Григорий знал, что с помощью разумного планирования можно увеличить урожай, регулировать цену на молоко и мясо в масштабах уезда и губернии. Работа в Семенове, составление монографий крестьянских хозяйств дали ему представления о скотоводстве и птицеводстве, о высеве и сборе сельскохозяйственных культур, бесценные знания о нуждах, доходах и расходах крестьянина. Будучи сам выходцем из крестьян, он прекрасно представлял себе заботы человека, работающего на земле.

Его домашний блокнот содержал записи обо всех важных покупках, он всегда грамотно планировал скромный бюджет своей семьи, для того, чтобы из обязательных трат выкроить средства на платье, лечение или поездки, подарки детям.

Так уж сложилась судьба, что в 37 лет Агапов оказался здесь, среди этих военных, опытных кадровых, и таких же временных, как он сам. Он совсем еще не представлял суть войны, психологию таких разных людей, оказавшихся здесь с ним, но ему предстояло понять это, просто не было иного выхода.

Война, тоже состоявшая из цифр, ни за что не вписалась бы в монографию.

По другую сторону вокзала началась разгрузка поезда, с которым он прибыл. Пульманы, вымытые за ночь дождем, светились на солнце яркой зеленью и золотом орлов. Еще вчера вечером этот поезд был прокопчен и забрызган грязью, а сейчас его и не узнать – игрушка!

Платформы освобождали от инвентаря, многочисленных ящиков с продовольствием, оружием и инструментом. Везли пулеметы разных марок, пожалуй, больше кольтовских «Максимов», много патронов к ним, станки Соколова, новенькие в масле и восстановленные трехлинейки Мосина образца 91 года. В одном из вагонов приехал радиотелеграфный аппарат, занявший аж пять мест фанерных ящиков. С поездом прибыло и немало артиллерийских снарядов, в основном для 76 мм пушек, их с нетерпением ждал ненасытный Юго-Западный фронт. Два взмыленных интенданта носились по всей длине платформы, ведя в ведомостях подсчет прибывшего груза и погоняя работавших, а самим грузчикам из солдат не было числа.

Вот и его очередь подошла. Григорий прошел в узкую комнатку. Разобравшись с предписанием прапорщика, офицер шлепнул печать в документ и хрипло прорычал:

– В тридцать пятые! Григорий пытался что-то уточнить, штабной подпоручик, не желая ничего слышать, рявкнул:

– Там все написано, выполняйте! Следующий! – и выпроводил его.

– Тебя тоже опеределили в 35-ые? – он обернулся, у окна стояли Александров и Юдин, уже прошедшие все инстанции и изучавшие выданные бумажки.

– Говорят, жуткий клоповник. Надеюсь, до костей насекомые нас не успеют обглодать, надо же и немцам что-нибудь оставить, – мрачно пошутил Юдин.

Григорий не успел подружиться ни с тем, ни с другим, но все же это были товарищи по школе. Оказалось, 35-ые казармы Драгунского полка находились на южной стороне города недалеко от вокзала, там и формировался тот самый 86 армейский запасной маршевой батальон. (В 1908 году А.И. Куприн проходил службу в этих казармах. Повесть «Дуэль». Прим. А.Л.)

– А Бобылева не видели? Куда его? – справился Григорий.

Немногословный Александров только развел руками. Некоторые офицеры, прибывшие с тем же поездом, получили иные указания. По северную сторону железной дороги находились военные лагеря, там тоже собирали бригады для следования на фронт.

Они вышли снова на перрон, поезд, тот самый Киевский, был готов к отправке. Паровоз уже переместился на восточную сторону и стоял под парами. Кто-то возвращался с этим поездом в Киев, но счастливцев этих было немного. Скорее бедняги раненые, отпускники, да особое начальство…

День разгорался, тумана и в помине не было. Пирамидальные тополя, стоящие за путями отбрасывали на плетень короткие полуденные тени. Прапорщики поставили вещи около металлической решетки платформы и несколько минут любовались видом Северной части города.

– Ваш благородь, дай закурить! – Старик на костылях стоял рядом с ними, прислонившись к столбу. Одной ноги у него не было, а лицо, загорелое и давно не бритое, заросло до самых прищуренных глаз седой бородой. Александров оглянулся и протянул кисет.

