– Отец хвастается новым домом, все пьют водку, им не до меня.

– Руслана-а-а-а-а-а,– раздалось нестройное многоголосие из-за железного забора, отделяющего дворец от внешнего мира.

– Про меня вспомнили, я лучше пойду, а то они всю деревню на ноги поднимут,– русалочка оперлась на мою руку, спустилась с мостика.

– Можно я буду звать тебя русалочкой?– я специально не сошел с тропинки, чтобы задержать ее еще на мгновение.

– А мне как тебя называть… Звездочет?– сказочная девочка улыбнулась своей идее. Нет, она мне улыбнулась.

– Звездочет!– я чуть не задохнулся от восторга, она сделала меня частью сказки.

Мы сговорились встретиться в полдень на этом же мостике. Всю ночь я слагал стихи о русалочках и звездочетах, о нашем волшебном королевстве и его жителях. С рассветом перебрался в гамак, мне показалось, что влюбленному поэту больше подобает воспевать даму сердца, раскачиваясь в гамаке. Я закрывал глаза, вызывал в памяти образ белокурой русалочки, представлял наши романтические прогулки, робкие поцелуи… проснулся без минуты двенадцать.

Ровно в полдень я добежал до мостика. Русалочки еще не было. Я перебирал в памяти сочиненные ночью стихи, мучительно решал, с какого начать. На ходу переписывал неудачные строчки. Специально выбрал пушистый ракитовый куст, на фоне которого прочту первое стихотворение, чтобы природа, которая упоминается в нескольких строчках, тоже участвовала в представлении. Через час я подумал, что она проспала, через два – что по какой-то причине задерживается. Ближе к вечеру я понял, что моя Русалочка не придет, потому что я ей неинтересен. Я добрёл до реки, сделал из листков со стихами кораблики и один за другим отправил их в плавание. Заметив местных мальчишек, быстро разделся и бросился в воду. Не хотел, чтобы кто-нибудь видел мои слёзы. Хотелось плыть, пока силы не оставят меня, а потом… мне было всё равно.

Сознание вернулось ко мне в лодке соседей – скульпторов. Они материли моих родителей, не усмотревших за ребенком, и сокрушались по поводу сорванной рыбалки.

– Слышал, нашего-то фейерверкера главным по нефти и газу назначили,– прокашлял художник с бородой Льва Толстого и усиками Сальвадора Дали.

– То-то он, сволочь, с утра подорвался и умотал со всей своей челядью. Будем надеяться, что не вернется,– пророкотал шаляпинским басом второй сосед, выплюнул за борт папиросу и сменил коллегу на веслах.

Значит, она уехала. Значит, я напрасно страдаю. Какое счастье!

ххх

Заканчивался август, над горбатым мостиком по ночам падали звезды, в саду падали яблоки, сердце Звездочета терзалось грустными рифмами. Очень скоро родители перевезли меня в Москву. Любовь любовью, но школу никто не отменял. Я страдал до середины сентября, пока не влюбился в огненно рыжие кудри отличницы Светочки.

Вспоминать о Руслане я начал в конце весны. Увижу ли я ее летом на даче?

Не увидел.

В телевизоре периодически мелькал ее отец. Его простое русское лицо несло на себе печать незаменимости и алкоголизма. Он отчитывался об успехах и предлагал потуже затянуть пояса. Руслана рядом с ним ни разу не появилась. Прошло восемь лет. Я приезжал на дачу только на дни рождения мамы. Молодому человеку убивать лето вдали от бурлящей жизнью Москвы было бы странно, особенно, когда родители живут на даче.

Руслана появилась так же неожиданно, как когда-то исчезла.

Я приехал, как всегда, в середине июня поздравить маму. Собрал букет её любимых ромашек, нанизал свой фирменный шашлык и отправился за водой. Возвращаясь от колодца с двумя неподъемными ведрами воды, я внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться.

– Здравствуй, Звездочет…

Когда на землю падает ведро с водой, выскользнувшее из руки, сначала раздается глухой удар, затем вода, движимая силой инерции, собирается в волну и бьет в край ведра. Ударившись о край, волна наклоняет ведро и превращается в водоворот, шатающий ведро в разные стороны. Набрав силу, водоворот в конце концов переворачивает ведро. Вода с брызгами разливается, в брызгах переливается радуга. Пустые ведра, позвякивая ручками, катились по земле. Я радуга или ведро?

