- Мы хотели тебя поздравить, - сказала Маделин. - Но ты, судя по всему, не очень рада.

Она выразительно оглядела стену, где оставались пятна крови и мозгов Грайс.

- Нет, - сказала Грайс. - Я очень-очень рада.

Для убедительности она улыбнулась. Лаис покрутил пальцем у виска.

- Но мне надо убраться.

- Разумеется. Хочешь мы...

- Поможете?

- Нет, останемся тут и поболтаем с тобой.

- Это не сарказм, я правильно понимаю?

- Правильно.

Грайс засмеялась и ушла в ванную. Вытащив из нее безнадежно испорченный ноутбук, она поняла, что чувствует себя потрясающе. Все было понарошку, а оттого - освобождающе. В этом не было великой ошибки, как если бы Грайс и вправду попробовала бы что-нибудь из своих фантазий, даже если бы Грайс выжила после этого, ее жизнь изменилась бы непоправимо.

А сейчас все было игрой.

Отмыть ванную оказалось легче всего.

Весь день Грайс занималась уборкой, приносившей ей удовольствие и покой. Маделин и Лаис болтали о чем-то, но Грайс почти не слушала их. Она думала о Кайстофере - о том обманутом, замученном мальчишке, которым он был. О Дайлане, который так любил своего песика. Об одинокой Олайви. И маленькой девочке по имени Аймили, которую травили все детство.

- Как думаете? - спросила Грайс невпопад, когда беседа, кажется, касалась кино. - У них было тяжелое детство?

- У режиссеров? Ну, это условие для творческого человека, - засмеялся Лаис.

- Нет. У богов.

Маделин пожала плечами:

- Слушай, они представители расы, приспособленной для господства на этой земле. Не думаю, что их судьбу при всем желании можно назвать тяжелой.

Грайс замолчала и принялась драить пол дальше. Разговор Маделин и Лаиса восстановился, но Грайс не слушала слов - только звучание их голосов. От них ей было уютно.

К вечеру комната снова представляла собой то, что Грайс так сильно любила - абсолютный порядок. Выпроводив Лаиса и Маделин, Грайс немного почитала и легла спать, но сон не шел. Она положила руку себе на живот, стараясь осознать, что там сейчас еще какое-то существо, кроме нее, вскоре оно будет больше, у него будет собственная жизнь, биение собственного сердца.

И оно не будет человеком.

Ей стало страшно, как будто вместе с ней, в темноте ее тела, был кто-то чужой, жуткий, кто-то, от кого нельзя спрятаться и сбежать. Существо, которого полагается бояться.

Неожиданно Грайс почувствовала страшную слабость. Может быть, она переборщила с попытками убить себя? Грайс казалось, она не может пошевелиться, тревога накрывала ее равномерными, ритмичными волнами. Она почувствовала, что теплая кровь струится у нее из носа, но не смогла пошевелить рукой, чтобы стереть ее. Этот паралич длился около часа, и когда Грайс смогла, наконец, двигаться, она вскочила с кровати. Кровотечение было довольно обильное. Чтобы успокоиться, Грайс замыла простынь, засунула в ящик для грязного белья, сменила постель. Ее трясло от страха. Конечно, не стоило так увлекаться попытками себя убить. Она сама виновата. Никто не говорил ей о том, что этого нельзя делать слишком часто, потому что никто и не делает таких вещей слишком часто. Это у нее нет мозгов.

Грайс долгое время не могла заставить себя вернуться в постель. Ей казалось, что паралич нападет на нее снова. Наконец, она усилием воли заставила себя лечь, на самом краю кровати, будто собиралась куда-то, от кого-то бежать. Грайс с трудом заснула, когда за окном уже забрезжил рассвет.

Проснувшись, Грайс привела себя в порядок, наслаждаясь чистотой всего вокруг. Она гнала от себя мысли о вчерашнем параличе, который был страшнее любой боли, испытанной в смертельных для человека обстоятельствах.

Совершенно неожиданным образом Грайс захотелось к людям, а не от людей. Она вышла на кухню, где уже сидели Кайстофер и Аймили. Полнолуние закончилось, с облегчением подумала Грайс.

Аймили сказала:

- Я поздравляю тебя, братик.

