А началось все с того, что выпало мне счастье случайно побывать на его лекции для третьекурсников. Торопясь на занятие, заскочила я не в свою аудиторию, а выскользнуть не посмела. (Бестолковая первокурсница!) Я слушала его и замирала, всем своим существом осознавая, что это одно из самых мощных воздействий, которые когда-либо привелось мне почувствовать в своей жизни. Первый раз нечто подобное я ощутила на месячных подготовительных курсах. Именно тогда я – пусть даже на самую малую толику – приблизилась к пониманию теории физики полупроводников. И теперь был непередаваемый восторг познания глубины явления, открывавшего истинную любовь к науке, к данному изучаемому предмету. Но тут еще примешивалось божественное обаяние личности лектора. Как и в случае любых сильных чувств, это мгновение первой с ним встречи было для меня бессловесным потрясением…
Я не испытываю мощного эротического наслаждения от вида мужского тела, я не схожу с ума от его красоты, мне оно нравится только чисто эстетически. Красавчики меня не притягивают. Ум мужчины действует на мои эрогенные зоны. Но не всякого, конечно. У меня, как, наверное, у всех, существует какая-то безотчетная избирательность. Этот удивительный человек затрагивал мою душу. Общаясь с ним, я поняла, что интеллект может связывать людей ничуть не меньше, чем плотская любовь. У него была мягкая, добрая, ни к чему не обязывающая манера дружить. Своим деликатным поведением он умел каким-то непонятным образом ставить неощутимую преграду даже возникновению, не то что проникновению в отношения эротических чувств.
Говорил он без нажима, с какой-то необъяснимо волнующей, невероятно странно притягивающей меня вибрацией голоса. Он – человек не напоказ. Скромный, переполненный внутри себя сокровенным, невообразимо прекрасным. Закрытый, на первый взгляд. И вдруг какая-то чистота, прозрачность, неожиданно проскальзывающая в его взгляде милая детскость, сражала меня, вызывая удивительное завораживающее впечатление.
Природа не поскупилась, наделяя его талантами. Она заложила в него и неисчерпаемые возможности юмора. В нем присутствовало веселое лукавство ума. Никому из моих знакомых не достичь роскошества его остроумия. Шутил мягко, деликатно, тонко и в то же время искрометно. Неподражаемые, оригинальные шутки «выдавал» спокойно, естественно, не заостряя своего превосходства. Об этом и речи не могло быть! Помню, успокаивая меня, как-то сказал, что юмор восполняет дефицит радости, которой нам так не хватает в жизни. Умел он и с предельной добротой, не обижаясь, обратить в шутку любую чужую каверзу. И от всяческих неприятностей отгораживался юмором. А по уму, интеллекту и эрудиции был на порядок выше всех в своем окружении. Он явно был главным персонажем, игравшим определяющую роль во всем, что происходило в его присутствии (но без начальника). Первым был во всем, но специально не стремился привлекать интерес к своей личности. В науке шел своим путем, не вызывая ни малейшего протеста оппонентов. Напротив, они незамедлительно следовали его выводам. Откуда знаю? Умудрялась проходить на их научные семинары и конференции.
А как увлеченно читал лекции! Он зажигался. Он расцветал. Его лицо начинало сиять одухотворенной страстью. Это было ни на что не похожее действо. Ему хотелось щедро отдавать свои знания, и делал он это с удовольствием, уводя студентов в глубины научных теорий. И когда его «заносило», я думаю, мало кто его понимал. Слишком высок был уровень его научных познаний. И в то же время, когда это было необходимо, умел просто, доходчиво говорить о самых сложных вещах.
Покоренная волнующими звуками его чистой литературно грамотной речи, я могла слушать его бесконечно долго. Ни одной жесткой, плоской интонации повседневности на протяжении всей лекции, только высокие материи, только высокая наука. Для меня это были минуты райского блаженства. И лишь звонок вырывал меня из объятий зачарованности. Наверное, в каждом человеке коренится подспудное стремление к совершенству и завершенности, только потолок у всех разный. Мы бессильны переосознать или переделать свое внутреннее существо, свое «я», мы можем только развивать его, корректировать, контролировать или загубить данное нам природой. Ему было дано сверх меры, и он с радостью делился с людьми своим даром.
