– Счастлив вам сообщить, что жених на месте!

Кресло стояло перед странным, похожим на обрезанный по краям блин, возвышением. Чем-то оно напоминало алтари, на которых гвардийские рыцари плясали бесполезные жертвы предавшимся Иудефъяку богам, но было существенно шире и приземистей. По нему можно было ходить – три-четыре шага, почти как в рыцарской камере-одиночке…

Сбитый с толку – ни о чём подобном ему не говорили – Рыжий не заметил, как следом за ним вошли полковник Хёнинг, сержант Петер, а с ними отобранные рядовые солдаты, коим разрешили присутствовать на церемонии. Они быстро смешались с солдатами, точно также отобранными из других полков, и представителями службы государственной обороны, что пытались должным образом расставить вошедших промеж генералов и полковников так, чтобы итоговая картина знаменовала единство героев Милитарии.

Впрочем, Рыжий не заметил бы и большего – он увидел генерала Санрэя.

Он сидел наискось от странного возвышения, за одним столом с премиор-генералом Модестом Макри и незнакомым пожилым полковником с митисийского фронта – тот морщился и дёргался, как будто какой-нибудь Хнас подбросил ему в платье иглу. Поймав взгляд рядового, Санрэй подмигнул, что заставило Рыжего зардеться девушкой и поспешно отвернуться к возвышению. Рядовому было невыносимо стыдно смотреть в глаза генералу, ведь ранее он, вслед за сержантом Петером и полковником Хёнингом, считал его репутацию дутой, и уверовал только третьего дня, побывав в окружении.

Это Санрэй исправил ошибки ещё одного своего соседа генерала Эдмунда, спас “победоносный” и “стойкий” полки и вывез уже потерянное парриками сражение.

Да, теперь Рыжий мог бы рассказать (если бы мог!) скептикам как это было. Шипастые панцири рыцарей сжали полк так плотно, что пленником их оказалось даже зрение – не было просвета среди врагов. Не торопясь, гвардийцы наваливались на братьев Рыжего по нескольку за раз – так собаки рвут на части медведей. Сам Рыжий, полковник Хёнинг (он всегда сражался впереди, вопреки возрасту), сержант Петер, Хнас и другие могли только отбивать сыплющиеся со всех сторон удары, – пистолеты онемели, смолкли гаубийцы – а через их головы птицами по весне летели стрелы, обрывая жизни парриков…

(– Переброску необходимо провести в кратчайшие сроки – генерал Санрэй отёр кровь с меча и с лязгом вогнал его в ножны – митисийские нечеловеки, узнав о наших успехах в Гвардии, ускорили подготовку к наступлению. Вы должны успеть до его начала.

Они стояли перед ним, все, кроме тех, кого раны вынуждали поступиться уставом – грязные, выжатые, с потемневшим от крови врагов оружием. Он стоял перед ними, такой же грязный, потный, торжествующий, улыбка – оскал! – коверкал красивое лицо. Между генералом и солдатами корчились связанные по рукам и ногам пленные рыцари, и среди них Рыжий узнал того, кто презрительно швырнул Хёнингу под ноги приказ о капитуляции, по гвардийскому обычаю в письменном виде, с печатью “королька”. Рыжий указал на пленника Санрэю, и тот, поставив ногу на голову побеждённого, вдавил лицо нечеловека в вымешанное солдатскими ногами тесто влажной гвардийской земли.

Никому не пришло в голову усомниться в реальности митисийской угрозы. Ну и что, что Гвардия и Митисия находятся на разных концах света? Все знают: митисийцы – колдуны, а для Иудефъяка это и вовсе проще, чем поковыряться в заднице…

– … Я вижу героя Дарта, героя Вильгельма, героя Джеймса, героя Максимилиана, героя Джефферса, я вижу раскрытие присутствия господина нашего – генералиссимуса! – голос Санрэя пошёл вверх, как будто спрятав один клинок, он обнажал другой – и я вижу, что героев не убивали! Я вижу их, победителей нечеловеков в Гвардии, а в будущем и в Митисии! Я вижу смерть проклятого Иудефъяка! Я вижу – Великий Военный Идеал!

По окончанию речи Санрэй отдал Хёнингу свой пистолет.

… второй подарю в Медине!

