Лиля недовольно заметила:
– Не стану тебя переубеждать, но считаю: нормальный у неё характер. Иронизируя над своими заслугами, она защищает себя от самодовольства. Я восхищаюсь тонкой иронией, которая сквозит в её разговорах с начальством. К тому же умеет спустить на тормозах любую негативную проблему, затушевать скандал. Говорят, за много лет работы в нашей группе не было ни одного конфликта, и это притом, что коллектив у нас женский. Такое нечасто встретишь.
– Почему у нас в группе нет мужчин? Елена Георгиевна боится их? – Это, прислушавшись к словам Лили, спросила молоденькая лаборантка Ирина.
– Ни мужчин, ни конкуренции Елена не боится. – Инна опять подчеркнула свою близость к начальнице. – И мужское хамство перед ней пасует. Тут другое. Мужчины ведь как – их учишь, пестуешь, а они чуть оперятся и сразу в дамки стремятся, даже если не заслуживают того. Сколько их таких птенцов улетело из нашего гнезда! А ещё они, как правило, одеяло на себя тянут, не беря в расчет интересы других. Были и откровенные лодыри и негодяи, пытавшиеся без зазрения совести нас эксплуатировать. Так не прижились, Елена их быстро наладила из группы, – объяснила Инна. – Она считает, что женщины трудолюбивее, надежнее и порядочнее.
Ирина, тебе надо внимательнее относиться к её советам. В жизни не так часто встречаются люди, способные и желающие искренне и существенно помочь ближнему. Безразличных особей больше. К тому же когда учит, она не издевается, не пытается унизить, оскорбить, как это зачастую любят делать мужчины, подчеркивая своё превосходство. Терпеливая. Не подминает, не обстругивает под себя, индивидуальность ценит.
Сомнения
А у Елены Георгиевны беспокойные мысли в голове бродят. «Ещё двоих поднимал шеф на «эшафот» и всё с тем же успехом. Не могу избавиться от ощущения, что я с самого начала правильно разгадала приём шефа. Судя по многим, совершенно неоспоримым симптомам, дальше речь пойдёт о моей кандидатуре. Кто это сказал, что долго давить на мужчин нельзя, а то взорвутся? А на женщин можно! К сожалению, мужчины иногда обладают возможностями, в которых женщинам зачастую отказано… где по объективным, где по субъективным причинам. И трудно судить, в каких случаях это справедливо, в каких нет. Но ещё сложнее женщине доказывать своё неоспоримое превосходство. Жизнь такова, какова она есть.
Брать тему? А что остаётся? Удручает одно обстоятельство: во всех решениях шефа чувствуется незаметная, но железная рука расчётливого, независимого заместителя. У Владимира Григорьевича короткая память на чужие заслуги и достижения, он не помнит оказанную ему помощь. Его тактику я давно разгадала. Он умеет в случае необходимости выдвинуть против каждого из нас любые обвинения и, пользуясь пассивностью большинства, под благовидным предлогом избавиться от неугодного ему, а вот чтобы вызволить кого-то из беды – и пальцем не пошевелит.
Почему меня раздирают сомнения? Мой отказ будет ему только на руку? Не стоит рисковать без особой нужды. Крайности ещё никого никогда не приводили к добру. Шеф как-то горько обмолвился при мне: «Всё, что делается в отделе хорошего, зам приписывает себе, что не удаётся – на меня вешает. Он способен воздействовать на коллектив в гораздо большей степени, чем ты можешь допустить». Гнуснейший тип. Крепко сел шефу на хвост. Если соглашусь, то и моё поведение он примет как должное.
Может, бросить вызов, стукнуть кулаком по столу и избавить себя от лишних хлопот? Хоть раз сделать лучше лично для себя, а не для отдела. Главное – склонить на свою сторону шефа. После этого у остальных уже не будет выбора. Может, поддержит, не останется в стороне? Ведь не сможет он уйти и отсидеться за стенами своего кабинета. Хотя вряд ли нам удастся поладить в этом деле, не будет он обрадован такому повороту сюжета, не придётся он ему по душе. В силу зависимости от зама он не решится выступить против него, не станет противостоять ему, – пришла к горькому для себя выводу Елена Георгиевна. – А без шефа трудно будет убедить аудиторию и получить преимущество. Нет, не зря шеф остановил свой выбор на мне. Верит, надеется. Нельзя его подводить.