– Здравствуй, русалочка…– я поднял глаза и увидел на горбатом мостике эффектную блондинку с порочным ртом. Хорошо, что она назвала меня звездочётом, мог бы и не узнать.

– Узнал?– она прочитала ответ в моих глазах, а спросила, чтобы избежать неловкой паузы.

– Я думал, что мы уже никогда не увидимся…

– А я уже обрадовалась, что встретила мужика с полными ведрами,– съязвила Руслана.

– Спасибо…– я попытался поднять оба ведра одной рукой, но безуспешно.

– Хватит тормозить!– ее манера общения показалась мне ненастоящей, казалось, она тоже очень волнуется.

– Извини… Давай… встретимся здесь на закате…– я ответил строчкой одного из стихотворений, посвященных русалочке.

– Договорились,– Руслана побежала к своему дворцу.

Я вернулся к колодцу. Чтобы мысли перестали нестись одновременно во все стороны, пришлось вылить себе на голову с десяток ведер ледяной воды. Весь день ушел на придумывание сценария нашей встречи. Я перечитал стихи, написанные ей восемь лет назад, они показались мне наивными, дурацкими, плоскими, убогими. Кроме того, девушка, которую я встретил на нашем мостике, точно не имела никакого отношения к этим стихам. А ничего другого у меня не осталось. Уверенности, что Руслане будет интересно слушать истории из моей студенческой жизни, у меня не было. Для пущего смятения, после моих водных процедур у колодца, на самом кончике носа образовался прыщ. Он увеличивался с каждым моим подходом к зеркалу, грозя к вечеру превратить меня в Буратино. Прыщу хорошо. Он не пишет стихов, не терзается волнениями.

Тщательный отбор полевых цветов для букета не отвлек меня от волнений. Наоборот. Теперь я терзался, какой букет выбрать: с преобладанием ромашек или васильков. В нежно-розовом свете заката эффектнее показался ромашковый. Посмотревшись в зеркало, мы с прыщом отправились к мостику.

Руслана листала альбом с фотографиями, сидя на перилах. Заметив меня, она спрыгнула и пошла навстречу. Меня удивил и обрадовал ее новый образ: глубокое декольте и вызывающее мини исчезли вместе с боевым макияжем. Лёгкое белое платья и венок из ромашек. Она, как смогла, приблизилась к образу русалочки. Неужели для меня?

– Это тебе… русалочка,– я протянул букет и замер в ожидании реакции.

Руслана вдохнула аромат полевых цветов, опустила букет. Я видел, что она мучительно выбирала, как меня отблагодарить. Словами?.. Поцелуем?.. Или словами?.. Или поцелуем?.. Словами? Поцелуем?

От волнения она сделала всё сразу: прижалась ко мне, ткнув в живот букетом, чмокнула в щеку и одновременно пробормотала:

– Спасибо…

И так же неуклюже отстранилась. Мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. Напряжение сразу исчезло.

– Меня все считают врушкой, когда я рассказываю, как ты управлял звёздами,– выпалила Руслана, перестав смеяться.

– А ты обо мне кому-то рассказывала?– я захотел услышать эти слова еще раз.

– Конечно! Это самое удивительное, что со мной произошло за всю жизнь!

– Я думаю, что никто, кроме нас, в это никогда не поверит,– на слове «нас» по телу пробежали мурашки.

– Я принесла фотки, чтобы всё про себя рассказать,– смутилась Руслана. Неужели она тоже услышала про «нас»?

Спустя годы я узнал о причине нашего расставания. Оказывается, ее не очень трезвому папе позвонили среди ночи и предложили возглавить крупную нефте-газовую компанию. Утром они уже были в Москве, в обед на Ямале, а через неделю отец отправил Руслану учиться в Лондон. Высокопоставленный папа один занимался ее воспитанием, мать умерла при родах. Отец всегда был нежен, но никогда не спрашивал ее мнения. Руслана хотела мне написать, но не знала адреса, пыталась найти меня через знакомых, но общих знакомых у нас никогда не было.