– Разрешите полюбопытствовать, как же Ваше ничего, Абрам Лазаревич?

– Ой, Алекс, бросьте… Неужели у Вас есть хоть какой-то интерес к моему состоянию? Хотя, не скрою, Ваша учтивость весьма лестна, особенно в моей сложившейся трагической ситуации.

– Абрам Лазаревич, Вы же знаете, что я ко всем отношусь очень ровно. Но Вы работаете рядом с нами, значит, в какой-то мере Ваше … эээ… состояние меня определенно интересует, поскольку нужны свежие, хорошие и желательно, эээ… не очень провальные идеи… Поэтому мне нужно, чтобы Вы были в хорошем рабочем состоянии.

Шлицерман поерзал в кресле.

– Я знал, куда шел… Всем все известно… Знаете, Алекс, иногда мне кажется, что Вы больше еврей, чем вся моя семья вместе взятые. Вас выгодно отличает только ваше желание добиться общего результата для всех, а не только для себя. Впрочем, это же стремление к общему счастью отличает всех евреев.

– Ой, Абрам Лазаревич, можно подумать, что Вы ищете здесь славу только для себя любимого…

– Увы мне, грешному… Вместо того, чтобы зарабатывать на себя, и быть в итоге вполне себе респектабельным господином, я вынужден работать на общество. Ибо так прописано в контракте, а не в правилах каждого честного и порядочного еврея нарушать контракт, даже столь не выгодный, как мой, отчего, кстати, я и есть – немного несчастен. Владимир Викторович, я благодарен Вам за кофе и Вашу заботу обо мне, даже по указанию руководства.

Юрков кивнул и поставил кружку на стол перед Шлицерманом. Вторую кружку он поставил перед Ияри. Ияри молча кивнул, в знак благодарности. Шлицерман отпил глоток и поморщился.

– Ну кто бы сомневался… И даже тут не повезло бедному еврею… Опять дешевая арабика. Фи! Неужели нельзя сделать, хотя бы специально для меня, кофе, хотя бы из робусты сорта Конилон?

Ияри засмеялся. Юрков хмыкнул.

– Арабика, как известно, бывает дешевой и дорогой, ровно как и робуста. Может Вам, любезный, нужен кофе мокко урожая 1926 года? Или Вы желаете кофе из либерики?

Алекс кивнул.

– Или из эксцельзы.

Шлицерман отпил еще глоток и снова поморщился.

– Арабика… Впрочем, чего ожидать еврею от казенного учреждения. Что касается либерики, Владимир Викторович, то я не слышал, чтобы кто-то в мире пил кофе из либерики. Равно как и из эксцельзы.

Алекс хмыкнул.

– Абрам Лазаревич, сожалею, но у Вас очень устаревшие данные. Я, лично, пил кофе из либерики. Кстати, Юрков тоже.

Шлицерман поперхнулся кофе.

– Как? Как это возможно?

Алекс улыбнулся.

– Привозили как-то из Африки. Мои знакомые, по моей специальной просьбе. Впрочем, кофе из либерики – это крайне сильно на любителя. Я таковым любителем не оказался. Юрков тоже. Поэтому предпочитаю просто классическую арабику.

– Почему? Ну почему, все в мире проходит мимо несчастного еврея? А Вам, Алекс, я не верю! Матэ Вы пили, а не кофе из либерики!

Юрков захохотал.

– Помнишь, Алекс, как мы с тобой первый раз матэ пили без калабаса и бомбильи? Это потом нам из Парагвая привезли бомбилью и калабас.

Алекс кивнул.

– Это у тебя парагвайский калабас. А мне подарили уругвайский. И, Абрам Лазаревич, поверьте, я могу отличить матэ от кофе. И да, я немного разбираюсь в кофе и чае. Не на уровне эксперта, но на приличном любительском уровне. И даже отличаю пуэр от масалы, а ройбуш от улуна… Впрочем, Вам, наверно, эти названия ни о чем не говорят…

– Я на Вас удивляюсь, Алекс… Откуда у Вас такие специфичные познания? И зачем они Вам? От них же нет никакой прибыли… И, насколько я помню, масала – это что-то типа чая из Саудовской Аравии?

– Не совсем. Не совсем чай, и не совсем из Саудовской Аравии. Это скорее набор специй из Ближнего Востока, Средней Азии, Индии, и даже Китая. Причем в каждой стране свой рецепт масалы, и соответственно меняется состав специй и рецепт приготовления. Хотя да, часто пьют его именно как чай… Мне, например, больше нравится индийский вариант масалы. А вот Ияри, например, любит арабский вариант, если память мне не изменяет – называется он керэк. Так, Ияри?

