Она не могла думать практически ни о чем и ни о ком другом. Всякий раз, когда у Гермионы просыпалось стремление подумать о других вопросах, например, о том, что нужно готовиться к предстоящим ТРИТОНам (без палочки), тело само напоминало о попытках директора сделать графин из её промежности, чего, собственно хватало, чтобы вернуться мыслями к более насущной проблеме…

Член Снейпа.

Слишком много подсказок. Руки. Голос. Непрекращающиеся высказывания, вгоняющие в состояние гипноза. Бутылка вина вместо фаллоса. Отсутствие проявлений дееспособного члена — и впрямь, не было ни малейшего подергивания, ни малейшего намёка, ничего.

Гермиона ухватилась за мысль, что, возможно, Снейп не хотел физического контакта. Но, хоть она и не настаивала на обязательной взаимной симпатии, всё равно не могла избавиться от чувства, что привлекала его.

Тем не менее, одно дело — притяжение, и совсем другое — секс… Но степень близости их взаимодействия была настолько экстремальной, что предполагалось, что телесный контакт сам по себе не являлся для него чем-то эксцентричным.

По всей вероятности, у него были какие-то моральные или этические принципы, возражающие против введения его члена в уравнение. Тем не менее, предположение, что Снейп мог быть крайне щепетилен в вопросах секса, звучало не очень убедительно.

Возможно, он думал, что потакание своему члену сведёт на нет стремление наказать провинившуюся студентку?

Звучало более логично… если это и в правду был осознанный выбор.

Но что, если нет? Что, если его член не способен встать?

Это многое объясняло.

В последний раз Снейп находился рядом с ней — совсем близко. Она наверняка заметила бы какое-то движение, если бы он был хоть немного возбужден. Но, опять же, тогда её внимание было сосредоточено абсолютно на другом. К тому же, несмотря на напряженность того момента, память с трудом могла связать разрозненные факты и размазанные алкоголем воспоминания.

Одна вещь, которую Гермиона помнила наверняка, был звук, раздавшийся, когда она выбежала — громкий удар и грохот разбитой бутылки.

Было ли это намеренным проявлением гнева? Разочарования? Или это было случайностью — шоком от её действий? Или просто следствием уж слишком не по-снейповски корявых рук?

Он был полон едва сдерживаемого… непонятно чего. Возможно, ярости. Но это ощущалось, как нечто большее. Все предпосылки к прощению, доверию, капитуляции… чувствовалось, что он каким-то грёбанным, присущим лишь ему, образом пытался соединиться с ней. И что было ещё более странно — он, казалось, это и сделал… возможно, скорее подсознательно, чем сознательно… но она определенно чувствовала себя иначе. Более чуткой. Но более уязвимой. Она не была уверена, что идёт в верном направлении, но это было хоть какое-то движение… лучше, чем бездействие, в котором она пребывала со времен окончания войны… чем ощущение, что ты просто плывешь по жизни, постоянно спотыкаясь об осколки прошлого, следы тех, кого оставил позади.

Так что же это значило для него?

Каким-то образом Снейп выжил. Эта новость потрясла всех, особенно Гарри, Рона и её саму… в конце концов, они стали свидетелями его смерти! Или, по крайней мере, думали так… обнаружив тогда совершенно незнакомого им доселе человека. Но его неожиданное возвращение в Хогвартс каким-то образом мгновенно стерло из памяти ту, увиденную ими, храбрость и уязвимость. Он вернулся в школу только с худшими из своих первоначальных черт и, казалось, был одержим стремлением на всем оставить отпечаток своего непререкаемого авторитета… как будто пытался что-то доказать, направляя свою чрезмерную бдительность туда, где она больше не требовалась.

Все просто хотели наконец расслабиться, вздохнуть, порадоваться тому, что война закончилась, но он не позволил им. Одного присутствия Снейпа было достаточно, чтобы постоянно напоминать о тех страшных годах… не говоря уж о том, что он занял пост всеми любимого Дамблдора, в то время как сам являлся синонимом его смерти.

