Вот у этого сейфа сейчас и происходило заключительное действие разыгравшейся здесь трагедии. Растрепанный с разбитыми губами, но не растерявший боевого задора Гаспарян, Андрей сразу узнал его по фотографии, размахивал руками перед самым носом невозмутимо стоявшего чуть поодаль Варяга.

– Э-э! Малчык! Ты кто такой есть, э?! Под кем вообще ходишь? Хоть понимаешь, каким уважаемым людям сейчас дорогу перешел, э?!

Варяг со спокойным даже доброжелательным интересом слушал, эти вопли, чем, видимо, вселил в армянина ложную уверенность, что они и впрямь действуют. И теперь хозяин заведения старался вовсю, поминая через слово каких-то авторитетов, не то городского, не то и вовсе планетарного масштаба, угрожал налетчикам страшными карами, объясняя, что такое фуфло как они, не имело права даже лишний раз глаза поднять на сиятельного сына армянского народа, не то что устраивать в принадлежащей ему фирме дикий беспредел.

Стоящие по углам комнаты братья молча слушали, если Старший не считает нужным порвать урода сразу же на месте, значит, ему это зачем-то нужно, так что пусть эта мразь и дальше изгаляется. Терпели, перетаптываясь с ноги на ногу, осуждающе качали головами при особо берущих за душу перлах, ждали команды. Похоже, свои излияния Гаспарян вел уже достаточно давно потому как вскоре начал повторяться, произнося те же угрозы уже по второму кругу. Варяг с видом крайнего сожаления глянул на часы, мол, послушали бы тебя еще с превеликим удовольствием, мил человек, да время поджимает.

– Сейф открой.

Голос прошелестел тихо и сухо и от контраста его безжизненности с яркими эмоциональными словоизвержениями армянина, Андрея аж морозцем продрало вдоль позвоночника.

– Чего? – Гаспарян тоже искренне удивился. – Э, малчык, да ты знаешь, кто у меня за спиной стоит?!

– Смерть у тебя за спиной стоит, – все так же равнодушно перебил его Варяг. – На выбор: быстрая и легкая, или медленная и трудная. Отопрешь сейф сам – убьем сразу. Нет, живьем на куски резать будем.

– Свободен, малчык! – пренебрежительно отозвался на эту угрозу Гаспарян. – Я только позвоню сейчас, и тебя весь город ловить будет. Весь! Менты-шменты, прокурор, ФСБ, бандиты… Все ловить будут! Так что беги отсюда, пока цел, забирай своих дебилов и беги, сколько ног есть, да!

– Я смотрю, товарищ не понимает человеческих слов, – в притворном бессилье развел руками Варяг. – 15-й, поясни ему, так чтобы все ясно было.

Гаспарян невольно вздрогнул, когда плечистая фигура в накинутом на голову капюшоне и с зеленым пятаком респиратора вместо лица шагнула к нему от стены. Но совладав с собой горделиво вскинул подбородок, всем своим видом демонстрируя независимое презрение.

– Со Старшим Братом надо говорить вежливо. Грубить и спорить не надо, – наставительно прогудел 15-й, ловко ухватив армянина за волосы и чуть пригнув его голову к груди.

Лезвие ножа тускло мелькнуло в руке и легко, без малейшего усилия чиркнуло сбоку вдоль головы Гаспаряна. Отрубленный остро отточенной сталью маленький кусочек плоти, бывший когда-то человеческим ухом, шмякнулся на пол. Гаспарян смотрел на этот кровоточащий обрубок и его глаза медленно вылезали из орбит, лишь сейчас наполняясь, наконец, пониманием и осознанием происходящего.

– Подними, – Варяг говорил все так же ровно и равнодушно, и это было гораздо страшнее самого яростного крика. – Не мусори здесь.

Словно под действием гипноза Гаспарян нагнулся и взял в руку отрубленное ухо, поднес его к глазам, будто все еще не веря в то, что произошло. Андрей с удовольствием наблюдал, как отвалилась у армянина челюсть, как задрожали мелко губы, а лицо залила мертвенная бледность. Проняло, наконец. Понял, что никого тут его связи в ментовке и криминальном мире не интересуют, потому что не грабители и бандиты к нему пришли, а бойцы русского подполья, солдаты армии освобождения. И им глубоко плевать, кто там из продажных чиновников, ментов и воров в законе будет недоволен случившейся с товарищем Гаспаряном неприятностью.

Внезапно колени армянина подломились, так резко, будто по ним кто-то ударил, и он с грохотом рухнул на пол.

