится золотом, и все должно окупиться, иначе... Иначе силы султаната будут подорваны, и никогда уже бахмании не смогут собрать такую силу. И, значит, снова поколеблется трон, снова поколеблется власть самого Махмуда Гавана... Великий визирь молится.

А Никитин пристально смотрит вокруг, и внутри у него все дрожит. При первом удобном случае он должен бежать, обманув бдительность стражи. Вопрос лишь в том, когда улучить момент. Об этом и думает Афанасий, осматривая вереницы войск, тянущихся по равнине и слева и справа. Пока еще рано, на равнине не убежишь. И он переглядывается с Хасаном, который во все посвящен.

Сильно, сильно изменился бывший раб хазиначи Мухаммеда! Он не тот, что был всего год назад.

Перемена свершилась незаметно. Может быть, так кажется потому, что Афанасий привык к Хасану. Но как бы там ни было, теперь Хасан не молчалив и не покорен всякому. С ним Афанасий может теперь говорить даже о Сите. С ним обдумывают они и планы побега.

- За Райчором, - говорит Хасан. - Там, по пути к Кистне, начнутся горы. Там будет легче...

Никитин слушается его. И вот уже позади красноватая земля Райчора, и боевые колонны бидарцев втягиваются в мрачные базальтовые ущелья.

Горы здесь высоки, дороги плохи. На одной из троп обвал сметает в пропасть сотню людей и двадцать слонов. Несколько слонов еще живы, лежат где-то внизу с переломанными ногами и жалобно трубят... А колонны движутся и движутся. Лица воинов спокойны. Они словно не слышат тоскливых голосов животных.

Надежды Хасана не оправдываются. В горах бежать еще труднее. Боковых дорог нет, обратно не вернешься - сзади тянется длиннейшая вереница войск, а лезть наугад в горы да еще в незнакомых местах, где водятся и львы и тигры, - невозможно.

Так Никитин добирается с войсками до Кистны. Он узнает воду этой реки бешеную, черную, недобрую.

На берегу Кистны войска задерживаются на два дня, готовятся к переправе и отдыхают.

Афанасия разыскивает гонец Фарат-хана. Тарафдар предлагает Никитину перебраться к его нукерам, ехать рядом с ханом.

Это неприятно, хотя внешне выглядит проявлением заботы и дружелюбия. Никитин понимает - сегодня или никогда.