По пятницам папа берет меня в клуб. Теперь я стал высоким и чувствую себя увереннее, а поначалу стеснялся. В тринадцать лет здорово вырос и сейчас уже почти добрался до шести футов. Девушки ко мне привыкли, а мне они нравятся больше, чем девочки в школе. Суетятся вокруг и, как правило, слушаются. В школе я никто, а в клубе – важная персона. Не паршивый иностранец, которого все считают второсортным гражданином. Да, я родился в этой стране, но что толку?
Наконец врачи назначили день, когда отпустят маму домой. Папа держится немножко лучше, стал почти таким же, как прежде. Обычное его состояние не обещает ничего хорошего, но, по крайней мере, можно предвидеть поведение, а не мириться с внезапными вспышками бешенства. Знаю, он чувствует себя виновным в мамином инсульте; должно быть, думает, что это из-за побоев. Но в последнее время даже не бил ее так часто и сильно – по сравнению с тем, что было раньше. Если бы причиной болезни действительно стали побои, то все случилось бы давным-давно.
Удивительно, что папа любит маму. Ни о какой верности даже думать не приходится. Собственными глазами видел его с кучей разных женщин. Раньше не знал, что он с ними делает, но теперь, когда сам этим занимаюсь, все понимаю. Секс – странная штука. Что-то вроде игры. На некоторое время притворяешься, что любишь кого-то, а потом, когда все заканчивается, снова становишься чужим и равнодушным. Девушки, с которыми я встречался до сих пор, во время секса становились совсем другими людьми. Девушки из клуба, конечно. Думаю, все девочки в школе хотят показать, что уже делали это, но точно знаю, что врут. Считают себя драгоценным призом для парней. Честно говоря, не понимаю, из-за чего весь шум. Девочки из школы совсем не похожи на папиных девушек. Те почти все подсели на «дерьмо», как папа его называет. Говорит, что это помогает держать их под контролем.
Папа считает, что надо подготовиться к маминому возвращению: даже привез домой несколько своих наркоманок. Очень неприятно. Мне не нравится, что они трогают мамины вещи. Папа заставил их все мыть и убирать, хотя они вряд ли умеют наводить порядок. Потом, когда они ушли, сказал, что надо сделать маме сюрприз. Мы сели в машину, но мне хотелось остаться и заново вымыть весь дом после шлюх.
Папа провез меня через весь город в ту его часть, где я еще ни разу не бывал. Остановил машину под деревом и внимательно осмотрел улицу. Было очень тихо. Какие-то звуки, конечно, доносились, однако, даже несмотря на это, в воздухе ощущалось зловещее напряжение. Слышались детские голоса и далекая музыка, но все равно стояла тишина. Было тепло, чуть дальше по улице человек мыл машину. Я попытался понять, зачем мы сюда приехали. И вдруг увидел ее. Посмотрел внимательно; возникло такое ощущение, словно кто-то ударил кулаком в живот. Девочка могла бы оказаться моей сестрой, если бы та не умерла. Но вот она: преспокойно играет с ведерком перед домом, в песочнице. Папа велел подойти и заговорить; попросить помочь найти потерявшуюся собаку и подманить к машине. Так вот он, подарок маме: маленькая девочка. Вместо дочки.
Я не мог отказать папе, хотя точно знал, что поступаю плохо. Странно очутиться в таком положении. Когда был маленьким, мама постоянно предупреждала, чтобы не отходил от дома, а не то кто-нибудь заберет меня себе, и я больше никогда не увижу родных. Иногда я специально уходил подальше, чтобы люди забрали меня у ненормальных родителей в другую семью. Но так никому и не понадобился.
Я подошел к девочке. Дверь ее дома оставалась открытой, и я заглянул внутрь; убедился, что рядом никого нет. Где-то работало радио: должно быть, наверху. Сказал малышке, что потерял собаку, и попросил помочь. Ей не хотелось уходить со двора, но я показал фотографию своей любимой собаки – той самой, которую папа утопил в ванне в качестве моего очередного наказания. Мы вместе пошли по улице, заглядывая под машины и повторяя имя – только я не стал называть настоящее имя своей собаки: вдруг кто-нибудь услышит? Наконец подошли к нашей машине, и мне стало совсем плохо. Неужели никто ничего не заметил? Посмотрел на дом девочки, но там по-прежнему никого не было видно. Обманчивое спокойствие солнечного дня. Можно подумать, что плохие парни бродят только темными ненастными ночами. Папа ждал возле машины. Как только мы подошли, схватил девочку и завернул в одеяло. Я посмотрел по сторонам: никто не обратил на нас внимания. Он сунул малышку в багажник, и мы уехали.
