Наша бывалая Глафира Семеновна несколько минут побродила по салону, тактично и не очень, расталкивая повисших на поручнях, пока кто-то из старых работяг не пристыдил молодого парня в наушниках: «Уступи, рожа наглая!» Что примечательно, сам работяга даже и не думал поднять свою задницу. Есть такой хитровыдуманый типаж человека. Не уверен, есть ли необходимый термин в социологии, потому будем называть его просто мудаком.
Бабушка села. Бабушка улыбнулась на сонного паренька. Вот и первая доза задавленной агрессии. Она взирала на него с навязчивой пристальностью, отчего уши его покраснели, а взгляд не знал, куда деться. Ну, нет, ребятушки. Это как-то хило. Так думалось ей. Глафира Семеновна не растерялась, и показала парню свой синюшный слюнявый язык. Эту дразнилку она выучила в старой доброй советской школе, будучи примерным пионером. Пионерам было не положено ругаться матом, потому исхитрялись как могли. Но это отлично сработало и сейчас. Вместе с ушами, у паренька начали багроветь и щеки. Он уже был готов сорваться с этой наглости, наорать что-то вроде: «Да ты совсем страх потеряла, карга старая!» Но в этот момент она сделала то, чего он совсем не ожидал, и в один миг вся злость куда-то улетучилась. Она чуть слышно чавкнула ему в лицо, будто котлету скушала.
– *Чавк*
Нет, парню не стало легче. Просто он вдруг устал. Сразу же. Стоя на одном месте. Он слишком устал для внезапного всплеска агрессии в общественном транспорте. Сейчас он на старуху накричит, кто-то из пассажиров за нее впишется, ругайся еще и с ними, морды бей. Кому это надо? Зачем? Лучше отвернуться в окно, спокойно мечтать о стаканчике кофе из вендинга на первом этаже. Ноги ватные, веки – тяжелые. Наверное, нужно больше спать. А старуха? Что старуха? Ей недолго еще осталось по земле бултыхаться, вот ее наказание.
Глафира Семеновна сидела довольная-предовольная. Даже румянец на щеках появился. Но всё-таки, чего-то не хватало. Она начала ёрзать на кресле, якобы, поправляя платье на сморщенных бедрах. На самом же деле, ее привлекла пухленькая гражданка с соседнего сидения, и старушка не могла упустить возможность невзначай потыкать в нее острым локтем. Пышная девушка долго терпела, но потом всё же вперила свой испепеляющий взгляд в старушку, видимо ожидая увидеть в глазах привычный страх, перед ее крупной персоной. Она не ведала, что творила, это уж точно. В ответ на визуальное испепеление, она получила истинно буддистское выражение лица Глафиры Семеновны. Глаза ее были влажными, полными умиротворения, вперемешку с безмолвным вызовом: «Ну, что ты мне сделаешь, профурсень толстая? А? Что? Ну! Ну! Давай же, смелее!» Вот, что рычалось в голове у старушки, и взгляд ее крайне точно передавал этот посыл.
– Остановка – Станция метро Лесная.
– О, это моя. Позвольте, милочка – сказала Глафира, только начинавшей открывать, рот пухлой гражданке, и тут же, с притворным кряхтением, стала пробираться к выходу, стараясь отдавить как можно больше ног.
У пухлой гражданки случился ступор. Слюна только-только начала собираться, желчь только-только подступила к горлу, и уже была готова изрыгнуться отменнейшими ругательствами, что передавались в ее роду из поколения в поколение, от матери к дочери… из поликлиники в поликлинику. И, на тебе! Карга лишила единственной отдушины.
«Как же могилой пахнет», – подумала гражданка, отстраняя лицо от скатавшейся кофточки, что проплывало мимо.
– Эй, аккуратней, ну! – крикнул мужчина, уже у входа. Старушка, будто случайно, но с таким усилием наступила ему прямо на кончик новых лакированных туфель. Глафира ничего не ответила. Просто спустилась по ступеням, с довольной ухмылочкой и розовым румянцем на щеках. Как только ноги ее коснулись земли, она танцевальным движением обернулась в еще открытые двери.
– *Чавк* – щелкнула она, посмотрев на кричавшего ей мужчину у входа. Колени его слегка подкосились, но он удержал равновесие.
– *Чавк-чавк* – щелкнула она вглубь салона, в сторону пухлой гражданки, что вмиг закатила глаза и покрылась крупной жирной испариной.
– С вами все хорошо? Может… – сказал мужчина с соседнего от гражданки кресла, но продолжения Глафира не услышала, ведь троллейбус закрыл свои двери, и двинулся в сторону новых шведских кварталов.
«А сегодня очень даже неплохо», – подумалось старушке, пока она порхала в сторону метро. Походка стала неизъяснимо легкой и воздушной, как в студенческие годы, когда цветущая акация шептала о ее красоте, всем проходящим мимо мужчинам.