А вдруг зам не захочет остаться в одиночестве и присоединит свой голос, чтобы заслужить расположение людей? Нет, не нуждается он в нём! Он даже свои неудачи умеет обратить себе на пользу. Нет, не ошибаюсь я – зам самое серьёзное препятствие на пути моего отказа.
Что же предпринять? Взять тему или не взять? На одной чаше весов мои амбиции, на другой руководимые мной люди. Нельзя подводить коллектив. Надо дать им заработать. И премию выбью. Это моя сильная сторона. Согласие – мой бонус на будущее. Ох уж эти мне этические идеалы шестидесятых – патологическое желание добра всем людям, кроме себя, болезненное пристрастие к неудачникам. А теперь… Поможешь, и они же отомстят, ответив чёрной неблагодарностью. Уже случалось такое. Не в чести теперь взаимопомощь и порядочность. Но только не шеф.
Почему я никогда ни к кому не питала настоящей яростной ненависти? Злиться случалось, конечно, вынуждали. Чувство гордости, трудолюбия, обязательности вколачивались в мою голову с детства, вот и сидят они внутри меня, и грызут, и погоняют. Правда, теперь мой внутренний голос в этом плане звучит далеко не всегда уверенно. И в группе всё чаще раздаются голоса: «Вам больше всех надо? Зачем завистников плодить? На нас трудно равняться, но им же не хочется на нашем фоне хуже выглядеть, но и вкалывать, как мы тоже не хотят. Вот вам и конфликт».
А эта вечная подсознательная неудовлетворённость собой… Она очень сильно снижает самооценку. Ситуация в стране меняется быстро, а я медленно перестраиваюсь? При таком настрое коллектива главная трудность состоит в том, чтобы спокойно уговорить людей не бунтовать, а задуматься над перспективами. Сейчас откажетесь вы, потом откажут вам. Вот и вся механика.
Уступить настойчивым просьбам совести, согласиться? Была не была! Чёрт возьми, корона с головы не свалится, если выполню работу Ивонова. Докажу свою лояльность и что не исчерпала свои возможности, а это где-нибудь положительно скажется. Шеф лишний договор подкинет в трудную минуту».
Елена Георгиевна приблизительно, без сметы и калькуляции стала в уме подсчитывать выгоды, которые сулила ей новая работа.
«Вот это-то и смущает: подработка получается не очень денежная. Но ведь кому-то миллионы, а для кого и сто рублей деньги. «Съел» большую часть гонорара незадачливый предшественник. А лучше, чтобы расходы пришлись пополам. Да и поставщик приборов и материалов семь шкур сдерёт, оберёт дочиста. И чиновники не преминут на этом деле погреть руки, наверняка поспешат попользоваться бюджетными деньгами, ведь не секрет, что с каждого договора отстёгивать приходится. Умопомрачительная бухгалтерия. Форменное безобразие! Что тешиться самообманом – нам опять крохи останутся.
Как шеф раньше говорил: «Надо работать ради сокровенных минут созидания». Только не теперь, на голодный желудок. За народ пострадать не обидно, а тут из-за чиновников беды принимать приходится. Задыхаемся от махрового бюрократизма.
А эта странная эквилибристика цен, её жуткие, искусственно взвинченные скачки. Докатились и до нас последствия бездумной или… очень обдуманной приватизации. Как бы не промахнуться с зарплатой, – чувствуя себя в эти минуты противно беззащитной, с какой-то беспросветной горечью мысленно рассуждает Елена Георгиевна. – А где время взять на эту работу? Оно и так сжато донельзя. Остаются выходные и ночи».
По мере рассуждений у Елены Георгиевны возникали разнообразные «но», и неуверенность мешала ей чётко определиться с решением.
«Как бы там ни было, а я уже приготовилась принять работу над чужим проектом как неизбежное, выкинула внутри себя белый флаг капитуляции. Всё-таки я некоторым образом осторожный (или, вернее, настороженный) романтик, если берусь за такие дела. Романтика ведь из души вырастает. Что я не циник и не прагматик – это уж точно. Может, с возрастом стала разочарованным романтиком? Такой романтизм гроша ломаного не стоит. Нет, теперь идеалистом и романтиком быть не только глупо, но и опасно. Можно оказаться в постыдной роли человека, которого водят за нос, да ещё всем показывают, тычут пальцем… Похоже, я на пути к исправлению.
