В моей голове роились мысли. Почему у меня ничего не получается? Почему я не могу даже нормально совершить покупки в супермаркете? Мои навыки домоводства давно уже стали для нас с мужем темой для шуток. Впрочем, после рождения Джоша кое-что все же изменилось. Я даже стала думать, что если целые дни буду проводить дома, то всему научусь и как-нибудь справлюсь. И вот теперь мой внутренний голос прошептал: «купи готовое рагу по-китайски и консервированные равиоли, на которых ты выросла. Что и кому ты пытаешься доказать? Брось, оставь все это».

Я находилась в задней части магазина, когда мне вдруг пришла в голову мысль, что дело пойдет быстрее, если я на минутку припаркую где-нибудь тележку с Джошем. Вероятно, там, на автостоянке я проявила чрезмерную осторожность. Мы с сыном бывали в супермаркете множество раз – и никогда раньше ничего плохого не случалось. Так с чего я сейчас так волнуюсь? Я пристроила тележку сбоку от прилавка мясника, примыкающего к боковой стороне стеклянного холодильника. И убедилась, что мне хорошо слышно голос сына, распевающий песенку «Колеса автобуса» – он легко перекрывал несущийся отовсюду металлический лязг и гудение холодильной установки. Я немного задержалась в отделе круп и каш, помогая пожилому джентльмену достать последний на полке пакет хлопьев «Олл Бран». После этого он ушел, и я тут же забыла об этом эпизоде.

Когда я свернула за угол отдела сухофруктов, тележка находилась не совсем там, где я ее оставила. Теперь она стояла на некотором расстоянии от витрины мясного отдела, посреди прохода, и под каким-то странным углом. Джош тоже развернулся в другом направлении – он сидел ко мне спиной. Сын уже не пел, и плечи его были сгорблены. Лампа над его головой неприятно моргала.

Пока я бежала к нему, у меня возникло странное ощущение, что сейчас я обнаружу в тележке не своего, а какого-то чужого ребенка. Разумеется, это была глупость: Джош был все в том же детском комбинезоне из белой хлопчатобумажной материи.

– Вот я и вернулась, – сказала я, разворачивая тележку и бросая в нее упаковку куриных бедер и укропа.

Мальчик в тележке взглянул на меня. Это был Джош. Конечно, это был Джош. Но он сжимал в руке большую шоколадку «Тоблерон» – одну из тех огромных плиток, которые можно купить в магазинах дьюти-фри. При этом шоколад был размазан по его лицу – по щекам, по подбородку. Джош ухмыльнулся, глядя на меня. Зубы у него были коричневые – один кусок он еще не успел прожевать.

– Где ты это взял? – спросила я.

– Это мое.

Я попыталась выхватить у него шоколадку. Он сорвал с нее только верхнюю обертку, а фольга осталась на месте. Она тоже была выпачкана в шоколаде. На ней были видны следы зубов. Джош отдернул руку.

Я огляделась. За мясной витриной стоял продавец, молодой человек в сером колпаке и переднике – он разрубал бараний бок мясницким топором.

– Дай мне это! – потребовала я и снова попыталась вырвать шоколадку из руки сына, разжав ему пальцы. Джош поднял крик.

Мясник посмотрел в нашу сторону. Женщина, катившая мимо тележку, окинула нас взглядом – и сочувственно улыбнулась.

– Это не твое, – спокойно сказала я. – Где ты это взял?

К этому моменту я уже завладела шоколадкой. Джош заплакал.

– Я не брал, – протянул он, всхлипывая. – Мне это дал один дядя.

– Какой еще дядя? – спросила я, оглядывая покупателей, сновавших с тележками и корзинами между мясной витриной и рыбным прилавком, за которым продавец взвешивал большую треску, держа ее за хвост.

– Так какой дядя? – повторила я свой вопрос.

– Это подарок. Это мое.

Джош заерзал в тележке, стараясь дотянуться до шоколадки, и я сделала шаг назад. За мясным прилавком стояла мусорная корзина. По моей просьбе мясник взял у меня шоколадку и выбросил ее туда.