В вестибюле было прохладно и пахло свежим ремонтом, что крайне раздосадовало Глафиру Семеновну. При ее роде деятельности, именно привычный советскому человеку мрак, сырость и облупившаяся штукатурка, – необходимая атмосфера. Это как для хирурга чистая операционная. Но, «бодрость духа, если че, это наш диагноз», а раздражать недоносков – это призвание милой нашему сердцу пенсионерки. Для начала, она заняла очередь к автомату для пополнения БСК. В очередях, причем при любых дизайнерских решениях по интерьеру, жизнь ощущается утекающей, как пот в подмышки, а тут еще старушечьи ножки впереди еле двигаются. Стратегия психологического изнурения, проверенная годами. Нет, поймите верно. Всяческие проявления старости – это обыденность. Все такими будем. Да и люди в Ленинграде понимающие и снобистски терпеливые, но не будем забывать, что сейчас мы имеем дело с профессионалом.
Сначала она ткнула в экран, и переключила язык на немецкий. И тут, началось внимательнейшее чтение, которое без очков, конечно же, не осуществить. 20-й шрифт на экране – это очень мелко. Она эти очки искала-искала, пыхтела и вспоминала боженьку. Затем всё же нашла. Насколько это было возможно медленно, она протерла очки носовым платком, и уместила их на переносицу. Уж как старушка этот немецкий читала и читала, изучала и разглядывала… о-о-о… это искусство. Очередь за ее спиной начала ломаться под издевательским психологическим давлением. Кому нужно на работу, кому – на учебу, а тут – бабушка решила вспомнить детство, думая, что 5 слов выученных в возрасте шести лет, дают ей уровень языка intermediate.
Первым сломался мужчина с кожаным кейсом, в рубашке с затершимся воротом. Сначала он начал громко вздыхать, так что слышно было даже в конце очереди. Бабушка сделала свой ход незамедлительно, как бывалый шахматный гроссмейстер. Язык на табло терминала стал итальянским. Она стояла и смотрела на табло терминала, сама удивляясь своей изобретательности.
– Может вам помочь? – максимально сдержанным тоном произнес мужской голос у ее правого уха.
– Себе помоги, – отрезала Глафира Семеновна, с такой выверенной интонацией, которой не хватает выпускникам Щукинского училища. – Ишь, выискался, рыцарь. Мальчик, я сама знаю как мне, и что делать. Учить он меня вздумал. Да я целину поднимала, пока ты пешком под стол ходил…
Далее шел монолог на тему сельскохозяйственных прорывов СССР, с элементами соцреализма и пролетарского БДСМ. Про энтузиастов, которым не нужны были школы да институты, ведь они проходили суровую школу жизни. Про то, как она научилась чинить трактора (что, конечно же, было мастерской фикцией), и что уж с такой примитивной техникой как терминал оплаты, она справится без сопливых. Тут решительная студентка решила воспользоваться тем, что старушка отвлеклась, и уже пополнить свою карточку. Ошибка новичка налицо.
– Куда прешься, сопля!? – получила она резкий ответ. – Я тебе что, мебель? В очередь становись!
– Но вы…
– Что я?! Ты за собой смотри, а не за мной! Учить они меня вздумали, ишь какие!
– Но я…
– Молчать!
На последнем слове Глафира Семеновна решительно отвернулась к терминалу, и положила вместо проездного свое пенсионное удостоверение. Это был штрих ювелира. Это была грация и простота настоящего искусства. Любые надежды очереди начать двигаться вперед были стерты в порошок, а пристыженный мальчик, с кожаным портфельчиком, сорока лет отроду, от абсурдности происходящего чуть не сошел с ума. Это подтверждалось широко раскрывшимися глазами, и неосознанно отвисшим подбородком. Все действия старушки были максимально ме-е-едленны, с театральными вставками «да что ж это?», «да как это?», «у-у-у, антихристово семя». От безысходности, люди начали перемещаться в еще более длинную очередь, что сформировалась в кассу. Второй терминал, по стечению обстоятельств, не работал. И тут, Глафира Семеновна сделала то, чего уж точно никто не ожидал. Ничего не пополнив, старушка просто вытащила пенсионный, и прошла вдоль строя вымотанных ее спектаклем граждан, ехидно улыбаясь. В конце своего триумфального шествия она сделала свой коронный *чавк* ровно 11 раз, поочередно смотря в затылки каждому в очереди. Последний *чавк* отлетел эхом от стен, сделал пируэт у каменного потолка, и будто упал на голову сорокалетнего мальчика с кожаным портфельчиком, отчего ноги его подкосились, и он рухнул на холодный и грязный пол. Он просто упал и начал биться в эпилептическом припадке, брызгая белой пеной изо рта.
