– Ну я, я. – поднял руки Михаил. Подошел к Насте и попытался ее обнять. – Ну, чего ты такая?
– Какая?
– Дикая.
У Насти вдруг слезы навернулись на глаза.
– Одичала.
– Знаешь, когда ты такая, мне сразу хочется начать перед тобой оправдываться. Не знаю в чем, но оправдываться. Настя, честное слово – я хороший.
– Плохой.
– Почему плохой?
– Потому, что ты где-то, а я здесь.
– Настя, ты же сама сказала, чтобы я погулял на стороне. Твои же слова.
– Сказала.
– Так что же ты?
– Дурак ты, Мишка.
– Ну ладно, дурак. Давай, так и решим – дурак! Обними меня, пожалуйста.
Настя вздохнула и обняла.
Через час Михаил ушел, а Настя осталась грустить.
Мишка, конечно, нормальный парень. Настоящий казак – черноволосый, кудрявый, улыбчивый. Но, они познакомились три года назад, а женат он был к тому времени уже семь лет. И сыну было пять. Как он умудрился втереться к ней в доверие? Любовник он, конечно, неплохой, но не гениальный. Мишка особенно на жену не жаловался, предпочитал на эту тему вообще не говорить. Бог его знает, какой на самом деле была его семейная жизнь? Настя решила, что раз он к ней приходит, то с женой ему не очень. Но время шло, Мишка все так же приходил и приходил, все так же о жене не рассказывал, и все так же не сообщал о своих планах на будущее. В конце концов, Настя стала на него обижаться. А полгода назад сказала:
– Ты меня уже замучил. Ты уж как-то разберись, чего хочешь? Или туда, или сюда.
– Настя, ты меня выгоняешь?
– А ты сам себя куда выгоняешь?
– Да я бы никуда себя не выгонял. Не могу я такие вещи решать.
– А кто должен решать? Иди и решай.
– Настя, я без тебя не смогу. Я себя мужчиной только с тобой и чувствую. Мне женщина нужна.
– Так тебе баба нужна? Баб много, иди и трахайся с кем хочешь. Может найдешь другое лекарство от импотенции.
Ушел Мишка.
А сегодня Настя как будто вернулась на полгода назад. Опять та же досада, та же обида. Что дальше? Так может продолжаться и десять лет, и двадцать. Мужик вроде и есть, но его нет. Таким лекарством лечиться можно бесконечно и с тем же результатом. А как обрадовался. И ушел довольный как слон.
Ненавижу.
Настя легла на кровать, свернулась калачиком и подумала о том, что она одна во всей квартире. Хорошая, двухкомнатная квартира. По наследству досталась. И на кухне пусто. И в гостиной пусто. И в ванной. И в туалете. А в спальне она одна. На большой кровати. Слишком большой. Ей показалось, что кровать стала еще больше, что она стала размером с футбольное поле. Нет, размером с город. А в центре, на гигантской вишневой атласной поверхности, маленькая-маленькая Настя. Одна.
А следующий день начался на удивление жизнерадостно. Снова солнышко, у народа предновогоднее настроение. Начальник – Петр Константинович, тоже добродушен как никогда. Кроме того, в конторе появился приятный деловой джентльмен. Пообщался с Константиновичем и отправился к Насте.
Лет сорока пяти, длинный, худой, наверное – типичный англичанин. Они поговорили о делах, причем англичанин говорил по-русски очень прилично.
В конце концов, Настя сказала:
– Вы так хорошо говорите по-русски. Наверное, давно в России?
– Два года.
– О! Уже давно. Акцент, конечно, есть, но все понятно.
В порядке делового обмена Настя дала Ричарду свою визитную карточку. Он прочитал ее имя, и покачал головой:
– Вы сказали, Вас зовут Настя. Никак не могу привыкнуть, что у русских разное имя. И я не знаю, когда можно говорить отчество, а когда не нужно. Сколько у вас имени? Два, три?
– Не знаю. – пожала плечами Настя. – Смотря, кто называет. У каждого свои права. Для кого-то я Анастасия Андреевна. Для кого-то – просто Анастасия. Для близких друзей – Настя, Настюша, Настена, Настька, Настенька, Стася.
– О! И Стася?
– Ну да. Потом еще можно – Настуся, Стаська. Кто-нибудь еще что-нибудь придумает. Теперь могут Анастейшей назвать.
– Невероятно. Я только Ричард и Рич.
