В оформлении обложки использована фотография с https://unsplash.com/ по лицензии CC0.

Отрывки непоследовательны во времени, а вырваны из разных глав. Ибо так веселее!

« – Богдан? Это что такое? Она пьяная?

– Мама Марина, выключай училку, мы же дома. Мне ее бросить надо было, что ли?

– Ладно, в комнату давайте.

Чтобы Гера ничего не сбила своим пьянющим тельцем, поднимаю ее на руки и тащу в комнату.

– Я себе тогда на полу постелю, – уже на лестнице.

– Богдан, – слегка протянуто, – ты спишь в гостиной сегодня, – мама качает головой, растягивая губы в красивой, но ехидной улыбке.

– Че эт?

– В гостиной, Богдан!

– Ладно, ладно.

Уже в комнате кидаю Гольштейн на кровать. Она что-то мямлит, корчит рожицы. Я лишь со стороны наблюдаю, опираясь плечом о дверной косяк. А Гера тем временем упорно пытается встать с кровати. Пошатываясь, выпрямляется, начиная расстегивать рубашку.

А вот это уже становится интересным. Плюхаюсь на кровать в полулежачее положение, ноги же остаются на полу. Закинув руки за голову, с насмешкой смотрю на это шоу.

Гера стягивает юбку.

– Гера, ты зачем трусы-то напялила? Что в них, что без, – комментирую, смотря на прозрачный белый материал и тонкую полоску сзади.

– Я Герда, – впивается в меня колюченьким, но таким забавным взглядом, а потом падает рядом, – Шелест, давай поцелуемся, – закидывает на меня свои ноги.

– Не, – задумчиво, – я с алкоголичками не целуюсь, – ржу над ее вытянувшейся мордашкой.

– Вот за это я тебя и люблю, – улыбается.

– За то, что с алкоголичками не целуюсь? – сжимаю ее протянутую ладонь.

– За то, что в трусы ко мне не лезешь, – вытягивает ноги, и теперь мы оба находимся в полулежачем состоянии, тесно прижимаясь друг к другу боками.

– Гера, ты только скажи, я двумя руками «за», – делаю серьезное лицо. Гера же хохочет, толкая меня локтем в бок.

– Я Герда, Шелест!

– Ты Герда Шелест? Звучит.

– Что? – зависает, а потом хитро улыбается. – Не дождешься».

«– Ты че здесь делаешь? – это первое, что я слышу, проходя по душному коридору новой обители знаний. Тоска зеленая. А когда поворачиваюсь, радости моей нет предела. Павлик Сомов – собственной персоной.

Мажорик, думающий, что выиграть можно, только когда у тебя есть бабки. Соперничек. Этот слизняк с самого первого дня тянет одеяло на себя, в сотый раз бросая мне вызов и публично проигрывая. Боец из него – дно.

К моей дикой скорби, это создание тренируется со мной в одном клубе. Не так давно, последние пару месяцев. Но и за это время он успел всем стать поперек глотки.

– Да вот зашел и здесь тебя отделать, – смеюсь в лицо этому придурку, – расслабься, – хлопаю по плечу, – учусь я теперь здесь.

– Ты? Ты ж ср*ный детдомовец, кто тебя сюда пустил?

– Так тебе морду начистил, вот они и решили, как они здесь без меня будут. Считай, за заслуги перед родиной, – наблюдаю, как багровеет лицо этого недоноска, – я же тебе говорю, расслабься, не напрягай оставшуюся извилину, а то и эта порвется».

«Его голос приводит меня в чувство, и я отхожу в сторону.

– Да, – киваю.

– Ты чего красная?

– Что? – трогаю щеки и, кажется, краснею еще больше, – жарко, – пожимаю плечами, – спасибо, – аккуратно забираю протягиваемую им тетрадь, стараясь не коснуться его пальцев.

– Обращайся, – улыбаюсь, но моя улыбка быстро гаснет, – только смотри, чтоб рыцарь твой не расплакался, как узнает, что я тебе задачки решаю.

– Пошел ты, Шелест! Я тебя не просила, – с остервенением заталкиваю все в сумку, собираясь уйти, а лучше – убежать. Но кто-то в этом мире, кажется, против. Ручка сумки рвется, и та с шумом падает на пол.

Богдан так и сидит на подоконнике. На лице красуется улыбочка, его сильно забавляет вся эта ситуация, а я ползаю по полу, пытаясь подобрать все, что разлетелось из открытой сумки.

