Дальше он пошел в Щепкинское, где прослушивание вел известный актер, снимающийся в популярном сериале. Степа начал читать стихи Есенина, которые выучил для поступления, споткнулся под внимательным ироничным взглядом известного актера, и… забыл слова напрочь. Бессонная ночь дала себя знать. В голове гулко перекатывались три последних слова «стихов моих грусть, стихов моих грусть…» Почему-то ныли ухо и зуб с той же стороны, продуло, наверное, ночью.

– Ну и…? – спросил известный актер, постукивая огрызком ярко-оранжевого карандашика по столу. – А дальше что?

– Забыл, что дальше, – честно ответил Степа.

Актер и еще две женщины, слушавшие вместе с ним абитуриентов, засмеялись. Степа смутился. Так часто бывает. Он говорит абсолютно серьезно о важных вещах, а люди смеются, не зло, наоборот, с приязнью и симпатией. Но как себя при этом вести Степе – совершенно непонятно. Смеяться вместе с ними? Глупо. Молчать, насупившись? Еще глупее. Степа почувствовал, как краска стала заливать его щеки. Женщина, сидевшая справа от известного актера, что-то негромко сказала, наклонившись к нему. Тот кивнул, задумчиво рассматривая Степу.

– Откуда такой? – спросил актер. – Не из Москвы?

Степа помотал головой.

– Город большой у тебя? Издалека приехал?

Степа опять помотал головой.

– Неговорящий человек… Ну, это не беда, – усмехнулся актер. – Хуже, когда наоборот, как наш Хомячков был. – Он подмигнул женщинам. – Артистам разговаривать необязательно. Вышел, стоишь, молчишь, уже интересно… Значит, по адресу к нам пришел… Так… ну, давай еще что-нибудь. Проза какая у тебя?

– «Берег» Бондарева.

– Сцена какая?

– Там… размышление…

– Не надо. А басня какая?

– «Волк и Ягненок».

– А тебе кто больше нравится? – неожиданно поинтересовалась вторая женщина. – Волк или ягненок?

Степа растерянно пожал плечами.

Актер что-то негромко сказал, Степа не разобрал, обе преподавательницы кивнули, внимательно его разглядывая, одна даже сменила очки. Актер сказал:

– Да!.. Так, и тем не менее. Договори хоть один текст до конца. А то, может, у тебя памяти совсем нет!.. Ну, давай, смелей!

Степа начал читать басню, актер замахал на него руками.

– Стой! Что за буква «с»? Ты специально так жужжишь или дефект?

– Не знаю… дефект, наверное, – неуверенно ответил Степа.

Члены приемной комиссии переглянулись.

– Ясно. Ладно, иди.

Степа вышел, абсолютно уверенный, что здесь его не пропустили на следующий тур. Задержался случайно, потому что его облепили девочки и стали наперебой спрашивать, что было, они слышали из-за двери обрывки разговоров. Через пятнадцать минут дверь аудитории открылась, и девушка прочитала список из двух человек, прошедших из двух десяток абитуриентов на следующий тур: прошла очень толстая девушка с длинной пшеничной косой и он, Степа.

Ободренный и расстроенный одновременно – как он мог забыть стихотворение, которое так отлично знал? – он поехал еще в Школу-студию МХАТ. Там всё практически повторилось. Стихотворение ему до конца дочитать не дали, попросили произнести фразу, где были одни «с»: «У Сени и Сани в сенях сом с усами». Степа, путаясь, кое-как повторил скороговорку.

– Ужас, – сказал тот, кто сидел в центре. – Но ты нам нравишься. Животное какое можешь показать?

– Зайца, – ответил Степа, чуть подумав.

Комиссия из трех человек и пара студентов, помогавших со списками абитуриентов, захохотали. Степа тоже стал смеяться.

– Ну какой ты заяц? Ты себя в зеркало видел?

Степа кивнул.

– Давно? А то ты нечесаный. Нечесаный… гм… Аполлон, который думает, что он заяц.

И все снова засмеялись.

– Я на вокзале ночевал, – негромко сказал Степа, подождав, пока они отсмеются, и понимая, что выглядит очень плохо. – Я бродячую собаку могу показать.

– Ладно! – махнул на него рукой тот, кто сидел в центре. – Занимался где-нибудь в театральном кружке?

– Нет.

– Это хорошо. Петь умеешь?

Степа кивнул.

– Пой.

