— Марк… Я люблю тебя, — тихий шёпот.

Прикасается своей нежной ладошкой к моей щеке, улыбается, а потом начинается исчезать, растворяясь в этой тьме, которая вновь начинает окутывать меня. Я пытаюсь дотронуться до неё, но хватаю один лишь воздух. Сердце рвётся на части, прыгает со скал, разбиваясь. Вижу лишь её лицо, с глаз, которого падает последняя слеза и шевеление искусанных губ, “Я люблю тебя…”. А потом она исчезает.

Я бегу, зову её, но меня окутывает водами океана, хлестая меня по телу. В миг вижу её в лодке в метре от себя. Начинаю плыть, грести руками, но она удаляется всё дальше. Бью руками по волнам, злясь, крича, зовя её во весь голос, но Мишель не приближается, а всё дальше удаляется от меня.

Меня окутывает страх, что я не смогу коснуться, доплыть до неё, взять в свой плен сильных рук и никуда не отпускать. Волны сбивают меня, отдаляя дальше и дальше от моей мечты, от моей девочки.

Резкий рывок. Подскакиваю на кровати, тяжело дыша. Хватаюсь за сердце, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце, но ничего не получается. Умом понимаю, что это сон, но липкий страх уже пробирается к сердцу, заполняя чернотой всё пространство.

Телефон разрывается от звонка. Кто-то очень настойчивый пытается дозвониться до меня. Руки совсем не слушаются, так же, как и голос. Обхватываю голову руками, цепляясь за волосы, с силой тяну. Хочется заглушить все звуки, остановить бешеный скач сердца, найти свою девочку и убедиться, что с ней всё хорошо, она жива и ей ничего не угрожает.

Телефон всё звонит и звонит. Беру его в руки и вижу на дисплее номер Мишель. Сердце на долю секунды успокаивается, но как же обманчиво это спокойствие. Провожу пальцем по экрану, принимая вызов, желая скорее убедиться, что с ней всё хорошо. Липкий страх не отпускает, захватывая в свой плен.

— Да, — произношу с хрипотцой, стараясь успокоить своё сердцебиение. В ушах до сих пор стоит свой крик, когда я пытался докричаться до Мишель.

— Марк, — слышу мужской голос, и меня ещё больше накрывает. — Это Влад. Слушай меня внимательно! У меня нет времени рассказывать почему с номера Мишель звоню тебе я, — в его голосе слышу нотки паники, боли, и понимаю, что случилось что-то непоправимое. Я напрягаюсь. — Мишель в больницы. Она умирает… — это всё, что он успевает мне сказать, потому что моё сердце разрывается теперь уже точно в эту же секунду.

Глава 27

Марк

Мои руки сжимают с силой руль, нога вжимает педаль в пол. Ещё чуть, чуть и она поломается, но мне насрать. Окутывает паника. Боль съедает по косточки, не оставляя ничего от меня. В сердце подбирается яд, отравляя его.

Перед глазами пелена, что приходиться периодически смахивать её, чтобы доехать до больницы живим. Но к чёрту эту жизнь, если не будет рядом моей Мишель.

Не помню, как я собирался и что мне говорила Кира, маяча возле меня. Перед глазами просто пелена, мошки. Заорал на неё, чтобы она убиралась от меня подальше. В тот миг я не контролировал себя.

Я не смог её защитить. Не смог уберечь своего ангела, который горел ярче всех звёзд и планет. Она стала для меня Моей Вселенной, моей мантрой, Моим Океаном. То бушуя, как стихия в момент страсти, но успокаивая своим спокойствием в секунды нежности. А я её просто просрал.

Бью со всей силы кулаком в руль, заглушая всю боль, что сейчас разъедала на части. Меня не волнует почему Влад оказался с ней рядом, когда она в шаге от смерти. Меня волнует, почему чёрт возьми она умирает, что случилось и по чей это вине.

Теперь я понимаю почему она мне снилась, почему так отчаянно шептала слова любви, почему просила беречь себя. Но я не сдержу обещание. Я не смогу сидеть сложа руки и не найти эту тварь, что сделал с моей девочкой такое. Не знаю, что случилось, но я это обязательно выясню и тогда порву на части, на мелкие кусочки разорву его душонку. Эта тварь будет молить о пощаде, но я такой роскоши ей не предоставлю, она будет умирает за каждую слезинку, за каждую боль Мишель. Я сожгу на костре его.

Я ненавижу себя за то, что с силой сразу не повёз её в больницу, как только увидел первые признаки того, что ей плохо. Эта малютка знала, что что-то не то, но всё равно молчала, говоря, что просто приболела. Дурак! Дебил!