– Наверное, пойду я, – слезает с подоконника, а я замираю, поднимая на него глаза, – а то ты так себе тут шею свернешь, пока от меня убегаешь.

Он уходит. Вальяжная походка, руки в карманах брюк, как всегда, выправленная рубашка, расстегнутый пиджак, не затянутый до конца галстук… Он один так носит школьную форму, чем сильно выделяется, но ему, кажется, до этого совершенно нет дела».

«– Что тебе надо? – шиплю где-то на десятом круге, понимая, что он так и будет волочиться за мной надоедливой тенью.

– Что? – удивленно так.

– Отстань от меня, – вновь ускоряюсь, но прекрасно понимаю, что еще круг в таком темпе – и я труп. А ему хоть бы что, бежит, лыбится.

– Я к тебе не приставал, – резко останавливается, хватая меня за руку, – а вот сейчас, – притягивает ближе, заставляя почти что влететь в его грудь носом, – пристаю.

– Не трогай меня, – вырываю руку, отскакивая на метр, – офигел? – ору, привлекая к нам внимание. Боковым зрением сразу улавливаю Павлика, который даже не чешется подойти ближе.

– Ага, – спокойненько пожимает плечами, – побежали, – толкает меня вперед, – Альбина смотрит.

И я бегу. Как полная идиотка, бегу, спиной чувствуя его прожигающий взгляд. Пробегая мимо Сомова, хмурюсь, кидая ему вызов одним взглядом, он делает шаг в мою сторону, а после замирает. Оборачиваясь, замечаю лишь, как опускается рука Шелеста. Что за фигня здесь происходит?»

«– Богдан, драка в первый же день. Ты недельку хотя бы не мог подождать?

– Я случайно.

– Случайно?

– Ты же в курсе, кто получил по тыкве?

– Еще бы, его отец в директорской час орал.

– Прости, – убираю руки в карманы, представляя, сколько маме Марине пришлось вытерпеть за этот час.

– Ладно, у тебя сколько уроков осталось?

– Один.

– Тебя подождать?

– Не, сам доеду».

«– Что, довольна, Гольштейн? – шипит Соколова, нависающая над Сомовым.

– Более чем, – откидываю волосы назад, смотря на нее с вызовом, но она лишь отворачивается.

Школу сотрясает звонок, и я понимаю, что в класс вот-вот придет учитель. Хватаю учебник и уже на ходу засовываю тот в сумку.

– Богдан, – ору, пытаясь его догнать.

Шелест же идет, словно не слышит моих воплей.

– Богдан, – хватаю за руку, пытаясь остановить эту машину.

– Что?

– Спасибо. Я хотела сказать тебе спасибо, – облизываю губы, краснея от его злобного взгляда.

– Знаешь, Герда, ты права, нам не стоит общаться».

Богдан.

…длинный серый коридор с обшарпанными стенами и отстающей на потолке побелкой я не забуду никогда. Он казался нескончаемым. Высокая рыжеволосая тетка в темной кофте и очках с острыми и, кажется, такими колкими оправами, ее лицо не выражало ни малейшей эмоции. Впалые скулы, безэмоциональный взгляд, незаинтересованно блуждающий по стенам коридора, она с каждой секундой ускоряла шаг. А я, будучи маленьким шестилетним ребенком, просто не успевал за ней, а оттого часто спотыкался. Но женщина лишь невозмутимо сильнее тянула меня за руку.

Мимо пробегали дети и, завидев новенького, разглядывали меня во все глаза. Старшие лишь смеялись над моим запуганным взглядом, я же ускорял шаг, все крепче прижимая к себе серого зайца.

Наконец Гестапо остановилась, широко распахнув дверь большой комнаты, где стояло много кроватей. Все они были одинаково заправлены, некогда белое белье посерело от частых стирок, а шторы только нагоняли тоску. Все в этой комнате создавало угнетающую атмосферу. По телу пробежал холодок.

– Вот твоя кровать, – громко скомандовала она и выпустила мою руку из своей, – днем сюда заходить нельзя, только в специально отведенное время. Идем.

На выходе из комнаты уже собралась толпа детей, слухи здесь распространялись быстро. Их глаза пылали интересом вперемешку со злобой. Стоило только женщине уйти, как толпа стала сгущаться надо мной, словно стая серых волков.