Оглядываясь назад, скажу, что это был лишь первый такой случай. Произошло нечто необъяснимое, но, по всей вероятности, в этом не было ничего особенного. И все же этот инцидент каким-то образом повлиял и на меня, и на Джоша. Конечно, вряд ли стоило придавать случаю в магазине какое-то серьезное значение, да и обсуждать его с кем-то было бы, пожалуй, странно – история этого не заслуживала. Но какое-то тягостное чувство у нас от нее осталось.

– Ты уверена, что он не взял шоколадку с полки?

– Да. Мы были чуть ли не в нескольких милях от кондитерского отдела и вообще в него не заходили. Но даже если мы там и были, там на полках такого «Тоблерона» не бывает. Я проверила это первым делом.

– Может, он взял последнюю?

– Нет. Такие плитки они не закупают. Я нашла ассистента продавца и спросила. В этом магазине продают только маленькие плитки, больших там не бывает.

Маркус откинулся на спинку стула.

– Ты не спрашивала его – может, шоколадку ему кто-то дал в детском саду, и он таскал ее с собой с тех пор?

– Я бы заметила. Я же говорю, плитка была здоровенная.

– Но ты его спрашивала?

– Да, конечно, спрашивала. Но он только плакал и ничего не отвечал. Не устраивать же ему допрос с пристрастием. Ему только три года.

– Значит, кто-то дал ее в супермаркете.

– Именно. А кто и зачем мог это сделать? Кто мог сунуть ребенку огромную плитку швейцарского шоколада?

– Ну, люди постоянно дарят детям шоколад…

– Да, но не так. Ты должен признать, что все это очень странно.

– Да. Это странно. Значит, ты на какое-то время оставила его без присмотра?

У меня больно заколотилось сердце.

– Ненадолго, Маркус. Всего на несколько минут.

Муж, нахмурив брови, устремил на меня тяжелый, подозрительный взгляд. У меня тут же возникло желание оправдаться.

– Послушай, я думаю, что отойти от ребенка на несколько минут в супермаркете – это совсем не то, что заснуть на пляже у моря, вместо того чтобы присматривать за сыном, – бросила я.

Маркус взялся за узел галстука и ослабил его, дергая из стороны в сторону, словно он его душил.

– Что ж, по крайней мере, с ним ничего не случилось. – Муж взял нож и вилку, но тут же снова отложил их. – Будем считать это одной из странных вещей, которые время от времени случаются.

Маркус покончил с зеленой фасолью, но оставил на тарелке фенхель и большую часть цыпленка.

– Что-то ты почти ничего не съел.

– Я не очень голоден. Извини. Но вообще-то было вкусно. Просто замечательно. Восхитительно. Спасибо.

Каждый комплимент вонзался мне в душу, словно кинжал.

Я оттолкнула свою тарелку.

– Все получилось сухое, разве не так? Похоже, я все передержала в духовке.

– Да нет, все просто чудно.

– Да какое там чудно. – Мне хотелось, чтобы муж был честен, и было бы намного проще, если бы он не восторгался все время моей готовкой. Это было что-то вроде игры, которую начала я и в которую Маркус когда-то включился.

– Нет, правда, все отлично. Просто у меня был очень обильный ланч. К нам приезжали русские. Они были настроены праздновать, так что мы пошли в «Уолсли».

Муж чувствовал себя виноватым – я ясно это видела по тому, как он встряхивал головой, и почему-то захотела усугубить это его состояние.

– Ты ведь не стесняешься показываться в их обществе на улице? – спросила я.

– Знаешь, они вообще-то не какие-нибудь дикари. Да, я понимаю, ты считаешь их бандитами, но Олег учился в Даремском университете, а Дмитрий – в Лондонской школе экономики.

Маркус встал, отнес обе наши тарелки в раковину, подержал их под струей воды и поставил в сушилку. При этом он сделал небольшую паузу, чтобы переставить тарелку и чашку Джоша, которые я оставила в раковине раньше. Движения его были точными и экономными, как и его речь. Теперь я поняла, в чем дело, что именно стояло за его слишком активной мимикой и какова причина того, что его голос кажется чуть странным – он все еще был слегка пьян.

Зазвонил его мобильный телефон, и он бросился через всю комнату, чтобы достать его из кармана пиджака.

– А, Мэри! – сказал он в трубку, склонив голову и потирал свободной рукой лоб.