А потом она поцеловала Кайстофера - совсем не по-сестрински. Он ответил ей, и Грайс нахмурилась. Если Аймили поздравляла ее мужа с ее беременностью, сделано это было странным образом.

- О, - сказала Аймили как ни в чем не бывало. - Доброе утро, Грайси, как себя чувствуешь?

- Все...

Грайс набрала было воздуха, чтобы сказать "в порядке", но сказала:

- Плохо.

Она села рядом с Кайстофером. Он взял ее за руки, это был очень личный жест, не для других людей. Но сейчас Кайстофер, кажется, был взволнован.

- Это правда?

- Что мне плохо?

- Что ты беременна.

Грайс хотела было рявкнуть, что говорила ему вчера, но вспомнила о том, что видела, просматривая диск. Он не совсем понимал, что реально, а что - его фантазия. Может, он и помнил о своей второй части, но считал, что это сон. А может просто не доверял полностью тому, что видел и слышал в полнолуние.

- Да, Кайстофер.

Он кивнул.

- Спасибо тебе.

Грайс кивнула ему. Он будто не интересовался, почему ей было плохо, и это ее обидело. Грайс молча завтракала, Кайстофер, впрочем, тоже не был особенно разговорчив.

- О, поняла, - сказала Аймили, так и не сумев их разговорить. - Всем пока, я лучше отправлюсь в более веселое место.

После завтрака они вернулись в комнату. Он сказал:

- Я знаю, что тебе плохо.

- Мне страшно, - сказала Грайс и будто услышала свой голос со стороны - вообще никаких эмоций. С тем же успехом она могла сказать любую другую фразу. Но Кайстофер понял. Он усадил ее на кровать.

- Я знаю. Ты носишь в себе детеныша другого вида. Значит, твой организм будет работать на пределе, потому что этот детеныш будет брать все, что запрограммирован брать.

- То есть, он сожрет меня изнутри?

- Метафорически говоря. Тебе будет тяжело. Но есть и хорошие стороны.

- Неуязвимость для внешнего воздействия?

- Откуда ты знаешь?

Грайс пожала плечами. Ей не хотелось упоминать об их встрече на закрытом этаже.

- Дайлан сказал.

- Что ж, Дайлан прав. Но мне было бы неприятно, если бы ты экспериментировала с этим у меня на глазах.

- Меня не интересуют подобные вещи, - сдержанно сказала Грайс.

А потом Кайстофер увлек ее на кровать рядом с собой.

- Я тебе очень благодарен.

Он обнял ее так, будто они собирались спать.

- Пока не за что, - сказала Грайс. Он обнял ее крепче.

- Я тебе кое-что расскажу. В прошлом божественные пары могли проводить что-то вроде синхронизации. Это нужно было для успокоения детеныша, и для лучшего контакта самца и самки, чтобы они не вгрызались друг в друга. Это высшая степень связи между богами. Она не утрачена и для пар вроде нас с тобой или Ноара с Олайви.

Он говорил отрешенно, как преподаватель на замене, читающий лекцию о предмете, с которым знаком лишь поверхностно. Его шаблонная речь сейчас звучала как-то особенно изолированно. И одновременно с этим он крепче обнял Грайс.

Она закрыла глаза. Ей стало страшно, что паралич вернется. А потом Грайс вдруг услышала биение его сердца так близко, будто оно билось в ее собственной груди. Она буквально почувствовала его. Грайс лежала, ощущая, как ее обнимает Кайстофер, и в то же время она уже не была собой - в полной мере, и он собой не был. Грайс чувствовала его дыхание, будто вдыхала сама.

И еще она ощущала присутствие их ребенка - бессловесное, бессердечное пока, и все же оно было.

Грайс ощущала его объятия, и ощущала, что он чувствует, обнимая ее. Ощущала все за них обоих и была ими обоими, и он был ей, и будто бы они были кем-то еще. Один плюс один, это уже не только один и один, но и два.

Грайс не знала, как выразить это странное ощущение. Выражение довербальных процессов на вербальном уровне в некотором смысле невозможно.

Они были абсолютно едины, и Грайс удивлялась, как она могла позволить себе такую степень близости, ту самую, что так часто фигурировала в ее страхах. Это была близость, которая поглощает полностью.

Ее страх мешался с его страхом, он тоже боялся, но - чего-то другого и в то же время похожего.