Ияри одобрительно кивнул головой.

Послышался шелест бумаги. Это Юрков перебирал на столе какие-то бумаги, задумчиво покусывая карандаш.

– Думаю, Абрам Лазаревич, что Вам либерика тоже не понравилась бы. А потом, еще два месяца назад Вы, помнится, пили только… эээ… как бы это назвать… крайне слабый чайный напиток. Причем только бледного зеленоватого такого оттенка… И, откровенно говоря, не самого лучшего качества… Неужели знакомство с настоящим благородным чаем сорта Ассам, на Вас так повлияло? Или все же это была правильно заваренная чайная смолка? А! Я вспомнил! Это был «каркадэ»!

– Оставьте Ваши шуточки, Алекс. Мое чувство юмора выше Вашего сарказма… Каркадэ какой-то выдумали… Владимир Викторович, а как Вы оцените… Владимир Викторович, а что это с Вами?

Юрков сосредоточенно грыз карандаш. Алекс громко щелкнул пальцами. Карл каркнул откуда-то сверху. Юрков стоял и, не мигая, смотрел в одну точку, и при этом грыз карандаш.

– Володя? Ох, как же ты не вовремя… Абрам Лазаревич, не надо… Не трогайте… Это «творческий ступор». Юрков, в настоящее время все равно никого не слышит и не видит.

– Это, случаем, не заразно? Впрочем, Вас, Алекс, ни одна зараза не возьмет, даже язва моровая… А я, знаете ли, как-то беспокоюсь о своем здоровье. Оно у меня одно и то, что есть – не сравнится с Вашим. Да и, что тут скрывать, болеть нынче – ой, как не дешево…

В лабораторию неспешно вплыл Комов. Ворон Карл предупредительно курлыкнул откуда-то сверху.

– Здравствовать всем присутствующим… Вижу, все на местах и работают… Алекс, Ваш ворон… эээ… Карл, помнится… эээ… так вот, он мешает всем, и мне в частности. Летает по коридорам, пугает охрану… Это первое. Второе – Шлицерман. Он что здесь делает, будучи в опале и крайней немилости, вне стен своего кабинета? Третье – я не вижу Ияри. А, все, уже вижу, доброго дня, Ияри. Четвертое – мне нужен Серго. Желательно быстро. Очень быстро. Максимально быстро. Он что-то там нашел… Существенное… Очень существенное… Пусть упакует и несет сюда… Согласно набору инструкций. И Юрков… ээээ… Алекс, а что с Юрковым?

Алекс хмыкнул.

– Андрей Севастьянович, у Юркова состояние, близкое к каталептическому ступору, так называемый «творческий ступор». Это состояние временное, мы уже привыкли. После него Юрков обычно «рождает» новые идеи. Серго, как обычно, в «поле», по последней его информации – энергоаномалия в 11 квадрате северо-западного сектора. Я считаю, по тем описаниям, что давал Серго, что там «заросший энерговывод» в виде какого-то древнего артефакта, Серго же думает, что там либо остатки НЛО, либо «заросший хронопрорыв», который вполне можно «расшевелить» и реанимировать, воссоздав «портал». Шлицерман здесь употребляет Ваш кофе, зализывает нанесенные ему ранее раны и приходит в нормальное агрессивно-рабочее состояние, необходимое для последующей продуктивной работы. И относительно Карла – этот ворон не может быть ни моим, ни чьим–либо вообще. Карл, видите ли, вольная птица и не признает никого, следовательно, ни чьим быть не может по определению… Да, не спорю, принес его я. Но остался он здесь с Вашего устного разрешения. Кроме того, Вы сами балуете Карла овсяным печением с изюмом, за казенный счет. Именно за овсяным печением он собственно и прилетает в Ваш кабинет.

Комов поморщился.

– Как у Вас все запущено… Нет у Вас в лаборатории никакого порядка, Алекс. А это не хорошо. В учреждении должен быть порядок. Особенно в первой лаборатории. Вот, вижу и самый ответственный работник, господин эээ… Ияри Аран Атра со мной согласен.

Ияри отрицательно покачал головой. Шлицерман фыркнул.

– Андрей Севастьянович, порядок – это явление относительное и понятие это, кстати, сугубо субъективное. Кстати, еще древние заметили, что отсутствие порядка, господин Комов, изрядно стимулирует творчество, а у нас, как-никак, работа по большей части творческая. Научная, но творческая…