– Нет, не убивай, не надо… Все отдам… Все, что есть… Деньги, машину… Квартиру перепишу на кого скажете…

Андрей с отвращением смотрел на этого слизняка, растерявшего перед лицом подошедшей вплотную смерти всю свою вальяжность и крутизну, ползающего в ногах у тех, кто сегодня оказался сильнее, молящего о пощаде… Вот, выходит, каков ты на поверку гордый сын армянского народа. А ведь еще несколько минут назад считал себя центром Вселенной, с презрением смотрел на русское быдло, чувствовал себя повелителем и хозяином, малолеток этих несчастных в страхе держал…

– Щупальца свои убери, животное! – Варяг брезгливо отпихнул ногой, ползущего к нему, норовя обнять под колени Гаспаряна.

– Все отдам… Все… Только не убивай…

– Сейф открой! – с нажимом повторил Варяг, отступая на шаг назад. – И не трогай меня, урод! Уже и так кроссовки слюнями перемазал!

– Да, да… Конечно, сейчас…

Гаспарян, не вставая с колен, пополз к сейфу, причем двигался по-крабьи, боком, стараясь ни на секунду не выпускать из виду Варяга, заискивающе заглядывая ему в глаза и не переставая угодливо бормотать:

– Да, да… Уже открываю… Сейчас, сейчас…

Код у него получилось набрать только с третьей попытки, и каждый раз, когда ошибался, Гаспарян вновь заводил свое виноватое: "Сейчас, сейчас…", заставляя Андрея брезгливо передергиваться от невыносимой гадливости, которую он испытывал, глядя на этого уже окончательно сломанного человека. Да, правильно сказано, лучше умирать стоя. При прочих равных, всегда выбирайте достойную смерть. Хотя, кто знает, хватит ли, к примеру, у него самого силы духа, для того чтобы спокойно и прямо взглянуть в лицо старухи с косой, когда придет его собственный черед. Тут ведь, пока не попробуешь, не узнаешь, так что не стоит особенно кривиться при виде унижающегося, раболепно ползающего на коленях перед более сильными, армянина, как знать, не сломаешься ли ты сам, когда придет твое время… "Нет, не сломаюсь", – произнес про себя Андрей. И даже повторил вслух тихим шепотом, чтобы не дай Бог не услышал кто-нибудь из братьев: "Не сломаюсь. Все вынесу. Но таким как этот не стану".

Наконец тяжелая дверь бронированного сейфа масляно щелкнула запорными механизмами и бесшумно отошла в сторону, открывая тесное темное нутро. Подошедший Варяг бесцеремонно отодвинул в сторону закрывавшего обзор Гаспаряна и сунул внутрь руку.

– Ага, а вот и армянский взнос на дело священной борьбы.

Аккуратная пачка тысячных купюр в банковской упаковке хлестко шлепнула о полированную столешницу, за ней последовала вторая и еще ворох банкнот россыпью.

– Итого двести штук с мелочью…

– Двести тридцать две, – угодливо подсказал, искательно заглядывая в лицо Варягу Гаспарян. – Двести тридцать две тысячи ровно. Забирайте себе. Я никому ничего не скажу, никуда заявлять не буду…

– Ты очень добрый и хороший человек, – абсолютно без всякого выражения глядя на армянина, бесстрастно произнес Варяг.

Перевел взгляд на так и стоящего рядом с ножом в руке 15-ого и без лишних слов, характерным жестом провел ладонью по горлу, кивнув на корчащегося у него в ногах бизнесмена. Даже сейчас, когда участь его уже однозначно была решена и ни малейших надежд на то, что налетчики смилостивятся не осталось, Гаспарян так и не попытался защищаться, оказать хоть какое-то сопротивление. Только поскуливал жалко, как свинья, которую волокут на бойню. Впрочем, скулить ему оставалось не долго, 15-й действовал быстро и профессионально. Раз, и левая рука, вцепившись в густую шевелюру жертвы, высоко задрала вверх голову, растягивая жирную, в складках, беззащитную шею. Два, и серебристой рыбкой мелькнувший в умелых руках нож аккуратно, кажется вообще без нажима, проходит по натянувшейся коже и жилам, погружаясь внутрь едва не на половину своего широкого в несколько сантиметров лезвия. Три, и больше не удерживаемое никем тело с глухим стуком заваливается на пол, а из распоротого от уха до уха горла ручьем течет кровь, расползается маслянистой лужей по покрытому ламинатом полу. Гаспарян еще несколько раз судорожно дергается, сучит ногами, булькает мерзко, в тщетной попытке остановить, удержать, вытекающую из него вместе с кровью жизнь. И, наконец, замирает навсегда. Не человек уже, а так, исковерканная пустая оболочка.