Окно находилось очень высоко, и своими размерами не оставляло шанса на побег. Единственное, о чем я точно знала, что мы находимся в какой-то глуши: лес или заповедник. Едва-едва шелестел ветер, но ни звуков машин, ни шума волн слышно не было.

«Это все сон, он все еще продолжается», – пыталась я себя успокоить. – «Нужно заснуть еще раз, и тогда я проснусь дома у Риты».

Вдруг я услышала, как замок закряхтел. В комнату вошла невысокая тень и так же тихо закрыла за собой дверь.

– Не бойся! – прошептал силуэт, и в голосе его я узнала Монику. Тут я подумала, что раз у нее с собой ключи, то нужно втереться в доверие и выкрасть их. Но в тот момент мне было так плохо, что я ничего не могла делать, лишь скрючившись дрожать и тупо пялиться в стену.

Моника подошла к тумбе, сбросила на нее темный плащ и, оказавшись в просторной ночной рубашке с длинным рукавом, не спрашивая разрешения, залезла ко мне в постель. Она дотронулась ладонью до моего лба.

– Бедненькая… Знобит?

Я утвердительно кивнула.

– Это нормально. Значит, организм борется. Я тебя вылечу, Адена, – она взяла меня за плечи и прижала к себе. Резкие движения снова стрельнули мне в шею, и я застонала.

– Ничего, что я пришла? Подумала, что тебе сейчас больно и одиноко.

– Мо.

– Мо? Давно меня так никто не называл.

– Спаси меня.

– Не могу. По крайней мере, не сейчас.

– Почему?

Я дышала ей в плечо, и эти объятия малость успокаивали. Вот уж правду говорят, как только к побитой собаке кто-то проявляет нежность, она забывает обо всех пережитых страданиях. Моника скрестила руки на моей спине, и тепло ее кожи немного помогло избавиться от колотящего все тело озноба.

– Я не могу ослушаться хозяина.

– Он держит тебя силой?

– Нет, просто я его очень сильно люблю и никогда не смогу покинуть. И, хотя не одобряю многих его решений, против делать не могу.

– Что ваш хозяин за человек? Куда я попала?

– Ох, мисс Ди, конечно, многого тебе не сказала, но я буду с тобой честной, потому что хочу подружиться и помочь. Отец, он… Как это помягче выразить… Не совсем человек, скорее, вампир. Потому что для поддержания здоровья и молодости ему нужна свежая юная кровь.

– Это не смешно.

– Те четыре раны на твоей шее – его клыки. Он напал на тебя, потому что его тело начало ему отказывать. Другой причины нет.

– Почему я? Какого хрена? – я всхлипнула, хотя понимала, что если разревусь, то снова почувствую боль.

Конечно, мне не верилось в эти сказки. Моника изначально странно себя вела, и, возможно, пыталась запугать или привязать к себе. И у нее это почти получилось.

– Отец очень стар. Ему уже лет двести, а то и больше. Но он такой потрясающий: самый лучший, самый умный, самый красивый… Я его боюсь и в то же время восхищаюсь. Он долго жил и видел, как рождаются и умирают короли, как начинаются и заканчиваются войны. За эти годы он завладел огромными богатствами, каких ты даже никогда не видела. В то же время он ужасно привередлив во всем! И особенно к своей внешности – он осматривает себя у огромного зеркала и, если находит хоть одну морщину или дряблость, то тут же идет за порцией свежей крови. Поэтому предпочитает держать такую вещь про запас. Когда он долго ее не пьет, то кожа его покрывается пятнами, волосы седеют, начинают отказывать ноги и руки, становится сложно бывать на солнце. Он превращается в разваливающегося старика. Продлить ему молодость может только кровь девственницы.

– А? – тут я пожалела, что не познала радости половой жизни раньше, как советовали друзья Риты.

– Когда он уехал два месяца назад, то выглядел уже не очень хорошо, а когда приехал, стал похож на себя прежнего. Значит, твоя кровь ему помогла.

– То есть, мой козырь – это моя девственность? Если я перестану ею быть, то потребность во мне отпадет?

– Не знаю… Если ты ему понравишься, то он оставит тебя здесь, как мисс Ди. Вроде когда-то он тоже пил ее кровь, а потом они были любовниками, но он то ли перегорел к ней, то ли еще что-то у них случилось. Чего не знаю, того не знаю.

