Евгений Попов

В кривом воздухе

Эссе

Я теперь всю свою сознательную жизнь разделяю следующим образом:

1. До 1953 года, когда помер Сталин;

2. До 1964 года, когда была "оттепель", а потом скинули Хрущева;

3. До 1985 года, когда в результате коммунистического маразма возникла "перестройка" во главе с Горбачевым;

4. До 1991 года, когда Ельцин залез на танк и отменил большевиков;

5. До 20 час. 30 мин. воскресенья 14 марта 2004 года, когда загорелся и сгорел Манеж.

То есть внутри этих этапов тоже периодически происходили различные важные события общественной жизни. Например, вылет советского человека Гагарина в космос, введение братских танков в Чехословакию, одна афганская и две чеченские кампании, дефолт-98, выборы одни, другие, третьи и так далее, взрывы и катастрофы - раз, два, три, четыре, пять, распад СССР, чудесное преобразование РСФСР в РФ, потешные или кровавые битвы олигархов, становление "неокрепшей демократии" ("идет бычок шатается, вздыхает на ходу, ой, доска кончается, сейчас я упаду") и прочие ПРЕЛЕСТИ во всех смыслах этого слова. Однако не они кардинально меняли состав воздуха и цвет российской атмосферы.

Манеж был. Манеж был крепостью. Манеж был крепостью общечеловеческой стабильности, как те самые знаменитые "кремовые шторы" у Михаила Булгакова, за которыми временно выживали богемные белогвардейцы. Нынче эта крепость пала, и эманация Манежа ушла в небо вместе с дымом и угарным газом. Отчего воздух в очередной раз стал "какой-то кривой", как некогда выразился поэт.

И в этом кривом воздухе теперь симметрично существуют фантомы. Слева бывшая гостиница "Москва" в зеленой чадре, справа - Манеж в такого же цвета строительной маскировке, посередине - торговая яма и медные звери. И если это Москва, то совсем другая, чем до 20 час. 30 мин. воскресенья 14 марта 2004 года.

Я же ж, конечно ж, надеюсь. Как и все. Что жизнь продолжится естественным образом, потому что по-другому она не умеет. Что младая жизнь заиграет в стенах обновленного Манежа, что, зайдя на очередной вернисаж в галерею Иры Мелешкевич, я опять встречу там концентрированное количество нормальных людей, ставших меньшинством в новом социуме вольноотпущенников, ошалевших от дарованной свободы, и что Станислав Каракаш вновь мелькнет в артистическом пространстве, как добрый гений здешних мест, не чурающийся простого интеллигентного народа. Эх, Манеж, Манеж! Я только теперь вдруг внезапно понял, что лишился того самого необходимого, которого много не бывает.