В научной литературе обычно рассматривают двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны как единое в своем политическом и идейном содержании. Между тем на рубеже 1740-х – 1750-х годов в России стали распространяться идеи и книги французских просветителей. В середине 1750-х годов Россия была вовлечена в общеевропейскую систему коалиций, что завершилось Семилетней войной (1756–1763) Австрии, Франции, России, Швеции, Саксонии против Пруссии и ее союзников. Во второй половине 1750-х годов Россия в полной мере вернулась в европейское политическое и культурное пространство.
Историческим концепциям просветителей были свойственны идеи единства исторического процесса, противопоставление варварства, архаических форм бытия и цивилизации, т. е. достижений общественно-политического устройства, материальной и духовной культуры. Это единство проявлялось в средние века также во всеобщем распространении феодального строя17. Вслед за Ш. Монтескье и «Энциклопедией» Д. Дидро и д’Аламбера немецкий философ и просветитель И. Г. Гердер соотносил появление и распространение феодализма («ленного строя») с расселением в Европе германских племен, с превращением завоеванных земель во «всеобщую собственность» или «общее владение», которые после распределения королем между воинами становились частным владением с отношениями в нем господства и подчинения, с их вассальными отношениями к королю18.
Такое расселение германцев в Европе и его последствия подразумевали включение в этот исторический процесс северных германцев – скандинавов-норманнов.
Еще в конце правления Елизаветы Петровны, но в новых общественно-политических и идейных обстоятельствах, М. В. Ломоносов вернулся к определению этнической принадлежности варягов. В официально заказанном ему и изданном в 1760 г. Академией наук «Кратком Российском летописце» он написал, что по берегам Балтийского моря жили варяги, разные по происхождению народы – россы, готы, норманны, свеи, т. е. шведы, «ингряне». Они поселились «на многих местах», воюя и торгуя со славянами, путешествуя по их землям в Грецию19.
Эту мысль о многоэтничном содержании слова варяги М. В. Ломоносов значительно развил в первом томе «Истории Российской», названной в посмертном издании 1766 г. «Древняя Российская история». Ее седьмую главу, названную «О варягах вообще», он начал утверждением: «Неправедно рассуждает, кто варяжское имя приписывает одному народу. Многие сильные доказательства уверяют, что они от разных племен и языков состояли и только одним соединялись обыкновенным тогда по морям разбоем». То есть в вопросе о происхождении слова варяги он пересмотрел в 1760–1765 гг. суждения об отнесении варягов только к шведам или только к славянам-ваграм или пруссам.
М. В. Ломоносов обоснованно написал, что не только шведы, норвежцы, исландцы, славяне, но и греки-византийцы использовали это слово. Поэтому он пришел к выводу, далекому от категоричности, но определенному: «Какого происхождения сие имя, о том имеем немало сомнительных догадок. Но всех справедливее быть кажется, что производится от общего речения всем северным народам». При этом Ломоносов настаивал, что варяги «не были только одни шведы». Он отметил, что славяне участвовали в походах на Рим и на Грецию с «готическими и другими северными народами», а также в морских походах варягов20.
Таким образом, противопоставляя в особых конкретных обстоятельствах конца 1740-х годов славян и Руси западным странам, вагров-славян на востоке Европы варягам-скандинавам на ее западе, М. В. Ломоносов в соответствии с концепцией единства исторического развития интерпретировал в 1760–1765 гг. слово варяги как понятие, интегрирующее народы Балтийского побережья, включая скандинавов.
