— Хочешь, чтобы вот так? — горячее дыхание обжигало шею, — как шлюху, в подъезде…

Он рванул рубашку и пуговицы рассыпались по ступенькам, обнажая тело. Она вцепилась в его тело, отдавая себя:

— Плевать как, главное, что твоя.

Слова, как спусковой крючок, дали зелёный свет. Подхватил её под ягодицы, усаживая на себя. Она быстро расстегнула молнию на брюках, и он резко вошёл. Она спрятала свой первый стон в его плечо. Двигался внутри неё очень быстро, не боясь того, что кто-то увидит. Что узнают. В один момент всё перестало быть важным, существенным. Разрядка для двоих наступила очень быстро. Опустил её нагую, босую обратно на холодный бетон.

Она вновь прижалась к нему, желая поцеловать. Он становился в ухмылке, отворачиваясь от нее:

— Шлюх не целуют, Альбин. Их просто трахают. Вот так… В подъезде.

Он застегнул молнию, поправился и спустился вниз. Ему хотелось мстить, делать больно, заставлять чувствовать тоже самое, что и он.

Сев за руль, поднял глаза на её окно. Знал, что она сейчас там. Знал, что провожает взглядом. Сделалось неуютно. Пожалел. Руки сжали руль. Повернул ключ зажигания, нависая ногой над педалью газа. Секунда, десять, минута. Выключил. Фары моргнули и погасли.

***

Опустошенной она вернулась в квартиру. Ей не было больно от его слов. Знала, что заслужила. Было больно от его боли. Ноги вели к окну — посмотреть в последний раз. Знала, что больше не увидит. Всё кончено. Не простит. Холодные пальцы по замерзшему стеклу. Окно запотело от дыхания. На нём палец вывел букву В. Прижалась лбом, беззвучно плача. Вздрогнула, когда услышала звонок в дверь.