– А ты? Разве ты не подходишь ему?

– Я? Нет, конечно. Мы все любим отца, но он зачем-то каждые несколько лет предпочитает эту любовь подогревать – дает нам выпить воды с каплей его крови. Зачем это делать? Я и так верна ему до гроба. Поэтому, мы, «порченные», – тут она хохотнула, – не можем помочь хозяину вернуть здоровье.

– Сколько вас тут?

– Отец, я, Никки, мисс Ди… и еще семь женщин. Это если тебя не считать.

– До меня были девушки?

– Я помню только одну, мне было шесть, а ей около двенадцати. Но она долго не протянула, он выжал из нее все буквально за месяц. Мисс Ди говорила, что были на ее памяти еще две или три.

«Точно маньяк», – подумала я, и ужас снова накрыл меня с головой.

– Почему ты называешь его отцом? Вы родственники?

– Он мне не родной. Когда-то отец забрал меня с улицы, но я ничего не помню о тех временах и росла уже здесь, в его доме. Когда была маленькой, то считала мисс Ди своей матерью, но она быстро развеяла мои мечты. А потом я приняла кровь хозяина, и он стал мне настоящим отцом. Хотя этого можно было не делать, я и без того очень его любила.

– Мне жаль тебя.

– Почему же? Лучше я буду носить ему еду и стирать одежду, чем меня бы продали в какой-нибудь бордель. Отец сам всегда говорит, что спас меня, и я ему благодарна. Пока ты слушаешься и делаешь все, как он любит, то он хорошо к тебе относится.

– А кто такой Никки? Его сын?

– Пф, – Моника опять рассмеялась. – Конечно, нет. Он сын кухарки, что здесь работала. Она забеременела от кого-то из других работников, и это разозлило хозяина. Слышала, что он хотел убить их обоих, но в итоге расквитался только с ее любовником. С тех пор он не берет к себе в услужение мужчин. А ее сына он решил оставить. Никки тоже принимал кровь и считает себя его сыном, безропотно выполняет все, чтобы тот ни сказал.

– То есть Никки здесь единственный мужчина, кроме Анаксимандера?

– Ну да. А что?

– Да ничего, – нужно было срочно сменить тему. – Ты правда мне поможешь?

– Сделаю все, что в моих силах. Я люблю хозяина, но и смотреть на страдания невинного человека тоже не могу. Он приказал мне кормить и следить, но не сказал, что нельзя позволить тебе бежать. Однако, ты должна поправиться. Хорошо?

– Хорошо.

Наконец, у меня появилась надежда вернуться домой. Я все равно не особо верила, что мой похититель – это кровожадный вампир из баек, но запомнила все, что рассказала Моника. Скорее всего, у них тут какая-то секта, где неуравновешенный главарь промыл им мозги. А если он и правда вампир, причем, как показывает его образ жизни, весьма «очеловеченный», то к нему наверняка можно найти подход и обнаружить ахиллесову пяту.

Лежа на плече Моники, я снова смогла заснуть, чувствуя приятное спокойствие и умиротворение. Наутро ее со мной уже не было, а дверь была по-прежнему закрыта.

Первая неделя, проведенная в заточении, действительно походила на отпуск. Такие, знаете, каникулы в психбольнице. Меня кормили три раза в день обычной домашней едой. Поначалу я боялась ее употреблять, но Моника поела вместе со мной и, таким образом, показала, что пища не отравлена. Ее забота обо мне, какая-то материнская, немного пугала. Мысленно я старалась к ней не привязываться на случай, если она подставит меня. Тогда мне будет не так больно.

Она сидела со мной, пока я ела, помогала делать растяжку, потому что за сутки лежачего положения мои мышцы ныли от желания подвигаться. Я пыталась выяснить, где мы находимся, но Моника не отвечала, мол, потом объяснит.

Огромной удачей оказалось то, что они поддерживали связь с внешним миром. Стационарный телефон, по словам моей надзирательницы, был у них только один, и чтобы им воспользоваться нужно набрать код доступа перед звонком, а его знает только Анаксимандер. Если нужно было куда-то позвонить, их хозяин все делал только сам.