Подбежал мальчик в голубой матроске, прижался к ее плечу и спросил:

– Мама! Ты уже отдохнула? Не опоздаем в цирк?

– Не опоздаем.

Женщина погладила сынишку по светлым волосам и подняла тяжелые сумки.

Теперь на скамейке два молодых веселых дяди. Из карманов торчат бутылки с водкой. Тут другой разговор:

– …И дети есть?

– Наверно.

– Хоть сколько их, знаешь?

– Разве упомнишь, сколько желторотых по свету разбросал.

Я ошалела: «Не может такого быть! Или не поняла?»

– Дядя, а кто – желторотые? Птички? – спросила я с надеждой.

– Дети, дети, глупышка, – засмеялся дядя в полосатой майке, что выглядывала из-под не застегнутого ворота рубашки.

– Тебя застрелить надо! Я вот в детдоме из-за войны, а твои дети страдают, потому что ты калека, – зло изрекла я.

– Почему калека? Здоров как бык, – сказал мужчина и с удовольствием расправил плечи.

– Бабушка Мавра говорила: «Ума нет, – считай калека». Умный не бросит своих детей!

– А ну, брысь отсюда! Я мужчина!

– Мужчина должен защищать детей, – насупилась я.

– Маленький взрослому – не указ, на всю жизнь запомни! – пригрозил мне хвастливый дядька.

– Ты хуже немца. Они чужых детей мучили, а ты – своих, – набычившись, упиралась я.

– Заткнись, дрянь! Прибью!

– Не убьешь. За это в тюрьму посадят, а там, в камере тебя убьют те, у кого дети на воле.

– Гляди, нахваталась! Откуда такие познания?

– На этой же лавочке слышала, как парень девушку любил, а она его – нет. Тогда он ее в лесу поймал. А она позора не испугалась и в больницу побежала. Пятнадцать лет ему дали. Только не вернулся он. Вот.

– Видно, часто на лавочке сидишь? – удивленно вскинул брови мужчина.

– Сижу. Когда хорошая погода. А с тобой не хочу больше разговаривать. Я люблю нормальных людей слушать.

– Не «тыкай» мне!

– Учительница сказала, что «вы» надо говорить тому, кого уважаешь, а ты противный. Ты дядя-кукушка.

– Вот такого сволоченка вырастишь, а он потом будет указывать, как жить!

– Так ничего не понял? Глупый, значит?

– Откуда взялась такая разговорчивая, гнида? – спросил второй, до сих пор молчавший.

– Из детдома.

– Сколько тебе лет?

– Девять будет.

– Ты невоспитанная девочка, со взрослыми нельзя так разговаривать.

– А кто его детей будет делать воспитанными? – огрызнулась я.

– Заткнись! Я своему давно бы врезал! – опять завелся первый.

– За что?

– Чтобы знал, как с отцом разговаривать!

– Как ты с ним, так и он с тобой будет. Лучше бы ему конфет купил. А ты – водку себе. Может, и твой сын таким же противным будет.

– Вместе пить будем. Третьего не придется искать, – расхохотался неприятный собеседник.

Мне стало гадко. Я соскочила с лавочки и побежала в другой конец сквера.

ЧЕМ ЖИВУТ ЛЮДИ?

В этот раз рядом со мной на лавочку присели две женщины: одна совсем молодая, другая постарше.

– …Развод, только развод! Сил больше нет. Отрезать раз и навсегда!

– А дети? Безотцовщина?..

Я прислушалась.

– …А ведь какая любовь была! Вся деревня завидовала.

– Знаешь, для меня было безмерным счастьем видеть его, просто прикасаться к нему. Утром за завтраком улыбнется, – я счастлива до вечера. Нежность великая к нему была. Ведь как трудно одной с четырьмя маленькими, да еще хозяйство, огород. Но все не в тягость было, когда любил. Пять лет в раю. И одним днем все пропало, будто и не было! Не живу, существую. Как машина: включили, и работаю. Три года в таком состоянии. Раздражение растет. Теперь все мне не так, во всем вижу плохое. Я молчу, сдерживаюсь, чтобы мое настроение не сказывалось на детях. Терплю. Но вижу: надо кончать! Иначе с ума сойду.

– А ты ему тоже измени.

– Не могу, нутро не позволяет. Тогда презирать себя стану.

– Ну, хоть влюбись в кого-нибудь.

– Не получается, пустая какая-то стала, бесчувственная.

