8.2. И все ж, очевидно, сладостен этот мир, потому что где только люди ни живут, если осмысленно посмотреть на географическую карту, а еще лучше на глобус.

Ну, это понятно, что в традиционных местах обитания с умеренным климатом и отсутствием вечной стужи либо тропической жары сам Бог жить велел, что и делали, делают и всегда делать будут: Англия там, Франция, Германия, Швейцария, тот же, возьми, Люксембург или княжество Монако, а то и республику Сан-Марино с Италией, Грецией и всею бывшей Югославией возьми. Так нет ведь, даже в холоде лютом Гренландии, Аляски, Чукотки, Таймыра и Лапландии прижилось население, не говоря уже о пустыне Сахара, которая для русского уха сахарно звучит, о тропике Рака, давшем мощный художественный импульс восстающему творчеству Генри Миллера, или… или, например, чевер Сили взять, тьфу, пардон, север Чили, а вернее, не север, а юг, который ближе к ледяной Антарктиде, той самой, где тоже живут объединенные нации, хотя и временно, в виде экспедиций, посылаемых неизвестно с какой целью… Где на юге-севере томился в ссылке от Пиночета исчезнувший ныне незнамо куда товарищ Луис Корвалан, временный вождь чилийских товарищей-коммунистов, друзей Советского Союза и всего прогрессивного человечества, состоящего на тот промежуток времени (начало 70-х) из Болгарии, Польши, ГДРии, Чехословакии, Венгрии, упомянутой Югославии, Чаушеску-Румынии, Пол Пот Кампучии, которую проплясал коммунистам принц Нородом Сианук (“Синегуб”, как именовали его люмпены в московских пивных), Северной (в братской семье не без дебила) Кореи, Северного, опять же, Вьетнама во главе с луноликим дядюшкой Хо, победившим американских агрессоров… Китая, Китая, конечно же, Китая, Китайской Народной Республики, хоть и подрались мы с нею до крови на развилке дорог к коммунизму, где налево пойдешь - коммунизм, говорили китайцы, нет, направо нужно идти, там - бесклассовое общество, говорили мы, первородно советские. И Куба, Куба, Куба, некогда мятежный остров свободы во главе с Фиделем, бородатым, как Маркс, умным, как Лукич, и решительным, как Троцкий, тот самый Лёва Бронштейн, которого боевые товарищи угостили в Мексике до смерти ледорубом в процессе все тех же споров о правильном пути на развилке. Никого не забыл? Никарагуа? Или тогда эта передовая страна еще томилась под игом диктатуры и колониализма? Фронт освобождения имени геноссе Фарабундо Марти? Бокасса-людоед? Египтяне, которые ОАР? Черта лысого теперь вспомнишь, кто тогда был “прогрессивным человечеством”, а кто ЕЩЕ или УЖЕ нет. Время тает, как дурное вино в стакане, и на дне дней тех - сухой осадок горького камня, товарищи…

Поэтому следует вернуться и, увеличивая масштаб, заметить еще одну странную вещь. Люди живут везде и в том еще смысле, что есть вот, например, большие красивые города, стоящие на реках и морях. Хельсинки, например… Знаете Хельсинки? Это же великий и уютный город, равного которому нет на земле, с его улочками, насквозь продуваемыми, и конным памятником дворянину Маннергейму, сумевшему трижды так хорошо отоварить большевиков, что даже они зауважали эту маленькую храбрую веселую страну, где летом солнце заходит в воду, а зимой все, кому разрешили врачи, пьют кофе со сливками. А Нью-Йорк? Что в таком случае сказать о Нью-Йорке, нагруженном сталью, стеклом и бетоном, где над беспечной статуей Свободы еще совсем недавно гордо высились небоскребы “WORLD TRAID CENTER” и геликоптер мирно жужжал все выше и выше, все ближе и ближе к тому пределу, за которым - мощная космическая синева и Господь Бог… Лондон, да, Лондон - даже в районе “Seven Sisters”, блистающем всеми оттенками черной кожи, ты бы почувствовал себя хорошо, если захотел. Ну а Мюнхен-на-Изаре? Звуки уличных скрипок на Мариенплатц и стеклянное эхо литровых пивных кружек в биргартене на тысячу мест… А Прага? Будапешт?.. Каждый город что норов. Правильно? Правильно. И никому не обидно.

