А вторая брезгливо бросила в пространство:

– У него мозги между ног?

«Выпад грубый, но с Василием иначе нельзя», – подумала Галя и, почувствовав поддержку, резко заявила Василию:

– Тебе с первого раза не дошел смысл моих слов? Так вот, повторяю при свидетелях в последний раз: «Уходи! И никогда больше не приближайся ко мне ближе, чем на два метра!»

– Заранее заготовила тронную речь или экспромт выдала? С такой постановкой вопроса я не согласен, – развязно ответил Василий.

– Твоего согласия на это не требуется. Мы не собираемся вступать с тобой в переговоры. Запомни: «Попытка принудить нас к выполнению твоих условий закончится для тебя плачевно. Привык добиваться результата любой ценой? Это в деревне ты король, а здесь людей ценят за другие качества.

Девушки, метавшие негодующие взгляды, не произвели на Василия ни малейшего впечатления. И он ответил им решительным невозмутимым, хладнокровным отказом:

– И кто это у нас тут третейский судья? Я обязан в каждой из вас видеть приснодеву Марию, Богородицу? Поубавьте свой пыл. Жертвовать своими интересами ради другого – как бы не так! Но я удовлетворю ваше любопытство. Если воображаете, что я засмущаюсь или испугаюсь, то вы глубоко ошибаетесь. Мне не стыдно смотреть вам в глаза, и я не горю желанием подчиняться. Как ходил, так и буду ходить. Мне тоже не до светских раутов, но я хочу сидеть и буду сидеть столько, сколько пожелаю. А если вы во что бы то ни стало пожелаете меня выгнать, я вынужден буду… – тут он сделал долгую паузу и нагло усмехнулся. – Уйду, если Галя выйдет со мной. И ввернул в свою речь несколько нелитературных выражений.

Галя была потрясена. В ее глазах все размылось и поплыло. Ее как заклинило.

– Что он еще собирается выкинуть? С него станется. Думает, нет такой нелепости и несообразности, которая не сошла бы ему с рук? В его воспитании зияющие бреши? Откуда у него берется ощущение, что он всегда прав? – спросила одна девушка другую.

– От глупости, – ойкнула третья. – Пора милицию вызывать.

– Забалован он деревенскими девчонками. Восхваляли его, не замечали недостатков, – объяснила поведение земляка Галя.

Усмешка, тлевшая внутри глаз Василия, теперь выпирала наружу и кривила рот, изменяя его лицо не в лучшую сторону. Таким его Галя еще не знала. Он утратил последние проблески своего прежнего лоска. Значит, он раньше играл перед нею роль… Галя поняла, что Василий исполнит угрозу. Он будет мешать девочкам заниматься до тех пор, пока не сочтет нужным, пока полностью не потрафит своему наглому самолюбию. Сгорая от стыда, боясь еще больше накалить атмосферу, она молча вышла.

А Василий, чтобы еще сильнее подчеркнуть поражение подруг, даже из элементарного приличия не поторопился. Вызывающе долго сидел на стуле, ерзал, бессмысленно крутил головой, глядя в потолок, и только потом, как бы нехотя, приподнялся и вразвалочку направился к двери, довольный тем, что всем испортил настроение. Девочки проводили Василия недоуменной, презрительной, мрачной тишиной. А он восторгался собой. Победил! Он не допускал другого варианта.

«А может, Василий развязностью борется со своей неловкостью и досадой на себя? – как всегда мелькнула у Гали добрая оправдательная мысль. – Ой, сомневаюсь. Это раньше я о нем по наивности слишком хорошо думала. Побить бы его гуртом. Но девушки из интеллигентных семей, у них дальше слов дело не сдвинется. Скорее всего, займут нейтральную позицию. Скандал «в биографии» никому не нужен.

А милиции Василий на самом деле не боится, слышала, что умеет с нею ладить. Знает, как девчонок поставить в глупое положение, чтобы их осмеяли, да еще и пригрозили наказанием за ложный вызов. Был у него неоднократный деревенский опыт, не раз он этим хвалился перед дружками».

«Он и меня на весь вуз не постесняется опозорить», – испугалась она.

Этого Галя больше всего боялась. Она не умела защититься от беспардонной наглости ненавистного обожателя. Что она могла противопоставить его хамству? Свою беспомощность? Она-то и девушек с трудом смогла уговорить не распространяться на курсе об ее беде.