И вопрос, почему он вообще вернулся, безусловно, заслуживал особого внимания.

Благодаря чему все вдруг решили, что он пригоден для этой должности?

Выживание и снятие всех обвинений сами по себе не служили для этого основанием.

Может, школа стала наградой — неким подобием извинения за все неподтвержденные обвинения?

Все знали, что на эту должность претендовала профессор МакГонагалл — в том числе и сама Минерва — хотя она была профессионалом своего дела, и не выдавала собственного отношения ничем кроме, возможно, тех моментов, когда после очередного безапелляционного требования Снейпа непроизвольно хмурила брови или испепеляла его взглядом.

Но, конечно, больше всего Гермиона задавалась вопросом, почему Снейп согласился. Он вернулся всего спустя несколько месяцев после того, как чуть не погиб от рук лорда Волдеморта, когда замок всё ещё находился на реконструкции. Хоть Северус Снейп и был относительно молод, а также проявлял истинное мужество на протяжении всего периода террора Волдеморта, Гермиона всё равно не могла поверить, что он смог выстоять и выйти из этой войны без единой царапины. Это было просто невозможно.

И, может, с этим она как раз и столкнулась… с обрывками того, что сохранилось после всех этих разрушений, после всего, что они отняли. Возможно, Хогвартс — единственное, что у него осталось. Это Гермиона могла понять. И, может быть, он так крепко держался за школу, потому что, как и она сама, боялся потерять её, провалиться в чёрный колодец небытия.

Она поцеловала его, чтобы подтвердить свои догадки. И оказалась права. Она смогла увидеть в его взгляде мимолетное отражение того человека, лежавшего в Визжащей хижине. Растерянность и сомнения, уязвимость… Но при этом Снейп был слишком непредсказуем, слишком агрессивен (без сомнений, он специально разбил ту бутылку), заставляя её понять, что она никогда не сможет ему довериться. Он и сам предупреждал, что не стоит делать этого.

Возможно, он всё-таки обладал определенной проницательностью.

***

— Просто приготовьте что-нибудь другое, — пробормотал Снейп через плечо.

Что-нибудь другое?

Гермиона не могла поверить своим ушам. Он проинструктировал всех, что в рамках подготовки к ТРИТОНам и в соответствии с подходящей для семикурсников сложностью, они должны были сварить зелье невидимости.

Это зелье с полным основанием находилось на предпоследней странице учебника — настоящее испытание. Она с нетерпением ждала этого момента. На самом деле с тех пор, как впервые прочитала учебник от корки до корки. Но для зелья требовалась палочка, которой у неё не было.

Когда Гермиона подчеркнула сей факт, он отмахнулся этими ничтожными словами — «приготовить что-нибудь другое».

Что это было? Игра?

Она не могла позволить себе тратить учебное время на приготовление зелий, в которых использовалась лишь магия самого котла. Получалась какая-то довольно сомнительная подготовка к экзаменам.

Она бросила свой шпатель, внутри всё клокотало.

К тому же Снейп всячески её игнорировал.

С тех пор, как Гермиона вошла в класс, он не поворачивался к ней лицом. Ни разу не посмотрел в её сторону. Даже этот вопрос был встречен лишь небольшим поворотом головы.

Во что он сейчас играл? Следующий уровень игры «Пиздец для мозга» — полный игнор?

— Мне нужна моя палочка, профессор.

Она последовала за ним в начало аудитории, произнося слова так тихо, чтобы никто не услышал.

Мышцы на его спине напряглись, но он не повернулся.

— Не нужна.

Гермиона проглотила разочарование и ноющую внутри боль. Она чувствовала себя жертвой, и от этого не становилось лучше.

— Я все отработаю. — Голос был едва слышен. — Так… как вы пожелаете.

На этот раз он развернулся.

Взгляд чёрных глаз внимательно осмотрел аудиторию, убеждаясь, что их никто не слушает, прежде чем вернуться к лицу девушки. Он не был польщен. Вообще.

— Вы поступите, как велено, и приготовите альтернативное зелье, — пробормотал он под нос, едва шевеля губами.