«Вот что я видела сама, и о чем поведал мне Галин дневник, – сказала мне Василина. – В тот раз судьба позаботилась о глупой наивной девчонке. Она развела ее с Василием по разным городам, и они больше не встречались.

А Василий, как рассказывала ей мама, сессию провалил, что не удивительно, и был отчислен. Несколько лет носился по разным вузам страны, пытался хоть где-то зацепиться, но опускался все ниже и ниже. Потом поехал «на дармовые хлеба» к матери, которая его не растила. Он видел ее в детстве от силы раза три. Отчим недолго терпел великовозрастного бездельника, все время тратившего, по его же словам, на попытки «обиходить ту или иную глупышку». Потом слух по деревне пронесся, что прибрала Василия к рукам какая-то немолодая, властная, бездетная женщина, которая даже не пустила его на похороны бабушки, воспитывавшей его с пеленок. Василию в ту пору было уже чуть-чуть за сорок. И там от него немного было радости. Перекати поле. Что еще о нем можно сказать? Природные данные у него были неплохие, да только жалели его старики – сиротка, без отца, без матери. Нахлебника вырастили. А ведь любили… Это надо же было умудриться в деревне взрастить такое дерьмо! Жестокие люди «образуются» не только в неблагополучных семьях, но и там, где их очень любят и слишком балуют?»

«И вчера Василий явился к нам с явными признаками фривольности в поведении и неумеренности в жизни. Собственно, что его всегда и отличало. Не изменился, не перерос свою дурь. Его второе пришествие… – Кира поежилась, переживая свою ошибку с приглашением Василия.

А рассказ Гали о себе был предельно краток:

«Судьба моя не была легкой и гладкой. Окончила вуз, работала много и упорно. Вниз по ступенькам не опускалась. Недолго потопчусь на одной и выше стремлюсь. Разочарования в жизни год от года только прибавлялись. Отношу себя к невезучим. Но, как и у всех наших подруг, у меня дети, внуки и чувство не напрасно прожитых лет».

Не станет же она всем рассказывать, сколько попреков она выслушала и перетерпела за сорок лет совместной жизни от ревнивого мужа, так и не простившего ей ошибки юности. Он считал себя вправе в отместку «завернуть куда захочется», проявлять свой злой и вздорный характер, наказывать, коварно унижать, издеваться и чувствовать себя выше, честнее жены, один раз совершившей оплошность. Кто бы знал, сколько нервов стоил ей жестокий, бездумный или осмысленный и целенаправленный поступок Василия!

Не сумела Галя себя перевоспитать, так и не научилась защищаться. А Аркадий этим пользовался. Почему она выбрала себе такого мужа? Говорят, что существует тип неуверенных в себе женщин-жертв. Жестокие мужчины чувствуют их на расстоянии и заманивают в свои сети. Я бы разошлась с таким мужем, вернее, я бы за такого не вышла замуж, – подумала Кира. – Галина назвала дочь Жанной. Жанна Аркадьевна! Такое сочетание имени и отчества ассоциируется в моем сознании только со словами «неповторимая», «непревзойденная»! Для меня оно сопоставимо и употребимо лишь в связи с именами великих русских актрис… Может, оно прибавляет ее дочери уверенности? Обязательно завтра узнаю у Гали, как сложилась ее судьба.

Страница из одного Галиного письма вдруг всплыла в памяти Киры.

«Помню, выглянула в окно. Мой муж шел в компании студенток чужого факультета. Одна, самая некрасивая, заигрывала с ним, а он отвечал ей смущенной улыбкой. Я поняла, что все ее подруги сейчас разбегутся, тактично оставив их наедине.

Горящей стрелой промчалась обидная мысль: «Была бы красавица, умница, а то ведь примитивная обезьяна, самая последняя на их курсе! На кого меня променял!» Вся логика полетела вверх тормашками. Никакие доводы рассудка не в состоянии перебороть обиду в минуту ее накала.

В следующий миг перехватило дыхание, странно заклокотало в горле. Прыгающее, дрожащее сердце распирало грудь, казалось, вот-вот лопнут ребра. Вокруг меня заколыхалось голубовато-белое рыхлое пространство, похожее на водную стихию в период бури. Потом глаза мне застлала плотная белая пелена. Из груди вырвался грозный сдавленный крик. Я готова была на всё… Это была уже не я… Не знаю, сколько это продолжалось. Я содрогнулась… Наверное, сознание вернулось. Меня все еще трясло. Взгляд упал на руки. Крепко сцепленные пальцы побелели… Возбуждение прошло. Остались раздражение, злость, обида и смертельная усталость.