На переменах мы часто вели с ним легкие, ни к чему не обязывающие беседы об искусстве, от которых, как мне тогда казалось, обоим было приятно. Конечно, в основном он говорил. Я задавала вопросы и поражалась его эрудиции. Наши беседы всегда будили во мне свежие мысли. Он понимал, что я ценю изящество его ума, что он интересен и близок (какое самомнение!) мне сплавом мудрости и романтизма. Эти непродолжительные встречи обнаруживали (в чем я по наивности не сомневалась) некоторое родство наших душ. Милый, предупредительный, искренний, он жил в согласии с самим собой, а я этому только училась. Спорил гуманно. При таком-то уме – и вселенская скромность! Кто-то хорошо сказал, что в каждом таланте живет частичка Бога. В нем она точно была.
Я никогда не отважилась подходить к нему сама, хотя всегда испытывала ни с чем несравнимое удовольствие видеть и слышать его. Я только позволяла себе смотреть на него издали или «случайно» попадаться ему на глаза, в надежде, что он остановит меня хотя бы приветствием. Хотелось видеть его еще и еще раз, бесконечное число раз! Его голос, коснувшись моей души, излечивал от боли, привносил в мою жизнь радость, делал ее счастливой. Он был украшением моей жизни, уже только своим присутствием в ней. Для меня он был, есть и всегда будет.
Он не становился примитивнее от того, что по причине болезни жены все бытовые проблемы семьи лежали на нем. Не хочу тебя разочаровывать (шучу!), но меня с ним связывало только платоническое обожание. У меня было к нему нежно-осторожное отношение. Он недосягаемый, словно обитающий в параллельном мире. Моя влюбленность ни к чему не вела и не могла привести. С ним не пофамильярничаешь, по плечу не похлопаешь. При нем мысль о любви никогда не могла быть озвучена. Не тот это был человек. Вот такая у меня была с ним волнующая виртуальная близость. Может, это тебе покажется странным, но рядом с ним меня на самом деле не охватывало нервное, лихорадочное эротическое возбуждение. Я боготворила его, таяла в его присутствии, не поднимала на него глаз, но меня влекло к нему не как к мужчине, а как к интеллектуалу. И его руки никогда не тянулись ко мне. Высокие были отношения.
Он работал на другом факультете. Я увлекалась информатикой, посещала кружок, руководитель которого предоставлял мне доступ к вычислительной технике. Именно этому счастливому обстоятельству я обязана нашему более тесному знакомству, положившему начало дружбе, которая была предметом моей гордости и зависти подруг.
Потом он получил выгодное предложение и с семьей переехал в другой город. Его голос при прощании прозвучал неожиданно хрипло, выдавая его внутреннее волнение, и я страшно боялась, что мне не хватит мужества не расплакаться… Еще задолго до того, как он должен был уехать, я почувствовала, что нам предстоит разлука. Он покинул город, а я три дня в столбняке просидела. Не ходила на занятия. И это на первом курсе!
В школьные годы я влюблялась, но как-то иначе, по-детски, что ли… Я понимала, что никогда не смогу признаться ему в своем обожании, но это не причиняло мне боли. Ведь даже безответные чувства приносят радость. Обожать его – было уже достаточным счастьем. Я ощущала его положительное отношение, и оно было для меня верхом блаженства, верхом моих желаний. Я никогда бы не посмела обременить его существование малейшим, неосторожным намеком о своих чувствах. Душа моя устремлялась ввысь, высокопарно пела, опьяненная сильным и чистым желанием очередной встречи. Я боялась своим признанием нарушить божественный контакт наших душ и тем упростить или уничтожить наши отношения. Я знала, что никогда не открою ему свою тайну. И не смогу позволить себе решиться дотронуться хотя бы до рукава его пиджака… потому что он такой… такой особенный, он – талант высокой пробы. Он – космическое явление. Если бывает в человеке звезда, то она внутри него. И звезда эта необыкновенной яркости. Никто из знакомых мне мужчин не дотягивал до той планки, которую он для себя поставил. Где он, сияющий образ человеческого совершенства? Где этот идеал? Увидьте его… Не хотят…
