Наконец я вышел из сомнамбулического тумана, подсел на лавчонку в Лейсестер-сквер, поглядел на часы - и обнаружил, что уже опаздываю на свидание. На три минуты!!!
Я мчался, летел, дрожа от ужаса, и вот я уже на первом этаже, вот я уже у столика, и - о чудо! Страхи мои не сбылись! Она здесь, еще царственней, чем в прошлый раз, истинный монумент Женщине. При виде меня ее прекрасное бледное лицо теряет выражение напряженности и освещается радостью столь искренней, что я готов закричать от счастья.
Не стану говорить об этом вечере. О нежности. О радости. Одно только слово - волшебство. Одна лишь подробность - именно тогда мы поняли, что судьбы наши неодолимо сливаются воедино.
Когда же настала пора расставаться - не скрою, я был удивлен, поняв, что от меня требуется то же, что и в прошлый раз, - уйти первым. Должна быть какая-то причина, но какая - этого понять я не мог. И снова я ушел, а она осталась в гордом одиночестве, близ мраморной колонны. И опять я окунулся в ночь, опьяненный еще оставшимся на губах вкусом слов: "Завтра, завтра... На том же месте... в тот же час..."
Уверенность... уверенность в том, что я люблю ее, а она - меня. Наркотическое счастье. В ту ночь я почти не спал, на следующий день мучительно для себя и предков - никак не мог усидеть на месте.
Вечер перед третьим свиданием, я крадусь в материнскую спальню, открываю шкатулку, вытаскиваю из груды побрякушек золотое кольцо. Господь свидетель, эта безвкусица не достойна уродовать палец моей любимой - но делать нечего, может, она послужит хоть символом нашей любви!..
Я появляюсь на добрую четверть часа раньше срока, она уже здесь, уже ждет меня. Когда мы вместе, то словно бы одни в целом мире, надежно скрытые нашей любовью от чужих глаз, не слышащие и не видящие никого и ничего, кроме друг друга.
Я протягиваю ей кольцо, и она, ни секунды не помедлив, надевает его. Ее рука сжимает мою сильнее, так сильно, что это даже удивляет меня. Я трепещу всем телом. Я пытаюсь коснуться под столом ногой ее туфельки, но никак не могу ее найти.
И снова, увы, ужасный миг, и я покидаю мою любовь, сидящую прямо и царственно, и ее прощальная улыбка, полная силы и нежности, освещает мою душу, точно фантастическая заря.
Так мы встречались, так расставались восемь дней, всякий раз острее осознавая, что, какими бы трудностями нам это ни грозило, какие бы непреодолимые преграды ни вставали меж нами, мы должны - обязаны! обвенчаться, скорее, прямо сейчас, пока сами высшие силы - еще на нашей стороне.
Восьмым вечером все было уже решено. Она знала - для меня венчание будет тайным, ведь мои остолопы-родители никогда не поймут такой "непристойно стремительной" женитьбы. Но сама она пожелала, чтоб на церемонии присутствовали несколько ее друзей.
"Несколько моих коллег" - так она сказала, и на мгновение я задумался что бы это значило, однако тут она стала объяснять, где и когда мы встретимся назавтра, и все вопросы вылетели у меня из головы.
Итак, нас зарегистрируют на Кембридж-серкус. Первый этаж (она сказала, какого именно дома). Я должен быть там к четырем. Она сама все устроит.
"Любовь моя, - шепчет она, медленно качая головой, - и как же я только доживу, до этого часа?" И, сладостно, обворожительно улыбаясь, она отсылает меня плавным жестом - да, правда, пора, зал уже почти пуст.
Вот уже восьмой раз я ухожу, а она остается. Да, я понимаю, у женщин свои секреты, и никогда, ни при каких обстоятельствах я не допущу бестактности, но все равно - вопрос просто комом в горле стоит: ну почему, черт возьми, почему я всегда должен уходить первым... и, кстати, почему это, когда бы я ни появился, она уже ждет?..
После долгих и осторожных утренних поисков я обнаружил-таки в папочкином комоде коробочку с обручальным кольцом. Едва пробило три, с волосами, расчесанными до бриллиантового блеска, цветком в петлице и чемоданчиком пожитков, я направился на встречу со счастьем. День был поистине прекрасен - ясен, безветрен, залит солнцем.
Автобус, рванувшись как бешеный зверь, унес меня в прекрасное грядущее.