Состояние исследований «норманской проблемы» в просветительской парадигме обобщил Н. М. Карамзин (1766–1826) в изданном в 1816 г. первом томе «Истории государства Российского». Этот том, как и все первые шесть томов этого выдающегося труда, был написан в 1804 – первой половине 1812 г. и подготовлен к печати после Отечественной войны. Кроме научного содержания, он был насыщен, в частности, патриотическими идеями эпохи наполеоновских войн. Но для Карамзина были неприемлемы гонения за научные идеи. Поэтому, искренне занимая патриотическую позицию в условиях ее широкого внесословного распространения, когда она могла быть подменена абсолютизацией национального чувства, он осудил гонения на Г. Ф. Миллера за научные идеи в дискуссиях в связи с обсуждением его диссертации «О происхождении народа и имени российского». В данной связи Карамзин писал: «Ныне трудно поверить гонению, претерпенному автором за сию диссертацию в 1749 году. Академики по указу судили ее: Ломоносов, Попов, Крашенинников, Струбе, Фишер на всякую страницу делали возражения. История кончилась тем, что Миллер занемог от беспокойства и диссертацию, уже напечатанную, запретили. Наконец, Миллер согласился, что Варяги-Русь могли быть роксолане в смысле Географа Равенского, а не древние»21. В данной связи Карамзин особо отметил административное давление на членов Петербургской академии наук во время обсуждения диссертации Миллера.
Собрав все доступные для того времени материалы, источниковые и исследовательские, Н. М. Карамзин пришел к выводу, близкому к наблюдениям Г. Ф. Миллера. В соответствии с ним «Несторовы Варяги-Русь» и росы, русы других исторических источников – скандинавы. Их название соотносится со шведской областью Ros-lagen и со словом, означавшим «грести веслом». От этой области и ее шведского населения, которое финны называют «Россы, Ротсы, Руотсы», произошло название Русь.
При последующем конкретном изложении начальной истории государства Российского Н. М. Карамзин обратил внимание на формирование в соответствии с «Нестором» (ПВЛ) в княжение Рюрика того типа государственности, которая была хорошо известна в раннесредневековых странах. Поэтому он характеризовал государство Российское в процессе его становления в категориях европейской раннесредневековой истории – к ак начало княжеского единовластия и наделение Рюриком «знаменитых единоземцев своих» городами в управление. Вывод Карамзина последователен: «Таким образом, вместе с верховною княжескою властью утвердилась в России, кажется, и система феодальная, поместная или удельная, бывшая основанием новых гражданских обществ в Скандинавии и во всей Европе, где господствовали народы германские»22.
Но тогда же, в конце XVIII – н ачале XIX в., формировалась новая идейная и художественная система – романтизм. Он оказал значительное влияние на изучение «норманской проблемы», на что ее историографы, как и многие специалисты в других отраслях гуманитарного знания, при изучении истории того времени не обращали внимания. Идеи предромантизма формировались еще в 1770–1780-х годах в трудах И. Г. Гердера и И. В. Гёте23. Они отметили значительное многообразие народов в их антропологическом типе, психическом складе и образе жизни. Формировавшаяся романтическая концепция отдавала приоритет национальному содержанию как антитезе просветительскому пониманию общих закономерностей исторического развития. В условиях предреволюционной и революционной Франции, распространения ее идей единства исторического процесса развилась другая составляющая этой романтической концепции – особое значение народа как субъекта истории в его этнокультурных и исторических особенностях.
Идеи романтизма быстро распространились в Европе среди интеллектуалов, людей творческих профессий – литераторов, композиторов, художников. Под влиянием увиденного в европейских странах во время путешествия 1789–1790 гг. Н. М. Карамзин писал в «Письмах русского путешественника», еще в стилистике эпохи Просвещения: «Всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно и для русских, и что англичане или немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек!»24 Но уже в 1802 г. он сформулировал новый подход к изучению России и ее истории в системе принципов романтизма – в единстве народа как этнокультурной целостности, государства, личности, патриотизма. Он стал решительно возражать против воспитания детей русских дворян иностранцами, поскольку им необходимы были органические связи с родиной – ее климатом, обычаями, «характером жителей, образом жизни и правления», т. е. с широко понимаемым национальным укладом жизни. Теперь Н. М. Карамзин утверждал, что основой воспитания должно стать освоение национальной культуры, которая станет началом успехов государства: «Мы знаем, что в одной России можно сделаться хорошим русским, а нам для государственного счастья не надобно ни французов, ни англичан». В молодых русских дворянах он видел будущее российской науки25.