– Но тебе и тридцати нет. Что ты хоронишь себя?

– Живу только ради детей. Жаль их. А то давно бы…

– Не дури! Пробуй смотреть на жизнь иначе. Купи себе что-нибудь красивое.

Мне помогает.

– Как я ошиблась, – продолжила молодая. – Говорил красивые слова. Я верила, чувствовала то же самое. После той истории… Он обокрал нас обоих. Почему все так несправедливо устроено?!

– Ты до сих пор живешь в мире грез? Проснись! Где ты видела справедливость?

– Надеялась, что в моей семье все будет хорошо.

– Для тебя главной в жизни была любовь, а теперь будет долг. Женщины живут не радостью, а терпением.

– Как же без радости? Чем тогда жить?

– Надеждой.

– Надеждой на что? На радость опять же. А где она?

Молодая женщина закрыла лицо руками.

– Поплачь, легче будет. Твой хоть домой возвращается, – говорила вторая женщина.

Она гладила худенькие плечи подруги, закусив губу, чтобы не зарыдать в голос. У нее по лицу текли слезы ее горя, ее беды. Скорбные складочки в уголках губ вздрагивали.

Я встала со скамейки и побрела к детдому с тем, чтобы завтра опять прийти сюда.

ТОЛЯН

Девочки живут в левой половине здания, а мальчики – в правой. Учимся тоже порознь. Даже в столовой нас кормят отдельно. И все-таки с одним из мальчишек я познакомилась на хозяйственном дворе. Его Толяном зовут.

В мусоре, под остатками разломанного грузовика, присмотрела я красивую золотистую пластинку. На животе подлезла под машину и самодельным ножом попыталась выковырнуть ее из земли. Не получилось. Упрямство заставило опять прийти сюда. Тут и приметил меня этот мальчик. Подошел какой-то странной, в раскачку, походкой и спросил сквозь зубы:

– Маешься? Золото ищешь? Это латунь.

– Я золото никогда не видела. Просто красивая штучка. Может, куда применю.

Сгодится на что-нибудь!

– Бредятина! Под матрас спрячешь, вот и все применение, – усмехнулся Толян.

– Мое дело, куда положу, – недовольно буркнула я.

Он попал в точку. Все свое богатство по привычке я хранила именно под матрасом.

– Не злись. Больше нам негде прятать. Давай помогу.

Мальчик отыскал деревянный кол и железную трубу.

– Подсовывай под машину и дави на конец, – скомандовал он.

Я послушалась. Кабина вздрогнула, но не подвинулась. Мальчик взял половинку кирпича и подсунул под трубу. После этого мы принялись раскачивать кабину. Напряглись, поднатужились, и, когда она чуть приподнялась, Толян ногой затолкал под нее камень. Теперь моя рука уже могла протиснуться, и я, изловчившись, достала золотистую пластинку. Вытерла подолом кофты и прочитала надпись: «Профессор Изюмченко Яков Александрович».

– Такие таблички раньше имели знаменитые люди. Видишь, дырочки по краям – это чтобы к дверям прибивать.

– А как ты догадался, что с трубой легче поднять кабину? Мне бы такое в голову не пришло.

– Видел, – буркнул мой помощник.

– Где? – простодушно поинтересовалась я.

– Отстань, – зло огрызнулся он. – Иди отсюда!

Я не поняла причины столь разительной перемены и сказала примирительно:

– Не сердись. Спасибо за помощь.

И убежала, не оглядываясь. А в комнате, спрятав сокровище в наволочку, задумалась: «Чем его обидела?» В голову ничего не приходило.

После этого случая мне почему-то снова захотелось увидеть Толяна. Но наши дорожки никак не пересекались.

ДОТ

Выполнила уроки и отправилась в парк. Я уже знала все его закоулки, но мусорную свалку в низине всегда обходила стороной. А сегодня, проходя мимо, неожиданно разглядела в бурьяне странную круглую площадку. Принялась обследовать ее. Один камень у самой земли легко отделился. Он не был обмазан цементом. Вытащила еще несколько камней и сунула палку в дыру. Глубоко. Может, это тайный ход под церковь, купола которой видны вдалеке? Или блиндаж с войны? Старательно уложив камни на место, помчалась добывать спички. Я приметила: просить лучше у молодых мужчин. Старые целый час будут выяснять: «Куда? Зачем? Кто ты?» Выбрала парня с папиросой. Он отсыпал мне спичек и оторвал от коробка кусочек серной бумаги.