Бью ещё и ещё раз по рулю. Не щадя ни руль, ни свои костяшки, которые окрасились в кровь пальцы, по которым течёт тонкой струйкой жидкость красного цвета. Плевать. Ненавижу себя!

Малыш. Держись родная. Я еду, любимая.

По щеке катиться первая непрошенная слеза. На миг прикрываю глаза, как всплывает образ девочки с золотистыми волосами, ямочками на щеках и небом в глазах. Боже, спаси!

За все свои двадцать девять лет ни разу не молился, но сейчас вспомнил все слова, прося у Бога спасти любимую. Забрать у меня всё, мою жалкую душонку, деньги, отправить меня в ад, только бы он сохранил ей жизнь, только бы она дышала.

Путь до больницы кажется вечностью. Я молился всем Богам мира и видит Бог поплачусь сполна за всё, только спаси. Спаси, Мишель!

Мне хотелось рвать на себе волосы, сжимать их до крови, чтобы вывести эту чёртову боль, чтобы всего этого не было с нами, что бы сейчас мне позвонила Мишель и сказала, что она жива, что всё хорошо, что это просто шутка и с ней всё хорошо. Но время идёт, а мне никто не звонит. Только звенящая тишина рвёт душу на куски, разъедая её своим ядом.

Резко торможу возле больницы. Тут же вылетаю из неё, забывая поставить ту на сигнализацию. Похер! Главная моя девочка, мой ангел.

Влетаю в больницу, несусь на всех пара, сбивая на своём пути людей. Те что-то кричать мне в след, но я ничего не слышу. Пелена застелила глаза, руки трясутся, сердце бьёт бешенным ритмом. Моя Мишель. Моя девочка.

Губы шепчут. Как я её люблю, как она мне нужна.

Вдалеке вижу Влада, который мечется из угла в угол. Сжимая волосы на затылке. Подлетаю к нему.

— Что с ней? — трясу его за шиворот. Глаза потухшие. Сам ели живой, словно смерть белый. — Говори! — рычу, ели сдерживаясь, но он молчит.

Я вижу, что он что-то знает, но сука молчит.

Толкаю его в стену, припечатывая и чуть ли не сжимаю горло. Мне всё равно что я могу убить его. Наплевать, только бы он сказал, что с моей девочкой. Но эта тварь молчит.

В дверь слетает Егор и Кир, оттаскивая меня от него. Что-то говорят, начиная успокаивать, но внутри зверь что хочет всех разорвать на части. Нет сил сдерживаться. Только разнести тут всё к чертям собачьим.

— Успокойся! — прикрикнул на меня Егор. Я опешил, устанавливаясь на него во все глаза.

Большаков повернулся к Владу.

— Что случилось, Влад? — более спокойный голос проговорил друг.

Вербинский взъерошил волос, выругался себе под нос и начал говорить:

— Я ничего не мог понять… Рано утром мне позвонила Мишель, — тяжело вздохнул. — Да простит она меня. Я дал обещание ничего не говорить тебе, Марк, — он поднял на меня глаза, а я установился на него во все глаза, предчувствуя что-то не хорошее. — Но не могу просто так всё это оставить. Она не могла ничего сказать, словно внутри неё всё онемело. Только говорила, чтобы я приехал и как ей мать твою больно. Я не мешкая мчался по дороге, обгоняя всех, кто был в это время на трассе. Пару раз чуть сам не вылетел в кювет, — ещё один тяжёлый вздох то ли его, то ли мой. Я не мог ничего разобрать.

Кир уже меня отпустил, но лучше бы он держал, так как сил на то, чтобы стоять у меня не было. Ком сдавил в горле, захватывая лёгкие и все внутренности.

— Я приехал минут через двадцать. Дверь мне открыла Кира. Ничего не говоря прошёл в комнату Мишель. Открыв дверь, увидел, как она лежала на кровати распластав руки в разные стороны тяжело дышала, почти не шевелясь, — я прикрыл глаза, справляясь с болью в области груди, словно кто-то сдавил сердце в тиски. Схватился рукой за нужный орган, позволяющий жить. — В тот миг она была такой хрупкой, что я боялся к ней подойти, сделать одно неверное движение и она рассыпиться у меня в руках. Подойдя к ней, я опустился на кровать. Она почти не дышала, Марк… Только всхлипывала и тебя звала, так отчаянно что-то шептала… Не мог разобрать всё, только твоё имя.