– Вам хуже, – улыбнулась Настя.
– О! Вы хорошо улыбаетесь.
– Спасибо.
– Скажите… а как мне лучше вас звать?
– Как я представилась – Настя.
– А. Еще вопрос. Скажите, если вас могут назвать иначе, как русские понимают, что говорят к ним?
– Не знаю. Мы привыкли. У нас все по-разному называют. Что угодно могут назвать как угодно.
– И все будут понимать?
– Да.
– Как? Как это можно?!
– Просто понимаем и все.
Ричард вздохнул.
– Я раньше думал – знаю русский язык. Приехал в Россию, понял, что не знаю. Ругаться научился, думаю – уже знаю. Теперь думаю – никогда не буду знать.
Но, после ухода Ричарда образовалась какая-то пустота. Все показалось ничтожным, чужим, неласковым. Настя вспомнила вчерашний вечер, вспомнила Мишку, и настроение упало ниже нижнего.
Когда подошел конец рабочего дня и сумерки преобразовались в непроглядную ночную тьму, она сняла трубку и позвонила Соне.
– Сонь, давай в кафе посидим.
– Когда?
– Сейчас.
– Сейчас не могу. Через час, хорошо? Придет Лешка, попрошу его с Ильей посидеть. Он тебя любит, он поймет. А в каком?
– Да, где всегда сидели.
Настя задержалась на полчаса и ушла с работы последней. В лифте было пусто и прижиматься к ней было просто некому.
Жизнерадостная Соня пришла через пять минут, чмокнула Настю в миллиметре от щеки и плюхнулась на стул напротив.
– Как дела?
– Я в деймосе.
– В чем?
– В деймосе.
– Это что? Не пугай меня, беременная, что ли?
– Нет. Деймос – это ужас по-гречески.
– Господи! А что случилось?
– Я опять с Мишкой встречалась.
– И что?
– Да ты что, не понимаешь? Я же с ним рассталась!
– И что?
– Я же точку поставила!
– Ну, поставила, переставила, чего страшного-то?
– Соня, я с ним совсем рассталась. Не так легко было, между прочим. А теперь сама позвонила.
– Ну, если сама позвонила, в чем ужас то?
Настя чуть ли не с отчаянием сказала:
– В том, что мне мужика захотелось, и я не смогла удержаться! Это что же, я теперь каждый раз буду ему звонить? Как на скорую помощь?
– Ну-у, если ты один раз ему позвонила… ты когда с ним встречалась последний раз?
– В мае.
– Ну вот, видишь, а сейчас декабрь. Ничего страшного.
– Ага, если я буду с ним трахаться раз в полгода, то это нормально. А если раз в три месяца, то это уже кошмар, да?
– Ну, не знаю я. А как ты хочешь?
– Я никак не хочу, никак, понимаешь ты!
Обе подруги замолчали и стали слышны звуки кафе – тихие разговоры, звяканье ложечки в чашке, шум с улицы. Наконец Соня сказала:
– Значит, тебе нужен другой мужик.
– Нужен, Сонечка, наверное, нужен.
– Так и в чем проблема, ты же сама жалуешься, что на тебя смотрят?
– Я их ненавижу.
– Ой, так ты их хочешь или ненавидишь?
– Хочу и ненавижу. Я своего хочу, понимаешь, своего, не чужого!
Они опять помолчали. Соня с сочувствием посмотрела на Настю.
– Знаешь, когда мы в школе учились, я думала, ты первая замуж выйдешь.
– Почему?
– Ты интересная. Одни глаза чего стоят.
– Ты мне уже говорила.
– Ну, ты же и сейчас интересная!
– И сколько лет я еще буду интересной? Два, три?
– Если ты будешь так думать, то ничего хорошего не будет.
– А как мне думать? Как? Соня, что во мне не так?
– Все так. Ну… может быть, тебя боятся.
– Чего меня бояться?
– Ну, что ты отошьешь.
– А я отшиваю?
– Ой, еще как! Знаешь, как я тебе завидовала. Всегда хотела научиться отшивать как ты.
Настя вздохнула.
– Вот я и отшила.
– Господи! Ну не отшивай!
– Так что, может мне лечь и ноги раздвинуть!?
– Настя! Ну, я-то в чем виновата? Ну, что я могу тебе сказать!? Ложись и сдвинь? Будь просто помягче с мужским полом. Как-то жалеть его надо, что ли.