– Завтра пойду в лес за грибами, – раздаётся из комнаты голос женщины.

Я уже не знаю, что она делает при этом, как будто бы открывает шкаф, хотя навряд ли она может доставать оттуда корзину – я вообще очень сомневаюсь, что во всей этой квартире есть какие-то более-менее приличные вещи.

– Не пей тогда больше, – говорит ей сын уже совсем по-взрослому.

Женщина смеётся некрасивым пьяным смехом, а я думаю, что вообще очень даже некрасиво без стеснений напиваться на глазах у ребёнка. Мои родители в годы моего детства даже в редкие праздники никогда не позволяли себе такого. Хотя впрочем они вообще люди непьющие – ни мама, ни папа. Я усмехаюсь тому, как странным образом всё переплетается в моём воображении.

Папа… Неужели вот этот мальчуган откуда-то из другого измерения, из прошлого, правда мой родитель в далёком детстве? Возможно ли правда увидеть такое? Прямо какая-то мистика… Или мне кто-то об этом рассказывал? Останавливаюсь на этой версии. В комнате тем временем продолжается разговор.

– Возьми меня за грибами, – просится ребёнок.

– Нет, – строгим голосом отвечает ему мать.

– Ну, возьми, я не заблужусь, я не буду убегать далеко, – хнычет он.

– Даже если ты не убежишь, тебя может похитить леший, – явно сдерживая смех, говорит пьяница.

– Знаю, ты уже предупреждала, – вздохнув, сетует ребёнок. – кикимора тоже может подкараулить.

– Нет, кикимора живёт на болоте, я туда мы пойдём вместе в конце июля – за морошкой, – сообщает женщина.

– Вместе? – оживляется пацан, и тотчас задумчиво добавляет. – Но разве кикимора не подруга лешего? Почему они живут не вместе? Им было бы хорошо…

– У лешего нет подруг, – говорит женщина.

А я думаю, что несмотря ни на что, в этой семье, как и в тысячах других семей во всём мире, верят в сказки. И также, как большинство родителей пугают своих детей всякими бабайками, как и меня пугали ими в детстве, здесь – лешими да кикиморами.

Дальше в комнате случилась какая-то странная, непонятная мне пауза, а после мальчуган спрашивает робко, так, будто уже заводил разговор об этом и будто за этот вопрос его уже не раз ругали.

– Поэтому леший и похищает людей, чтобы у него были друзья?

Пьяная женщина ничего не отвечает своему сыну. Тогда он продолжает.

– Поэтому он и похитил моего папу?

Голос ребёнка становится на миг таким дрожащим и тонким, что кажется – он снова заплачет, но уже не от физической боли, а от той, которая накопилась в его душе.

– Ну-ка, марш на кухню, – кричит на него мать. – А то без тебя съедят всю «Красную шапочку»…

– Я давно догадался, ты ходишь в лес, чтобы найти моего отца, – ей в тон кричит малыш. – Ты просто плохо ищешь, а вот я бы его уже давно нашёл.

Раздаётся громкий хлопок, как от затрещины.

– Марш на кухню, – повторяет уже совсем грозно пьяный женский голос.

Тотчас я шарахаюсь в сторону, освобождая дорогу. Однако какой-то громкий звук теперь звенит в моих ушах. Не могу понять, откуда он. Может быть звонят в дверь? Но никто из шестнадцати жильцов этой квартиры не спешит открывать. Зажимаю уши ладонями, но звук не прекращается. Предполагаю тогда, что он раздаётся в моей голове. Закрываю глаза, пытаясь прогнать наваждение. А когда открываю, как от испуга вскрикиваю. Растерянно озираюсь по сторонам, хотя на самом деле не обнаруживаю ничего удивительного.

Вокруг знакомая обстановка. Точнее – я вообще у себя дома.