Меня потрясло это непонятное, неожиданное открытие, странная, абсолютно бессознательная реакция моего организма, неизведанная способность. Подсознание сработало? Я вроде бы не ревнивая и то… У меня просто обида. А мой ревнивый муж… В таком состоянии убивают?.. Я совсем не знаю, как могу повести себя в пограничной ситуации? Я ревновала? К кому? К этой?.. Смешно! И все же… что же это со мной было?

Сколько же в нас, в людях, нераскрытых тайн! Интересно! Некоторое время я осмысливала свои ощущения. Я готова была провести на себе эксперименты, чтобы уточнить и разъяснить себе этот странный феномен. Только вряд ли намеренно взвинчивая себя, я смогла бы достичь столь высокой степени глубинного толчка в мозг, в эту многовековую кладовую памяти. Только истинные, естественные бурные эмоции способны подвергнуть организм такой сильной встряске, последствия которой могут быть непредсказуемы, экстравагантны, а иногда и опасны».

Потом Кира давние Ларисины рассказы вспомнила.

«Что-то случилось с глазами. При чтении я видела перед собой только круглое желтое пятно, которое при малейшем напряжении глаз для фокусировки, чернело. Я больше не могла читать. Уже на следующий день мне выделили четырех старшекурсниц, чтобы помочь подготовиться к сессии. Я до слез была потрясена такой заботой, но попросила девушек не терять со мной время даром. На слух можно выучить историю, но не математику. Я сама, без врача догадалась, что это результат постоянного недоедания и переутомления. Жила ведь на одну стипендию. А Москва – не деревня, подвала с картошкой нет рядом. За все платить надо. О том, что можно попросить материальную помощь, понятия не имела. И в группе такой вопрос не поднимался. Со мной учились дети деканов, ректоров, ученых. Я в нашей группе была одна из села. К тому же иждивенка. Пришлось покинуть Москву. Тогда это решение казалось катастрофой всей жизни, шагом в бездну. Не сговариваясь с Галей, мы оказались в твоем университете».

«Подружка из моей бывшей комнаты через год сообщила мне, что на втором курсе к ним зашел представитель студенческого профкома, назвал мою фамилию и сообщил, что мне для укрепления здоровья деканатом выделяется ежемесячное пособие. А мы ему дружно заявили, что ты уже заболела и выбыла из наших рядов».

Как видишь, даже в нашем вузе буквоедство и бумажная волокита не изжиты. А приди эта помощь вовремя… После этого письма я долго ревела. Моя одноклассница Лена тоже скромно питалась, но ее организм, видно, был покрепче моего, он все выдержал.

Только через год мое зрение восстановилось, но поступать в Москву я больше не решилась. С моими документами меня пригласили сразу в несколько вузов. Я удивилась, но представитель из Одессы объяснил мне: «Дураки в МГУ не поступают. И если у студента что-то не заладилось в Москве, это не умаляет его способностей». Но я, Кира, выбрала твой университет и не пожалела».

*

Кира посмотрела на часы и попыталась настроиться на сон. Но почему-то себя в пятнадцать лет вспомнила, как после детдома училась в училище по специальности «швея», как произошел тот болезненный случай…

«Приметила я одну уже не очень молодую пару, часто ходившую мимо ворот нашего общежития. Она – красивая, яркая, но всегда грустная или даже печальная. Мне казалось, что она по жизни колористически предрасположена к черному цвету. Но не к страшному, а к теплому цвету чернозема, который бывает после весеннего дождя. А муж ее какой-то блеклый, безликий, но странно самодовольный. Как-то они остановились у нашей колонки воды в бутылку налить, а я рядом, в двух шагах от нее стояла. Вдруг мужчина сказал жене что-то грубо-оскорбительное. Я всех слов не расслышала, но поняла, что он зло упрекнул жену за ошибку юности, упомянув имя какого-то знаменитого ловеласа. На лице жены появилось выражение мучительной боли. В ответ она тоскливо прошептала «не надо», ссутулилась и автоматически коснулась того места, где у нее, очевидно, сильно заныло сердце. А муж стоял счастливый и гордый тем, что способен унизить и оскорбить эту красавицу. Он наслаждался властью над ней! Еще бы! Слаще власти ничего нет! Пусть даже над одним человеком.