-Исчезни из моей головы! Ты не нужен мне! Мне нужен мой Сашка!

-А Сашка умер…

-Тогда я тоже хочу умереть…

Как только Оля произнесла эти слова. Мир вокруг закружился. Озеро плавно перетекло в холодный, влажный пол, а лес превратился в дрожащие, облепленные черными щупальцами, стены. Она узнала подземелье, превратившиеся в пыльное месиво из обломков камней и гранитной крошки Постамент, на котором стояла чаша, был разрушен. А жертвенник устоял. Чаша, зависшая в центре обломков, кипела и тряслась, над ней дрожало, готовое расплакаться, темное, напряженно пульсирующие облако. На жертвеннике лежал кинжал. На его острие запеклась кровь.

Оля вдруг поняла, что надо делать. Не раздумывая, она скинула рубашку, подошла к каменному алтарю. Взяла кинжал. Легла.  Закрыла глаза. Глубоко вдохнула и с размаху, уверенная, что не промахнется, вонзила себе кинжал ровно в сердце. Боль накрыла резко, как удар грома. Руки и ноги стали тяжелыми и буквально приклеились к камню. Кинжал, звеня, упал на пол. Холодному, но с каждым замедляющимся ударом сердца становящимся все теплее и теплее. Цепи звякнули, перехватив ее лодыжки, бессильно раскинувшиеся запястья. Бурлящая чаша стала затихать. Стены перестали дрожать, затихли, словно прислушиваясь.

-Сашка… - прошептала Оля.

Каждый вдох – выдох давался все труднее. Боль, прятавшаяся в груди, выбиралась наружу и расползалась по всему телу, съедая и выплевывая в потолок кусочки ее жизненной силы, которые, точно бесшумный салют, подсвечивали воздух. Освещали потолок. А потолок над ней был больничный. Белый. Потолок заерзал и вдруг двинулся к ней, обваливаясь. Или она устремилась к нему навстречу, взлетая?

На какую-то долю секунды перед ней появилось бородатое лицо отца в белой бадане.

-Потерпи еще немножко, ты почти справилась, девочка…

Затем она увидела мать. Ее аккуратные белые кудри превранились в черные спутанные немытые космы:

-Дура, беги, ледяной демон вот-вот настигнет тебя. А, впрочем, не важно. Тебе все равно от него не убежать….

И тут потолок расплылся, и Оля увидела себя цветном лабиринте нитей, снова запутавшись в кишках старого радиоприемника, где когда-то беседовала с парнем, собиравшимся жениться. Парень с пестрыми волосами и в этот раз был здесь. Он задумчиво глядел на переплетения почерневших нитей, не замечая Олю. Она нечаянно коснулась плечом одной из цветных нитей. Нить вздрогнула и вспыхнула так ярко, что обожгла. Кожу защипало, глаза заслезились.

-Помоги…-хрипло прошептала она, беспомощно протягивая к парню руки. Тот вскинул голову и торопливо дернул одно из фиолетовых разветвлений, пуская, точно ток, цветные искорки, которые плавили линии, создавая с другими нитями новый узор, сплетаясь, завязываясь, меняя цвет. Оля смотрела, как грани подсвечиваются и расплетаются, не отводила взгляд, смахивая слезы. Точно хотела слиться, провалиться, переплестись вместе с ними, тоже превратившись в яркий разноцветный отблеск отражений.

И вдруг ее накрыла темнота.

-Сашка…- снова прошептала она.

Темнота открылась, словно театральные кулисы. И она увидела мужа, замертво падающего к ногам Криса.

-Нет! Нет! Нет, нет, нет…

Я, может быть, опять не вовремя. Но если хочешь быть с ним, то я могу помочь. Но ты будешь мне должна одно желание….

               ****

Оля открыла глаза. Над ней белый потолок. Справа белая стена. Тело болит. Шея тоже. В горле точно тонна песка. Яркий свет льется из большого окна. Глаза заслезились. Она отвернулась к стенке. Гладкой, белой покрашенной стенке. Вокруг было тихо. И эта тишина убивала. Потому что из нее могло выскользнуть все, что угодно. Даже абсолютно невозможное…Но она бы очень хотела, чтобы хлопнула дверь и вошел Сашка. Оля тихонько приоткрыла один глаз…И уставилась на безымянный палец.

На нем, как капля крови, горел ярко-красный рубин...