Степа подумал и завел русскую народную «Выйду на улицу…» Комиссия замахала на него руками.

– Хватит! – хохоча от души, попросил главный и сказал что-то негромко остальным. Те согласно заулыбались. – Танцуешь?

– Ну да…

– Так же?

– Получше.

– Вот и хорошо. Подойди поближе. Ты куда еще пойдешь?

Степа неуверенно пожал плечами. Как быть в такой ситуации? Врать неприятно, что хотят от него – не совсем понятно. Все ведь абитуриенты ходят с прослушивания на прослушивание, туда-сюда, где больше повезет. Стоя накануне в очереди в Щепкинском, он слушал разговоры и понял, как надо.

– Что? Везде бегаешь? Не бегай. Сюда сдавай документы, мы тебя сразу на третий тур пишем, ясно? Программу только поменяй.

– «Идиота» взять? – спросил Степа.

– Почему «Идиота»? Ну, можно и «Идиота»… Нет, почитай что-нибудь Довлатова. Со смыслом так, остренько… Хорошо?

– Нет. – Степа помотал головой.

– В смысле – «нет»? – удивился главный. – Не знаешь Довлатова?

– Знаю. Он мне не нравится.

Главный отмахнулся:

– Ерунду не говори. Актер – белый лист. Сразу запомни это. Что напишут тебе, то и будешь говорить. И никто твоих «нравится – не нравится» не спросит. Вот станешь народным, тогда будешь всем про свои литературные вкусы и политические убеждения рассказывать. Интервью давать, на митинги ходить, махать красными или белыми флагами. В Думе за большие деньги кемарить и фотографироваться. А пока делай, что говорят.

Степа кивнул, но решил, что сюда он точно не пойдет. Атмосфера здесь не очень. Ведь получается, что ему уже есть из чего выбирать. Оставались еще ВГИК и РАТИ, Театральная академия, которую все девочки (абитуриенты оказались в основном девочками) называют почему-то ГИТИСом. Степа прикинул, что до конца дня он успеет лишь в одно место, пошел в ГИТИС, до которого по центру Москвы легко было дойти пешком. Без навигатора в телефоне Степа запутался бы, на телефоне у него кончились деньги, но за ним увязались две девчушки, которые щебетали всю дорогу, наперебой пытаясь ему понравиться. По дороге они перекусили в кафе, Степа взял себе только чай, но девушки от души угощали его булочками и даже купили ему салат. Степа отбивался до последнего, убеждая девочек, что сыт и на еду смотреть не может, но когда одна из них решила выбросить то, что они, оказывается, купили ему, Степа, чувствуя себя ужасно, быстро всё съел, пообещав себе больше никогда так не делать.

В Театральной академии курс набирала известная пожилая актриса, Степа хорошо помнил старые фильмы с ее участием, их любила мать. Актриса мало изменилась, постарела, но была очень похожа на себя молодую.

– Какой ты… – хмыкнула актриса, с интересом разглядывая Степу. – Из театральной семьи?

– Нет.

– Жаль. А я думала ты… Ну, неважно. Похож просто. Ну, читай.

Степа начал с Есенина, быстро сбился, попытался читать заново.

– Ладно, – остановила его актриса. – Монолог какой-нибудь знаешь?

– Я отрывок из Бондарева готовил…

– Сам готовился? – прищурилась актриса. – Это хорошо.

– Почему? – искренне удивился Степа.

Актриса улыбнулась.

– Хуже нет, когда из кружков приходят. Их сразу видно. Детей жалко, такие умельцы испорченные-перепорченные… «Я и так умею, я и то вам покажу…» А внутри – пустота. Пустые кривляки. Так, ну-ка, отойди подальше. Еще, еще дальше… Вот так, у окна встань, да. Покричи что-нибудь, позови меня.

– А… – растерялся Степа. – Как вас зовут?

– Ты не знаешь, как меня зовут? – усмехнулась актриса.

– Я… я отчества не знаю, – нашелся Степа.

– Григорьевна, – подсказал ему кто-то. – Людмила Григорьевна.

– Да не надо по имени! – отмахнулась та. – Просто кричи, зови, чтобы я к тебе шла, кричи: «Э-э-эй! Сюда, иди сюда!» Можешь на «вы», если тебе проще так. Зови, как будто пожар, наводнение, как будто ты на крыше дома стоишь, а вода подступает, подступает, ну, давай!

Степа стал кричать, а все – смеяться.