В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Евсей. И был он не таким, как все цари. Не любил он праздную жизнь. А балы да приемы всякие, что у царей были приняты, и вовсе не жаловал. Тяжело жилось народу при таком царе. Все-то ему не так, все-то не эдак. В редкий раз могли ему угодить. А в награду – лишь хмурый взгляд, да подзатыльники. Доброго слова от Евсея отродясь никто не слыхивал.

И был у царя сын Матвей-царевич. Не похож был царевич на отца своего: добрым да заботливым, честным да смелым он был, родителя своего почитал, народ любил. За то и народ любил царевича.

Была у царя Евсея одна слабость. Любил он коней разводить. Баловал их, холил да лелеял, больше, чем сына родного. Редких рысаков в своей конюшне держал. Уход за ними таков был, что лучше и не придумаешь. Накормлены-то они были всегда отборным зерном, начищены-то до блеска. А гривы да хвосты вычесаны так, что волосок к волоску лежал – любо-дорого поглядеть. Гордился ими царь. Да вот беда: который год уж не появлялось в его конюшне молодых породистых коней.

И вот, однажды, привиделся ему странный сон о диковинной кобылице белогривой: глаза у той кобылицы, будто две чаши цвета темного вина, копыта из чистого серебра выточены, хвост белыми кудрями до самой земли спадает. Один только раз взглянула во сне кобылица на царя Евсея, и потерял он свой сон-покой.

Лишь забрезжил рассвет, позвал царь к себе писаря и велел указ писать:

– Того, кто сыщет, да приведет ко мне кобылицу белогривую с серебряными копытами – награжу по-царски.

Разлетелись гонцы во все концы, понесли новость по всему государству. Много добрых молодцев на поиски отправилось. А царь тем временем велел для дивной кобылицы знатную конюшню выстроить. Закипела работа. Ждет-пождет царь долгожданную гостью.

Долго ли, коротко ли – не неделя, не месяц пролетел – а заветной кобылицы так и нет. Уж и конюшня белокаменная выстроена, и корма в той конюшне заготовлены, да только не видать ни добрых молодцев, ни белогривой красавицы. Разгневанный царь народ свой совсем измучил. Стонет народ от царской прихоти, уж боится и на глаза ему показываться.

Вот в один из дней докладывают Евсею, что явилась к нему старушка-ведунья. Сколько ни спрашивали ее, почто царя беспокоить вздумала – не отвечает. Говорит лишь, что есть у нее разговор к царю. Любопытно стало Евсею, о чем таком ведунья сказать ему хочет – велел впустить.

Явилась к нему старушечка: сама маленькая, спинушку старость согнула, на посох опирается; а лицо доброе-доброе, да глаза светлые, будто небо в ясный день. Поклонилась она царю, да и говорит:

– Слыхала я, царь-батюшка, про кобылицу дивную, что во сне тебе привиделась. Будто разослал ты добрых молодцев на ее поиски?

– Так и что ж с того? – отвечал Евсей. – О том каждый знает в моем царстве-государстве. Сказывай лучше, мать, с чем пожаловала.

– А ты не торопи меня, Евсеюшка, послушай старую ведунью. Много повидала я на своем веку, не одного царя уму-разуму научила. Отец твой к советам моим всегда прислушивался. Вот и ты послушай. Не к добру приснилась тебе та кобылица. Вороти людей, будешь тогда жить долго и счастливо, как доселе жил. А ежели не послушаешь моего совета, станешь сызнова искать кобылицу белогривую, придет на твой двор беда неминучая.

Нахмурился царь. Не по нраву пришлись ему слова старушки. Уж больно хотелось ему дивную кобылицу в свою конюшню привести, да перед соседними царями похвастать. Велел он прогнать гостью непрошенную со двора. Сам же чернее тучи стал. «Виданное ли дело, – думал Евсей, – чтоб от кобылицы беда была? Верно, старая ведьма, совсем из ума выжила».

Подумал он так и забыл о старушке. Много ли, мало ли времени прошло, стали смельчаки домой возвращаться. Но никто не порадовал Евсея. С пустыми руками они к нему явились, глядеть в глаза ему боятся. Услышал царь Евсей о том, что не нашли дивную кобылицу – совсем разгневался, ногами затопал:

– Экие, дурни! Не смогли, остолопы, отыскать всего-то одну кобылицу! Что же это, в целом государстве не сыщется молодца, чтоб приказ мой выполнить?

