Не исключено существование тайного преступного сообщества, замыслившего виртуозную аферу. Кто знает, может их там дюжина, целый преступный клан! Цели их глубоко скрыты и неизвестны, однако теперь я ничему не удивлюсь, впрочем, отныне буду начеку, настороже и стану ожидать подвохов с разных, возможно, даже противоположных, сторон. Пожалуй, это единственно-правильное решение в свете слегка ещё только приоткрытых (исключительно благодаря слепой случайности) коварных планов. Не нужно спешить, торопиться, делать поспешные выводы, суетливые умозаключения… Выдержка, терпение, и, конечно, удача – вот триумвират, который поможет мне одолеть этот тайный заговор. Их целая шайка, я – один; они невидимы, изощрены в преступлениях и лукавы, но я обладаю твердой волей; они пытаются опорочить тех двоих, называя их “тенями из кухни”, стало быть, надо взять их к себе в союзники. Злодеи пытаются даже мысли мои извратить, посмеяться надо мной, значит, надо не дать им сделать этого. Но они проворны, хитры, их не просто поймать… Пока всё, что я знаю – исчезновение записей из ящиков стола. Остальные их преступные деяния, замыслы, планы слишком тщательно засекречены, укрыты от посторонних взоров. Улики косвенны, незначительны, пустяшны. Пока что я умолчу о них, ибо они могут бросить тень на твердость моего рассудка. Не стану торопиться, спешить, чтобы не уловить себя в их хитросплетённые, расставленные повсюду, сети. Буду шаг за шагом расплетать искусную их паутину.
Итак, приступая к дальнейшему повествованию, я вынул из старой папки исписанные листы, мудронедоверенные столу, положил их перед собой, внимательно прочел два-три последних листа. Задумавшись немного (совсем немного), глядя в глубины лаково-темной поверхности стола, будто в загадочную сердцевину магического шара, в котором можно увидеть всё-всё, что только пожелаешь (пускай не сразу пускай пока только гадательно как бы сквозь тусклое стекло), я продолжаю историю.
Как уже сообщал ранее, в столе было три выдвижных ящика. Они были сделаны из светлой фанеры. Они были когда-то сделаны из светлой фанеры, но теперь время и различные события нанесли на светлую – с легким оттенком желтизны – фанеру, слои трещинок, царапин, надписей, вмятин, щербин, сколотых краев, надрезов и бороздок, а ещё столбики пометок и дат, нанесенных на лицевую сторону верхнего и среднего ящиков. Нижний ящик благополучно избежал всевозможных пометок и дат, но не остального! Вообще-то, был и четвертый выдвижной ящик. Он находился прямо под столешницей. Не помню, чтобы когда-нибудь открывал его. Ящик этот был заперт на ключ, повернутый в замке, не помню уже сколько раз. Судя по замку – не больше двух. Местонахождения ключа я не знаю, а может быть и знаю, но не помню, а может быть и помню, но не знаю о том, что помню. О чем я должен помнить? Ах, да…
Широкий, просторный ящик с лаково-благородной темно-коричневой передней стенкой, на которую временем была наброшена мелкая сеть трещинок, был исключен из игры, которой я тешился с остальными тремя ящиками. Насколько помню, он никогда не участвовал в этой потехе. Увлекательную игру я назвал: «выдвинь-и-вдвинь». Обычно она протекала вяло, без азарта, без усердия именно с моей стороны, а не со стороны ящиков, готовых (со своей стороны) к самым активным действиям; но им отведена была крайне пассивная, зависимая роль, вопреки тому, что они всегда были готовы к весьма активным действиям. Пускай податливо, пускай услужливо, даже с легким поскрипыванием от удовольствия, которое ящики испытывали от развлечения, придуманного, к сожалению, не ими. Итак, я уже сказал: обычно упомянутая забава протекала вяло, без «огонька», но в определенные дни увлекательное развлечение достигало особого накала экспрессии. Это были именно те дни, в которые я (в очередной раз) обнаруживал пропажу своих записей. Тогда, для верхнего и среднего ящика стола наступала великолепная пора, звездный час, апогей незамысловатой затеи, когда могло совершиться до двадцати! выдвижений и возвращений обратно двух ящиков. Рондо в исполнении маленького оркестра, состоящего из (начинаем внимательно загибать пальцы): меня (один), стола (ещё один), хиленькой пачки листков (опять один), моих рук (ещё два), ящиков стола (вновь два). Итого семь! Как и тех удивительных, крохотных значков, с помощью которых и возникает любая