После того боя отношение к генералу Эдмунду, некогда любимчику армии, сделалось как протухшее мясо. Рыжий, несмотря на спешку и усталость, отыскал Эдмунда и, шкандыбая на костылях жестов, как мог, поддержал его. Ошибки бывают у всех – пытался донести до Эдмунда Рыжий, выкручивая язык как тряпку – тем более что виноваты в них главным образом “крысы”. То есть премиор-генерал Макри и его штабная стая, по чьей милости гвардийская армия испытывает нехватку во всём необходимом, а множество парриков маринуются в позорной резервной армии, постепенно утрачивая соответствие. Если бы не это, Эдмунд, конечно, выиграл бы сражение сам, без помощи генерала Санрэя.

Рыжий очень хотел помочь Эдмунду. Он считал его хорошим генералом – во всяком случае, более близким к солдатам, чем грозный Фердинанд Грека, заговорить с которым вот так Рыжий никогда бы не осмелился. В глубине души он даже мечтал однажды стать таким как Эдмунд, благо мечтать о том, чтобы уподобиться Санрэю не хватало духу.

Рыжий надеялся, что Эдмунд всё понял правильно, но уверенности не было – генерал выслушал рядового молча (под левым веком его как обычно подёргивалась жилка), а после голосом, ровным как плац, приказал вернуться в расположение своего полка.)

Да, Рыжий мог бы рассказать многое.

Иные солдаты, с подачи Хнаса, даже подначивали его, мол, когда ещё представиться возможность достучаться до самого премиор-генерала Макри! “Ведь он совестлив” – повторяли в победоносном полку характеристику, данную Макри ещё генералиссимусом. И, выдержав присущую анекдотам паузу, заканчивали цитату:

– “но без последствий”

Это потому что Макри назначили в Штаб – полагал Рыжий

Он часто слышал о хороших солдатах, становившихся плохими после того, как их назначали в Штаб. Наверное, – думал Рыжий – вдали от фронта соответствие героям ослабевает. Если бы Макри вернули в армию, он бы быстро исправился. А то, что там его презирают или считают посмешищем – преходяще. Вот его тоже поначалу презирали.

А посмеиваются до сих пор.

Рыжий по-настоящему не ненавидел Модеста Макри. Премиор-генерал, как и все здесь собравшиеся, включая незнакомого полковника и “крыс”, составляли его мир, сочетаясь друг с другом столь же естественно, как дни человеческой жизни или времена года. В мире есть места, где хочется быть, места, куда мечтаешь попасть, незнакомые места, о которых можно судить только по их репутации, и места неприятные, с которыми не хочется иметь дела. А ещё места, каких лучше бы не было, но, тем не менее, есть и это хорошо, поскольку обойтись без них нельзя, как нельзя обойтись, например, без выгребной ямы. Таков Штаб, и этим он отличается от мест, которых быть не должно, и в скором времени не будет – мест, принадлежащих Иудефъяку.

Рыжий перевёл взгляд на трофейные знамена, развешанные на стене позади возвышения – митисийские, с изображением Солнечного Затмения и гвардийские, с богами, – все в кровавых пятнах, и засохшей грязи (паррики не чистили трофеи) – и испытал по-детски чистую радость, различив среди них им сам вложенные в руки полковника Хёнинга.

“Считать её человеком”, ещё раз повторил солдат, не позволяя себе расслабиться.

Бриц сказал правильно,– враг не дремал.

(“Это совершенно необходимо?” – скрипучим голосом спросил за спиной солдата незнакомый полковник.

– Увы, – Рыжий не видел, но на губах Санрэя рыбкой в реке мелькнула улыбке.

– Да, – мрачно сказал генерал Эдмунд, облокотив на сцепленные ладони тёмное, как будто намазанное дёгтём лицо.

– Да, – повторил премиор-генерал Марки – Да. Таков их обычай.

Модест несколько нервно оглядел соседей и сделал неопределённый жест рукой.

– Ну что же… начинаем?

Возражений не последовало, и Макри дал знак рослому, почти как Рыжий, офицеру, давно вытянувшемуся наизготовку. Офицер поднял прислонённое к столу било и от всей души засветил им о заранее повешенный на стену ритуальный гвардийский щит, заставив Макри болезненно сжаться, а Эдмунда скрипнуть зубами. Поморщился даже обычно безукоризненно вежливый Санрэй. Этой… ловли рыбы врывчаткой, не было в планах, но… спеша набросить мелодичную вуаль на досадный прокол, щиту откликнулись колокольца, соловьи среди светильников, и скрытый, словно в засаде, военные оркестр.