- Нет, - сказал дю-А растерянным голосом. - Нет, что вы! Я совсем ничего не знал о докладной. Я...
Тут все зашумели. Никто не поверил ему, конечно, да и как поверить, все против него складывалось, и только, может быть, я один чувствовал, что здесь что-то, не так. Я... не знаю, как объяснить... я, наверное, из-за того, что внешность у нас похожая, очень понимал его, мне казалось, что насквозь понимал, и знал я, не думал, а именно знал, что если бы даже дю-А и написал такую докладную, он обязательно бы признался, он бы даже хвастался, что написал докладную. И он бы обязательно ее подписал. Не могу сказать, что испытывал к нему что-то вроде родственных чувств, наоборот даже - в нем соединялось все, что я не любил с детства: заносчивость, занудство, он всех ставил ниже себя, малоприятный был из него начальник. А главное - это то, что хоть и не был он настоящим антикуистом (те просто бандиты какие-то с красивыми лозунгами), замашки их и взгляды очень хорошо усвоил, и куаферов со всем, что к ним относится, считал падалью и не особо это скрывал. Чего не могли простить ему ни я, ни кто другой из наших ребят.
Но на собрании со мной случилась интересная вещь; я как бы перешел на его сторону. Может, потому, что на него нападали и не так, чтобы совсем честно. Вот это мне больше всего и не понравилось. Я помалкивал, потому что не знал еще, как себя вести надлежит в таких случаях настоящему куаферу, - тогда эти вещи для меня очень важными были. Растерянный, как и дю-А, я только молча следил за перепалкой. Я, как бы это сказать... болел за дю-А.
А перепалка между тем разгоралась. Ревел Лимиччи, поддакивали другие да и то сказать: докладная на парикмахерскую команду. Подлость, по нашим меркам, неслыханная. Но при всей искренности (а я никогда не сомневался в искренности ребят - Беппию, конечно, не считаю, тот подонок) они подыгрывали Федеру, как свора подыгрывает вожаку, когда они бегут на тебя, а ты никак не можешь взять нужный прицел, а Федер - тот совершенно откровенно издевался над математиком. Он издевался над ним потому, что стоял перед выбором: или заставить его подписать семимесячный план пробора, или уничтожить - физически или морально, это не важно. Федер только хорохорился, что ему не нужна подпись дю-А - еще как нужна! Он хотел раздавить упрямого математика, размазать его, как жидкую кашу по тарелке, и для него эта докладная была отличным козырем: как кто-то по другому поводу сказал, что, если бы ее не было, ее стоило бы придумать.
Дю-А скоро пришел в себя. Состроив свою любимую суконную физиономию (и впервые она пришлась к случаю), он холодно, коротко отвечал на обвинения.
Ребята, их можно понять, чем дальше, тем больше наливались против него злобой. Вспомнили все, до деталей, и это тоже мне не понравилось, тут что-то не куаферское, мелочное - уж ругать, так по конкретному делу! - и все ему выложили, и все, чего не было, но могло в принципе быть, тоже вспомнили, а потом Федер их немножечко притушил, заговорил он спокойно, с усмешкой своей обычной, собрал в кучу, что про дю-А говорилось, и подытожил:
- Одним словом, так. Ребята объявляют тебе, Симон дю-А, свое недоверие как математику и как члену группы доколонизационной обработки. В полном согласии, между прочим, с твоим любимым Положением.
- Если бы вы удосужились его внимательно просмотреть, то поняли бы, что не так-то просто недоверие выразить, - огрызнулся дю-А. - Там совсем другая процедура.
- И с процедурами, как ты понимаешь, мы тоже уладим. Ты представляешь, что это будет значить для твоего будущего?
- Насчет моего будущего вы уж, пожалуйста, не заботьтесь. Я...
- Ну почему же? - ласково протянул Федер. - Все-таки не такие уж мы вандалы. Да и математик ты неплохой. Одним словом, так. Ты делаешь то, что от тебя требуется как от старшего математика пробора, а не какого-то там борца с вандализмом, а мы на первый раз, учитывая и принимая во внимание...
Вот к чему он все вел. Ему нужен был математик. Послушный математик. Строптивый был очень вреден, строптивый мог принести много бед - у Федера, мы все это знали, хотя и не влезали в детали, очень сложная жизнь. И как только я это понял, мне сразу же стало ясно, кто написал докладную. И в ту же минуту та же мысль посетила дю-А - вот совпадение-то!
Он поднял на Федера загоревшиеся глаза.
- А ведь оформить проход документа через интеллекторную без регистрации может еще один человек, - почти крикнул он. - Командир пробора! Я ведь видел, даже инструкции есть специальные. И выгоднее такая докладная была тебе, а не мне. Что ж я, дурачок, по такому адресу докладные писать? Чтобы они назад вернулись к тебе?
- Вон как, - сказал Федер, а больше ничего не сказал. Он растерялся от неожиданности: в грязных делах его никогда никто из куаферов еще не обвинял.
Мы повернулись к Федеру. Думаю, что многие в тот момент поверили математику. Поверили, но сказали себе - все правильно, так и надо. Они себе это сказали и стали ждать, что же предпримет их командир. А командир молча буравил дю-А глазами и в ярости кусал губы.
- Интересно, - наконец проговорил он. - И зачем же мне это понадобилось, как ты думаешь, уважаемый дю-А?
- Элементарно! Чтобы держать меня в узде. Потому что вы только храбритесь передо мной, а сами-то, без моего согласия, не посмеете план пробора утверждать. Вы просто хотели скрутить меня по-подлому. Мол, чуть высунешься, сразу дадим ход выражению недоверия, а то и под какой-нибудь куаферский суд чести подставите, я ведь уверен - в вашей идиотской "Этике вольностей" и такое найдется. Я уже что-то такое читал в старых стеклах.
- Все это очень остроумно, уважаемый дю-А, - сказал Федер, вежливо подождав секунд пять после того, как математик замолчал. - Все это звучит в высшей степени разумно и правдоподобно. И ведь правда, ребята, мы все со стороны совсем не ангелами выглядим, если такие вот обвинения могут нам предъявлять. Подлецами, подлецами он нас обзывает, вандалами. Мы для него...
- Я не их, я вас только...
- Помолчи, уважаемый математик, будь так любезен. Я вовсе не боюсь твоего несогласия. Мне согласие и не нужно совсем. Мне помощь твоя нужна, а не согласие, а если ты против, то что ж... как-нибудь обойдемся.