мелодия. Мои губы шептали какие-то слова (не помню какие); глаза внимательно смотрели внутрь ящиков (обнаруживая там пустоту); руки, согнутые в локтях, сообщали от плеч движение кистям, а те мягко, но энергично выдвигали и обратновдвигали ящики; ящики с неприкрытым удовольствием поскрипывали… Почти не смолкала песня, извлекаемая их деревянными, шуршащими пазами, не утихал магический танец скольжения по деревянным реечкам, удерживающим ящики по бокам, вновь и вновь совершалось страстное соитие передней стенки ящиков с мягкой ладонью правой руки, жаждущей близости с каждым из этих двух ящиков. Нижний ящик никогда не вызывал такого страждущего желания; за всё время увлекательного развлечения, он бывал тревожим не более двух полных циклов, но чаще обходилось и одним. Совершить неполный цикл игры, то есть произвести «выдвини» без «вдвинь», было неприемлемо. Но, справедливости ради, необходимо сказать: такая интенсивность была возможна не более двух-трех дней, да и то, уже на второй день количество полных циклов у верхнего и среднего ящика падало до десяти циклов в день, а на третий день – не превышала пяти в день. Нижний ящик на протяжении второго и третьего дня имел всего лишь один цикл в день, если, конечно, не требовалось извлечь что-либо из его содержимого, чтобы употребить для действий, не связанных с поисками пропавших записей. Обыкновенно на третий день, ближе к вечеру, вкладывались листки с очередной историей, и тогда оба ящика выбывали из игры до того удаленного временем момента, пока, должным образом подготовленная, очередная порция листков с новой историей не торопилась пропасть в одном из двух бессовестно прожорливых ящиках. А вот о нижнем ящике никак нельзя было сказать, что он, в этот летаргический период, выбывал из игры. Я им пользовался почти каждый день, а иногда и неоднократно (но вряд ли более трех раз в день), а бывали дни, когда и вовсе не пользовался.
Итак, если бы объявился обожатель сухих цифр, любитель статистики, и, после того, как разузнал он об активности выдвижений ящиков правой тумбы стола (левой не было это был заурядный письменный стол), и захотел бы ознакомиться с ежемесячным, довольно усредненным, графиком циклов пользования упомянутыми ящиками, этот любопытный исследователь мог бы получить следующие данные:
а) нижний ящик: 30, может быть 40 (не исключаю 45!) циклов/месяц;
б) средний и верхний ящики: 30, может быть 40 циклов/месяц на оба ящика (т.е. по 15-20 циклов/месяц на каждый из них). Важно: разумеется, в учет не идут те несколько дней, когда интенсивность вышеупомянутых циклов лихорадочно возрастала!
Так вот, если бы ключ от запертого замка, который избавил от полных (да и неполных) циклов широкий ящик под столешницей, был найден, и «заклятие неподвижностью» с него было бы снято, то, разумеется, часть циклов нижнего ящика перешла бы к широкому, верхнему ящику под столешницей. Думаю, это могла быть как раз половина циклов, в результате чего была бы достигнута несомненная гармония в использовании всех ящиков письменного стола, которой он в данный момент, совершенно очевидно, не обладал, если, конечно, все мои, к слову сказать, достаточно приблизительные и довольно усредненные данные, были верны. Однако, неподвижность верхнего ящика, в силу описанных выше причин, несомненно, можно принять за аксиому, а стало быть, распределения циклов по всем четырем ящикам стола было не равномерно, вне зависимости от правильности или ошибочности иных расчетов. Стало быть, закономерно и то, что никакой речи о гармонии циклов, в движении “туда-сюда” ящиков стола, вестись не может. Если, конечно, мы правильно применяем тут понятие гармонии.
Потуги не стоящие выеденного яйца, неважно с какого конца разбитого?.. проза бытия, банальность, обыденность?.. щегольство, пижонство, выпендреж?.. Вполне может кому-то показаться мелочным, нелюбопытным или же, напротив: заумным, слишком-слишком заумным. Постойте, постойте, не торопитесь с преждевременным мнением, не торопитесь захлопнуть простой рассказ. Ведь книга, если она не раскрыта – мертва! Или нет? и внутри, как блохи в старом забытом диване, копошится вся эта выдуманная братия, со своим выдуманным бытием… Переплетаются одни истории с другими… Спаривается, надеюсь не физически, кто-то с кем-то, чего нет (уже не повторяю, кричу: НЕТ!) в замысле… Пойди-ка их вразуми!