Стукнул тут он себя по лбу:

– Что же я про сына-то своего совсем забыл? Пришла пора ему долг сыновний выполнить, отца родного уважить.

Подумал он так и послал за Матвеем-царевичем. Явился к нему сын. Вот Евсей ему и говорит:

– Про то, что ищу я по всему свету кобылицу белогривую тебе ведомо. Да только олухи мои, лихие молодцы, назад ни с чем воротились. Осталась у меня одна надежда – на тебя, Матвей. Отыщи мне ту кобылицу хоть на краю света, и, смотри, назад без нее не возвращайся.

Послушным сыном был Матвей-царевич, слово отцовское чтил. И на следующее же утро отправился он в дальний путь за кобылицей белогривою с серебряными копытами.

Долго ли, коротко ли он был в пути, про то нам не ведомо. Семь раз перековывал он своего коня. Семь раз месяц на небо всходил. Много городов да деревень проехал царевич, много кобылиц на своем пути повидал, да только про ту, что с серебряными копытами, никто слыхом не слыхивал, видом не видывал.

* * *

Привела царевича дорожка в глухую деревеньку. День уж к вечеру клонился. Постучал Матвей в крайнюю избушку-развалюшку. Никто на стук не отозвался.

– Эх, – думает царевич, – видно придется в другом месте ночлег искать.

Только собрался он дальше ехать, как скрипнула дверь, и показалась на пороге старушка: сама маленькая, спинушку старость согнула, сморщенной ручонкой на посох опирается, а глаза добрые да светлые, будто небо в ясный день.

– Здравствуйте, бабушка, – сказал Матвей, поклонясь хозяйке. – Пустите путника переночевать.

– Что ж, входи, Матвей, – сказала она. – Давно уж тебя дожидаюсь. К твоему приезду и баньку истопила.

Удивился царевич, да ни о чем спрашивать не стал. Напарила его старушка в баньке, накормила- напоила, а уж после и говорит:

– Ну, сказывай, милок.

– О чем сказывать-то, бабушка?

– Про то, нашел ли ты кобылицу заветную, я не спрашиваю. Не сидел бы ты со мной, старою, здесь, не беседовал, а у батюшки своего, царя Евсея, почивал бы.

Не удержался тут царевич, да и спрашивает:

– Откуда ты, бабушка, знаешь все? Уж не колдунья ли?

– Колдунья не колдунья, а старушкой-ведуньей народ меня кличет. Обо всем на свете ведаю. О том, что увидал твой отец кобылицу дивную во сне, мне тоже ведомо. Приходила я к нему, отговаривала. «Зачем, – говорю, – тебе, Евсеюшка, кобылица та? Забудь ее и будет в твоем царстве мир да покой». Не послушался. Ты, видно, такой же упрямый. Ежели скажу, чтоб домой поворачивал, ведь не послушаешь?

– Твоя правда. Не дело это – с полпути сворачивать. Да и царь-батюшка велел мне, во что бы то ни стало, отыскать кобылицу белогривую. Без нее сказывал не возвращаться, – отвечает ей Матвей-царевич.

– Знаю, знаю, что не свернешь. Упредить лишь хочу: сыскать кобылицу белогривую много ума не надобно, а вот с собой ее забрать – не каждому под силу.

– Видать не все ты знаешь, бабушка, коли молвишь так. Глянь, сколько силушки во мне скопилось! Любого лиходея одолею. А уж ежели сыщу ее, увезти-то сумею. А чем отговаривать меня, лучше бы дорогу показала. Ночь лишь я скоротаю у тебя, а на рассвете отправлюсь за красой-кобылицей.

– А ты не горячись, добрый молодец. Проверяю я тебя, выведываю – силен ли духом. Покажу я тебе дорогу. Только ночевать тебе на моей печи не придется – прямо сейчас в путь отправишься, потому как дорог теперь каждый день.

И опять подивился царевич: «Что за спешка? – думает. – Не сегодня, так завтра сыщу белогривую». А вслух-то ничего не сказал.

Вот проводила старушка-ведунья добра молодца за калитку, да и говорит:

– А теперь, Матвей, слушай меня внимательно. Живет белогривая кобылица с серебряными копытами в соседнем государстве: в неволе у грозного царя Белтагана. Стоит его замок на высокой горе, что своею вершиной в самое небо упирается. День-деньской держит царь свою пленницу взаперти, лишь на закате дня выпускает погулять с подругами. А рано утром возвращаются они обратно во дворец.