Здесь необходимо сказать несколько слов о юридических, нравственных и исторических аспектах так называемого «отречения».
Это «отречение» произошло в условиях организованного заговора военных и думцев. В результате этого заговора Император Николай Александрович оказался в полной изоляции. Он был окружен либо врагами, либо теми, кто был не в состоянии, по разным причинам, предпринять какие-либо действия в защиту Государя. В этих условиях от Царя первоначально требовали «ответственного» министерства! Само по себе это требование было далеко не новым: его уже выдвигала думская оппозиция в 1915, 1916 годах. Но в феврале 1917 года это требование получило новое дополнение: после его принятия Царь, по мысли заговорщиков, должен был отречься от престола. То есть таким образом Император должен был «освятить» новую масонскую власть. Николай II на это не пошел, так как отлично понимал, в чьи руки будет передана судьба России. Уже будучи под арестом в Царском Селе, он сказал Юлии Ден, указывая на министров Временного правительства: «Вы только взгляните, Лили. Посмотрите на эти лица… Это же настоящие уголовники. А между тем от меня требовали одобрить такой состав кабинета и даровать конституцию»104.
Царь предпочел отойти от власти, но не связывать свое имя с преступным богоборческим правительством. Он единственный из представителей высшей власти, кто отказался поддерживать власть разрушителей русской государственности. Все остальные: верхи армии, общества, буржуазии и даже Церкви выразили полную лояльность к февральским преступникам. Своим отказом признавать мятежное правительство, Царь, вслед за Спасителем, которого нечистый дух соблазнял поклониться ему, обещая все царства мира, отвечал сатане: Изыди от Мене, сатано: писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и тому единому послужиши (Мф. 4, 10).
В этом отказе состоял великий духовный подвиг Государя перед Богом и Россией.
Император Николай II был поставлен мятежниками в такое положение, когда ему приходилось думать, прежде всего, о спасении России и самодержавной монархии. Что есть самодержавная монархия? «Самодержавная монархия, – писала газета «Царь-Колокол» в 1990 году, – есть форма земной власти, установленная во образ власти Небесной, то есть царство, над скоропроходящим земным благополучием подданных поставляющее заботу об их конечном спасении. Отсюда тенденция к видимому самоуничижению, саморазрушению царства внешнего ради торжества правды царства внутреннего – Крест Царский, не раз явленный миру православными князьями и царями русскими. Вспомним Государя Николая Александровича, на предложение террором власти остановить разраставшееся отступление ответившего отказом»105.
Суть подвига Николая II очень точно подметил архимандрит Константин (Зайцев): «Царь, оставаясь Русским Царем, не мог себя ограничить западной конституцией, не мог сделать этого не потому, что судорожно держался за свою власть, а потому что сама власть эта, по существу своему, не поддавалась ограничению. Ограничить ее – значило изменить не ее, а изменить ей. Русский Царь не просто Царь-Помазанник, которому вручена Промыслом судьба великого народа. Он – тот единственный Царь на земле, которому вручена от Бога задача охранять Святую Церковь и нести высокое царское послушание до второго пришествия Христова. Русский Царь – тот Богом поставленный носитель земной власти, действием которого до времени сдерживается сила Врага106»
Все события «отречения» – это поединок Царя и «февралистов» 1917 года. Царь до последнего момента надеялся отстоять свои священные права, а значит отстоять законную власть. Он надеялся получить в этом поддержку от окружавших его людей, он ждал от них исполнения их долга верноподданных. Но тщетно. Кругом царили «измена, и трусость, и обман». «Подавить открыто революцию Николай II уже не мог, – пишет Г.З. Иоффе. – В Пскове он был "крепко" зажат своими генерал-адъютантами. Прямое противодействие им в условиях Пскова, где положение контролировал один из главных изменников, Рузский, было практически невозможно. В белоэмигрантской среде можно найти утверждение, что если бы Николай II, находясь в Пскове, обратился к войскам, среди них нашлись бы воинские части, верные царской власти. Однако практически он не имел такой возможности, хотя бы потому, что связь осуществлялась через штаб генерала Рузского. В соответствии с показаниями А. И. Гучкова, Рузский прямо заявил Николаю II, что никаких воинских частей послать в Петроград не сможет»107.