Дома положили ее в спальню сестры, внизу, и закрыли дверь. На щеках остались следы слез, но в багажнике она, должно быть, уснула. Я попытался представить, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит, что малышка пропала. Хотел остаться в комнате и посмотреть, как она спит, но папа сказал, что есть срочное дело.
И мы поехали в тот дом, где живет Минди. Минди по-прежнему там, а вот Марго давно не видно. Никто о ней не вспоминает, а я уже знаю, что вопросов лучше не задавать. В последнее время Минди изменилась. Совсем не похожа на себя: щеки ввалились, лицо покрылось струпьями. Глаза стали светлыми, подернулись белой пеленой, а в постели она иногда совсем отключается. Наверное, придется взять другую девушку, потому что с этой стало совсем скучно. У Минди теперь новая соседка. Ее зовут Карла; по-английски совсем не говорит. Не знаю, откуда Карла приехала, но она вовсе не такая хорошенькая, как Минди, – даже при том, что сейчас Минди выглядит ужасно. Карла постоянно плачет, и отцу это очень не нравится. Однажды он захотел, чтобы я научил ее уму-разуму. Сказал, что мне необходимо управлять девушками, потому что когда-нибудь придется управлять всем бизнесом. Велел сделать какой-то укол в вену, и для этого пришлось туго перевязать руку, чтобы вена вспухла и стало видно, куда колоть. Я справился, но иглы мне определенно не нравятся. Когда бизнес перейдет ко мне, вряд ли стану ими пользоваться. Придумаю что-нибудь другое.
После укола Карла успокоилась, перестала плакать и уставилась в пространство. Минди с надеждой смотрела на моего отца, но он ей ничего не дал, а вместо этого стащил с дивана и повел наверх. А я остался сидеть рядом с Карлой. Время от времени она обращала на меня внимание, но я ее совсем не интересовал, а потому просто продолжал наблюдать. Обычно люди не любят, когда на них смотрят, – но это мое любимое занятие.
Девочка прожила у нас уже несколько дней. Папа объяснил, что родители отдали ее нам, и мы будем хорошо за ней ухаживать. Сказал, что плохие люди хотели ее обидеть, и поэтому родители попросили на время приютить дочку. Теперь мы все должны сделать вид, что она – моя сестра, чтобы плохие люди ничего не узнали. Даже перед моей мамой придется притвориться.
Украденная малышка живет в комнате сестры, и это страшно меня раздражает, потому что иногда нестерпимо хочется к ней зайти. Она много плачет, но, кажется, верит, что мы действительно те, за кого себя выдаем. Наверное, все девочки много плачут. Отец уверяет, что она скоро забудет своих родителей. О пропаже ребенка передавали в местных новостях, но никто ничего не видел. Абсолютно ничего. На фонарных столбах расклеены ее фотографии; газеты сходят с ума. Я постоянно жду, когда в дверь постучат, но пока ничего не произошло. О том, что девочка у нас, знаем только мы с папой. Мама еще не может нормально говорить, а подруг у нее нет, так что никто не навещает. К нам вообще никто не приходит, пока отец не заставит.
Стучу в дверь и вхожу в комнату новой сестры. Рассказываю о школе и о том, как мне нравится Клэр Гастингс. Она спрашивает, хорошенькая ли Клэр. Еще спрашивает, почему моя мама весь день смотрит телевизор. Отвечаю, что она плохо себя чувствует и не может ничего делать. Спрашивает и о папе. Пока она его почти не знает, видела только пару раз. В основном общается со мной. Я приношу сестре еду и молочный коктейль, на карманные деньги покупаю сладости, а недавно подарил куклу – новую, красивую. Каждый вечер читаю сказки, пока не уснет. Иногда приходится читать несколько часов подряд, но мне нравится с ней сидеть. Приятно, что снова можно с кем-то поговорить, а эту комнату я всегда любил больше всех остальных. Здесь тихо; она в стороне от основной части дома. Думаю, новой сестре у нас понравится. Знаю, как ее рассмешить. Со мной она не плачет. Хорошо снова чувствовать себя старшим братом.