Василий после занятий постоянно подстерегал Галю. Они то стояли в нише между этажами, то вяло и бесцельно бродили по коридору, как старые дикие звери в клетках зоопарка. И так продолжалось из вечера в вечер. Резкие стычки, нудные ссоры… Василий переливал из пустого в порожнее, и на следующий день Галя не могла с предельной ясностью восстановить в памяти суть их разговоров. Она еще не умела спорить, отбиваться, нападать, а он любую ситуацию поворачивал в свою пользу. Он не отводил глаз, когда Галя смотрела на него в упор испепеляющим взглядом. Она гнала его, а он не обращал внимания на ее праведный гнев. На измор брал. Он разражался непревзойденными по глупости посланиями, адресуя слова то ли себе, то ли Гале, не замечая гримас горечи, искажавших ее печальное доброе лицо.

Ее душевный комфорт мало заботил Василия. Он мешал ей учиться, и сам не готовился к занятиям, непонятно на что надеясь. От него просто некуда было деться. Везде находил. Когда она рвалась заниматься, он говорил: «Я по возможности сокращу время наших свиданий, но хочу надеяться, что и ты пойдешь мне навстречу… как мужчине». А она зло отвечала: «Умерь свои частнособственнические инстинкты. Не дождешься».

Недоумение заставляло доискиваться причин столь странного явления. «Меня тошнит от него, а ему не приедается моя компания? Меня заставляет довольствоваться навязанным обществом, намекает на свои желания, а сам не теряет из виду девушек, которые ему симпатизируют. Их здесь пруд пруди и все высший класс! И тут же отваживает юношей, которые пытаются оказывать мне хоть малейшее внимание. Во всяком случае, в списке его пороков значится отсутствие верности и дружеских привязанностей. Он их понимает как-то иначе? Унизить меня старается? Про запас держит? А говорит, что любит. Но ведь в любви ценят, уважают, боготворят. У него она ненормальная? Не нуждаюсь я в такой! Чего ко мне привязался? – Галя безуспешно старалась вникнуть в азы своих взаимоотношений с Василием. – А может, здешние девушки не очень-то его одобряют, и он все врет, пытаясь разжечь во мне ревность? Во мне? Ненавижу!»

Галя попыталась урезонить «воздыхателя», пригрозив, что пойдет в комитет комсомола, чтобы повлияли, оградили. Василий расхохотался ей в лицо:

– Много на себя берешь. Я направлю их в поликлинику. Кто после этого поверит, что ты не живешь со мной? Мне ничего не стоит об этом объявить на весь курс.

Сказал, как ножом пырнул. Все предусмотрел. От этих слов все внутри Гали похолодело. Потом она взвилась, как отпущенная сжатая пружина… и вновь опала. А он, довольный, напустил на себя мрачную веселость… и будто зашевелилось в нем что-то противно-мерзкое, гадкое, скользкое, липкое…

Ночами, после сидения над конспектами, Галя еще долго не могла уснуть, перемалывая в голове хлам прошедшего вечера, пытаясь, прежде всего, понять себя. «Что сковывает и удерживает меня рядом с Василием? Стыд? Боюсь презрения сокурсников? Может, того, что мне страшно будет признаться в своей дурости перед тем, кого полюблю по-настоящему? А вдруг он не поймет, не поверит, заподозрит еще во многих грехах, как утверждает Василий? Такой человек мне тоже не нужен. Всю жизнь будет долбить за одну ошибку… как мой отчим. Господи, зачем ты позволил этому гаду разрушить мою жизнь! Почему не защитил? Я же не заслужила такого жестокого наказания. Теперь я никогда не буду счастливой. Я не смогу позволить себе быть простой, искренней открытой. Не сумею до конца распахнуть свою душу. Я навсегда останусь зажатой, подавленной. Не смыть мне налипшую грязь с души, не искупить грех глупости. Перед кем? Перед собой или будущим мужем?

Почему я должна отвечать за поступок, вернее за преступление Василия? Я же не навязывалась ему. Наоборот, избегала, – стучало в голове Гали. – Где справедливость? Кто мне поможет? Тут каждый барахтается в одиночку… А я-то считала, что имею достаточно здравого смысла… Пропала из-за ничтожества», – с усталой злобой думала она. Эта мысль причиняла ей острую боль, убивала, оттесняла другие, беспорядочно осаждавшие, которые тоже сверлили, обжигали и неотступно преследовали.