Тогда, поняв, что мятежники царствовать ему все равно не дадут и что беззаконие должно свершиться, Император начал мучительно думать, как ослабить это беззаконие и как отвести от России тяжкий грех отступничества. Мятежники требовали от него передать престол сыну – Цесаревичу Алексею. Они прекрасно понимали, что передача престола Цесаревичу будет воспринята как законная передача власти от отца к сыну, то есть будет сохранена иллюзия законного престолонаследования. То есть Император Николай II, по плану мятежников, должен был своим именем и именем своего сына «освящать» узурпацию власти. Отречься в пользу сына – означало бы сделать больного Наследника царем родзянок, Тучковых, Львовых, керенских и им подобных, означало бы узаконить их беззаконие.
Государь пойти на этот не мог. На беззаконные требования Государь отвечает беззаконным актом – он передает «Наследие Наше» великому князю Михаилу Александровичу. Эта передача происходит с нарушением всех законов Российской империи, всего правового оформления таких судьбоносных документов. Но кроме нарушения юридических норм, «отречение» было заранее невозможно еще и потому, что великий князь Михаил Александрович к февралю 1917 года не имел прав наследовать престол. На листке бумаги, при помощи обыкновенной печатной машинки пишется странный текст, который начинается словами: «Ставка. Начальнику Штаба». Хотя неизвестно, вышел ли этот документ из-под пера Государя или он был сфабрикован Гучковым и присными. Игумен Серафим (Кузнецов) писал: «Невольно закрадывается в душу сомнение: "А действительно ли подписан Государем акт отречения?” Это сомнение можно выгнать из тайников душевных только тогда, когда беспристрастная экспертиза докажет, что акт отречения действительно подписан Императором Николаем II. Такие первостепенной важности акты совершаются не при двух-трех свидетелях, а при составе представителей всех сословий и учреждений. Не было также подтверждено Государем кому-либо при жизни, что им подписан акт отречения от власти, и никто к нему допущен не был из лиц нейтральной стороны и даже из числа иностранных представителей, при которых бы Государь подтвердил акт своего отречения и что он сделан не под угрозой насилия, а добровольно»108.
М. Сафонов в своей интереснейшей статье «Гибель богов» хорошо показывает те вопиющие разногласия в тексте документа с иными источниками, которые выявились в ходе его исследования. Так, совершенно непонятно, почему так называемый «манифест об отречении» не имеет обязательной для такого документа шапки: «Божьей поспешествующей Милостию Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский…» и так далее. То есть из документа «Начальнику Штаба» непонятно, к кому конкретно обращается Император. Более того, этот документ совершенно не характерен для телеграмм Николая II. «Николай II, – пишет Сафонов, – по-иному оформлял свои телеграммы. Это хорошо видно из собственноручно написанных им между 15 и 16 часами 2 марта телеграмм Родзянко и Алексееву. Вначале он указывал, кому адресована телеграмма, потом – куда она направляется. Например, как это отчетливо видно на факсимиле: "Председателю Гос. Думы. Птгр", то есть "Петрограда". Соответственно телеграмма Алексееву выглядела так: "Наштаверх. Ставка". "Наштаверх" – это означало "начальнику штаба верховного главнокомандующего". Поэтому слова: "Ставка. Начальнику штаба", которые мы видим на фотокопиях, были написаны людьми недостаточно компетентными, ибо просто "начальнику штаба" царь никогда бы не написал. Далее безграмотно поставлена дата телеграммы. Действительно, телеграммы, которые отсылал Данилов из штаба Северного фронта, заканчивались так: "Псков. Число, месяц. Час. Минута". Потом обязательно следовал номер телеграммы. Потом следовала подпись. Нетрудно заметить, что на фотокопиях нет номера телеграммы, который обязательно должен был здесь находиться, если бы она действительно была подготовлена к отправке. Да и сама дата выглядит несколько странно: "2-го Марта 15 час. 5 мин. 1917 г". Как правило, год в телеграммах не обозначался, а если обозначался, то цифры должны были следовать после написания месяца, например, "2 марта 1917 г.", а отнюдь не после указания точного времени»109.