Но ведь если карту взять, которая окончательно крупная, то и здесь обнаружится интересная закономерность. Люди живут действительно ВЕЗДЕ, и в любой складке местности, в каждой единице укрупненного пространства есть жизнь: города, маленькие города, поселки, села, деревни, хутора, стойбища. Это рационально или ИРРА? Это навсегда или исчезнет? Вот сколько возникает вопросов, гораздо более живо трепещущих, чем вся эта мелкая муть бытия, о чем можно прочитать в советских и антисоветских газетах.

Однако ни в одной газете не прочитаешь, как женился врач Валерий Иванович Царьков-Коломенский, и мы должны непременно заполнить этот пробел.

Был Валерий Иванович собою статен, пузат, бородат, и на одной из фотографий, окруженный пьяными медсестрами, приделал себе для съемок фальшивые белые крылья, сам одетый лишь в черные сатиновые трусы.

На одной из медсестер он и женился. Свадьба его не была шумной, потому что невеста уже сильно находилась “в положении”. На вопрос, как он назовет будущего ребенка, врач добродушно отвечал - Артуром или Розамундой, а когда я как-то спросил, зачем тогда его покойные родители окрестили будущего жениха Валеркой, Валерий Иванович не менее добродушно ответил: “Неграмотные, простые люди были”.

Однако сам он сильно тянулся к знаниям. Будучи блестящим, от Бога, врачом, сильно отставал в области изящной культуры и, отправляясь на суточное дежурство, запасаясь по блату дефицитным индийским чаем “со слоном”, всегда у меня просил “что-нибудь почитать”. И всегда просимое получал - будь то роман покойного древнеримского Петрония “Сатирикон” или просто роман “Тля” тоже покойного, но советского писателя Ивана Шевцова, разоблачавшего стиляг, абстракционистов и (дозированно) волюнтариста Никиту Хрущева. Из прочитанного Валерий Иванович всегда делал самые глубокие и серьезные выводы, например, выучил наизусть гимн табосоранцев, маленькой народности на Кавказе, помещенный в сборнике “Горы поют”, а, отправившись в свадебное путешествие к месту проживания родителей Кати-невесты, возвратился оттуда очень удивленный.

- Где ж ты был? - спросили мы его.

- Понимаете, это очень трудно сказать. Летели мы самолетом до Казани.

- Ну…

- А потом ехали поездом, Катя сказала, в сторону Уфы.

- Понятно. В Башкирию?

- Нет, мы были около Йошкар-Олы, а там пересели на автобус и поехали.

- Куда?

- Я не знаю. Там уже говорили почти совсем не по-русски, и я только понимал - Муром, Муром.

- Ну, ты загнул! Ты на карту посмотри. Где Йошкар-Ола, а где Муром. Илья Муромец хренов!

- Вы сами, удаки, географию изучайте, а я это уже давным-давно сделал и ничего на карте не нашел.

- Что за бред! Как-то ведь все-таки эта местность называется, куда ты приехал?

- Разумеется, называется, но только как - я не знаю.

- Так ты бы Катю спросил.

- Спросил.

- Она что-нибудь сказала?

- Сказала. Сказала, нашу деревню всегда русские именовали “Пенечки”.

- Там что, и по-русски не говорят?

- Кто говорит, а кто - нет.

- Тесть твой по-русски говорит?

- Нет.

- Так на каком же языке вы разговаривали?

- Ни на каком. Он пасеку держит, мы пили медовуху, в бане парились…

А потом я уехал.

- Что это значит, “я”? А твоя молодка?

- Она осталась рожать.

И родила ведь, между прочим. Валерий Иванович через определенный промежуток времени показывал нам славненькую белозубую черненькую дочку. Подбрасывал ее. Девочка гугукала. “Мордовочка ты моя маленькая”,- умильно говорил Валерий Иванович, не похожий на себя.

- Так все-таки мордовка, да, Валера? - привязался к нему я, первым чтением которого были “Мордовские народные сказки”, 1941 г., г. Саранск, изд-во Саранского государственного университета. Жуткие, между прочим, сказки - секс, насилие, богохульство.

- Да это я так, условно,- объяснял добрый Валерий Иванович.

Добрый. Действительно добрый. Умер. Лежит на кладбище Бадалык в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. Дочка его выросла и изменилась. Жена нашла себе другого. Жалко Валеру, но не очень, потому что все там будем. Везло мне в жизни на добрых людей, а может, и еще повезет.