– Где тебя так, отец?

– Бонбой, сынок на японском. Досталось нам, не приведи господь. – отец дохнул перегаром. – душистый у тебя табачок, служивый, спасибо, милок – забормотал инвалид, сворачивая дрожащими руками толстую самокрутку из куска «Ведомостей».

– Если бы не умница-подпоручик, кормить бы мне червей в той китайской земле. Вывел он людей из под огня. Главное – от паники спас, от дурости… Григорий сообразил, что стариком калека не был. Если вычесть те десять лет, что прошли с японской кампании, пожалуй, столько же будет, как ему. Прапорщик поежился от этой мысли.

В это время звякнул латунный колокол, паровоз свистнул и дал малый ход. Выпущенный им пар низко пригнул траву у путей. Вагоны громыхнули, тронулись, и взоры всех обратились на уходящий поезд. Как будто где-то внутри у каждого само собой зазвучало «Прощание славянки», и, не сговариваясь, офицеры, стоявшие на перроне и усталые от разгрузки солдаты подтянулись и расправили плечи, будто отдавая молчаливый салют уходящему на восток поезду…

Ярмолинцы 1915

Кадиевка. Выходной. Тоска. О песнях. Ночь

«В селе Кадиевке около Ярмолинцев с 4 сентября поместился в хате с двумя прапорщиками. Наша хата по обычаю малорусских селений обращена окнами и входом на сторону, противоположную улице. Чудесный вид через огороды на пруд, сверкающий между прибрежными деревьями. На другом берегу помещичий парк. Днем яркое солнце, ночью лунный блеск.

В полях протянуто бесконечное множество нитей-паутинок, заткавших своим золотистым блеском все пространство поля, куда хватает глаз по направлению против солнечного света.

Здесь у меня какое-то особое настроение. Жизнь всего мира кажется чужой и далекой; нет никакой заботы».

Григорий положил перо на чернильницу и потянулся.

«Как, в сущности, медленно тянется время. Кажется, я тут уже целых три месяца, а ведь прошла только неделя. Нет, определенно от безделья можно с ума сойти. А солдат мы должны учить. Если их не учить, в первом же бою пропадут. Или уйдут, разбегутся врассыпную. А этот Федоров? Каков прохвост! Рота вся поднялась по учебной тревоге, а он отсиделся в каптерке, не вышел. Может, я слишком мягко его наказал? Григорий вспомнил преподавателей из временной: «наказание должно быть суровым и неотвратимым». Однако минуло то время, когда все держалось на унтеровских пинках и зуботычинах. Сами унтеры теперь были в строю, лишь временами подменяя младшего офицера. Занятия проводили весьма мягко, даже не каждый день, особо не отягощая никого – запасной, он и есть запасной. Присмотра со стороны старших офицеров почти не ощущалось, что хочешь, то и делай, унтеры кулаки не распускали, во всяком случае, на виду рядовых не обижали. Что касается «офицеров военного времени» – так те вообще непростительно либеральничали. В Кадиевке стояли временно, и это расхолаживало. Что дальше? Еще один городишко или село? Постоянно на чемоданах сидели. Все это создавало ощущение какой-то отстранённости и от ничегонеделания неодолимо клонило в сон.

Агапов достал черный лаковый блокнот с записями, книжечку с уставом. Отрывочные знания по тактике сражений… Что можно усвоить за три месяца? Офицеры в Киевской школе активно развивали новые идеи, упоминая Драгомирова. Новации означали переход от тотальной муштры к воспитанию «нравственных» качеств бойца и командира, индивидуальную работу, культурное отношение к солдату. Все это можно было принять лишь с большим сомнением. Невыполнимыми казались эти меры. К тому же драгомировское отношение к новым видам оружия, например скорострельным Григорий не понимал. Идти под пулями в штыковую в полный рост без поддержки пулеметов?… Гибнет первый взвод со вторым, а потом третий. Психологический натиск. Несопоставимость новшеств, устава и реальности пугали. Григорий не привык к такой недосказанности, слишком уж много абстракций. Вероятно, чего-то он недопонимал, не хватало армейского опыта, практических знаний.