Но, увы, чем ближе к Мэйферу, тем больше пробок - длинных, кошмарных. Я нервничал все сильнее - и не зря: к тому времени, как мы достигли Шафтсбери-авеню, у меня остались жалкие три минуты!
Нет, это просто возмутительно: в день, когда солнце сияет в честь моей свадьбы, мне вставляют палки в колеса... транспортные средства! Наконец автобус дотащился до Кембридж-серкус, и я, по очень подробному описанию дома, где надлежало свершиться величайшему событию моей жизни, сразу же опознал это ничем не примечательное здание. Мы приблизились к этому судьбоносному месту, снова застряли и - я незамедлительно использовал возможность выпрыгнуть из автобуса прямо напротив дома.
Я остановился, чтоб подхватить с земли чемоданчик, и - не мог удержаться! - бросил восхищенный взгляд на окна первого этажа. Скоро, очень скоро в одной из этих комнат я стану счастливым супругом.
Окна оказались прямо у меня перед глазами, и через стекло я отлично видел происходящее внутри. Еще бы - ведь я находился всего лишь в нескольких метрах!
Помню, показалось смутно, что мой автобус уезжает - странно, пробка осталась, где была. Заметил это, как сквозь дымку, - заметил, погруженный в иное пространство.
Рука, судорожно стиснувшая ручку чемодана. Взгляд, пересылающий в сознание картины. Картины происходящего в этой комнате на первом этаже.
То, что передо мною - окна именно нужной мне комнаты, стало ясно сразу же. Даже и не смогу объяснить, как я догадался, - ведь в эти считанные минуты я еще не видел ЕЕ.
Было ощущение, что я нахожусь в театре, - и вот, значит, справа на сцене располагался уставленный цветами стол. За цветами, полускрытые, регистрационные книги и маленький регистратор в полосатом костюме. А еще в комнате имелись люди, лениво фланирующие взад и вперед. Фланировали трое. Четвертая - неправдоподобная женщина с окладистой бородой - восседала на стуле у окна. Один из мужчин, я заметил, наклонившись, заговорил с нею. Человек с самой, наверное, длиной шеей на свете - такой, что стоячий его воротничок был длинною с добрую трость, выше которой неловко торчала крошечная смешная птичья головка. Оставшихся двоих джентльменов, блуждавших туда-сюда, трудно даже и описать. Один - лысый как колено, с лицом и черепом, темно-синими от сплошной татуировки, с золотыми зубами, горевшими во рту подобно пламени. Другой - стройный, элегантный юноша. Сначала он показался мне вполне обычным... сначала. Пока в какой-то миг не приблизился к окну. Пока не выяснилось, что вместо кисти левой руки из его отглаженной манжеты торчит козье копыто.
И вот тогда-то все и случилось. Совершенно внезапно. Отворилась дверь. Головы всех присутствующих повернулись в одном направлении. Мгновение - и в комнату собачьей трусцой вбежало нечто.
Только это была не собака. Совсем не собака. Это создание передвигалось вертикально. С первого взгляда я принял ее за большую заводную куклу, так мало возвышалась она над полом. Лица я еще не различал... но что поразило меня сразу же - так то длиннющий атласный шлейф, волочившийся за нею по ковру.
Создание остановилось у захлебывающегося цветами стола - и начались улыбочки, и жесты, и вежливые поклоны, - а потом человек с самой длинной в мире шеей выдвинул в центр комнаты высокий табурет и с помощью юноши с козлиным копытом водрузил на него тварь в белом, расправил тщательно фалды атласного платья, спадающего до земли, - так, что не возникало и тени сомнения: у регистрационного стола горделиво стоит высокая женщина.
Я все еще не видел ее лица - но теперь это было уже не важно. Я и так знал, каким оно будет, это лицо. К горлу подхлестнула тошнота - и я безвольно сполз на скамейку, сжимая виски ладонями.
Не помню, в какой автобус я вскочил. Не помню, когда он тронулся с места. Не помню, сколько я ехал, все дальше и дальше, - пока мне не сказали, что это - конечная остановка, что мне надо сесть в другой автобус, идущий в обратном направлении, и ехать назад. И вот тогда невнятное, смутное облегчение стало целительным бальзамом проливаться на мою душевную рану. Этот автобус привез меня к дверям дома, родного дома ох, как же теперь я рвался туда! Но сильнее, много сильнее облегчения был СТРАХ. Оставалось одно - молиться. Господи, только бы снова не застрять на Кембридж-серкус!