Соображаю наконец, что звонит телефон – вскакиваю, хватаю трубку. У нас остался вот такой старенький телефонный аппарат. Просто родители мои тоже старенькие, поэтому никак не хотят его выкидывать.

– Алло, – кричу я в трубку, предполагая, что возможно уже опоздала.

Телефон в самом деле звенел слишком долго и на том конце наверняка отчаялись ждать. Однако предположение моё оказывается ошибочным.

– Здравствуйте, – слышу я незнакомый мужской голос.

Тоже здороваюсь и спешу сообщить, что родителей в этот момент нет дома, потому что ведь это явно звонят им – мои друзья не знают этот номер. Однако незнакомец торопится меня заверить, что хочет поговорить именно со мной. Называет даже меня по имени и уточняет, дочь ли я того человека, о котором он хочет поговорить. Отвечаю утвердительно, растерянно слушаю.

Начинает он как-то сумбурно издалека. Про то, как скверно мой папа относится к моей маме и ко мне, своей единственной дочери. Что же, я понимаю – конфликт отцов и детей вечный, и в наши дни он другой, не такой, как во времена Тургенева…

Говорю об этом незнакомцу, но тот не унимается. Торопливо пересказывает все гадости, которые в мой адрес говорит мой родной отец. Впрочем, обо всём этом я слегка догадывалась, хотя теперь весьма шокирована. Для убедительности он перемежает свой рассказ уже достоверными подробностями из нашего быта – такими, которые я знаю, и которые рассказать за пределами семьи мог только свой человек. Ещё говорит о путешествиях, разумеется, совместных – была, к сожалению, такая страница в нашей семейной летописи. Точнее, летопись эту ведёт сама жизнь, а семьи у меня всё-таки нет. Только мама. И папа – в соседней комнате. Просто он всегда грезил дальними странствиями, выписывал даже журнал «Вокруг света», вот я и подумала, наивная, что если осуществлю его мечту и покажу хотя бы чуточку мира, мы подружимся. Показала. Не подружились. В сердце его только разгорелось ещё больше тщеславия. И усилилась ненависть.

Хотя скорее всего он родился и умудрялся как-то жить без сердца. Бывают ведь такие люди – бессердечные, у которых вместо сердца какой-нибудь другой орган, например, желчный пузырь… Так думала я с детства. А в зрелые годы только укрепилась в подобном мнении.

– Послушайте, а зачем вы мне всё это рассказываете? – спрашиваю я у звонившего, не выдерживая всю ту грязь, которую вылил он на меня.

Ведь в конце концов не мог же незнакомец делать подобный шаг просто так – в любом поступке человека всегда присутствует хотя бы доля смысла и своя корысть.

– Деньги он у меня украл, когда на стоянке работал, – резко заявил звонивший. – В полицию я не пойду, а вот вам рассказываю, знайте об этом.

– Почему же не пойдёте? – встрепенувшись, недоумеваю я. – Идите!

Но человек, не прощаясь, бросает трубку.

Рассказываю обо всём маме, папа слушает тоже. Он вообще всегда всё слушает, привычка у него такая. Хотя делает вид, что до всего ему нет никакого дела. У мамы куча вопросов. Он злится оттого, что так настойчиво вторгаются в его жизнь. Просто уже давным-давно в нашей квартире у него именно – своя жизнь, а мы – просто подселение.

– Это звонил хозяин стоянки, – нехотя говорит он. – Никаких денег я у него не крал.

– Зачем же ему врать? – боязливо спрашивает мама.

– К жене своей ревнует, ха-ха…

Мама пятится.

Она у меня такая вот боязливая – всю жизнь боялась его гнева и его ненависти. Он смотрит на нас взглядом лютого зверя и уходит в свою комнату. Потому что это именно и есть – его комната, а у нас – коммуналка. Но так было не всегда, а сложилось как-то само собой с течением времени, хотя все годы мама старалась, чтобы семья у нас была благополучной. Однако не вышло, всё разрушилось, будто случилось вторжение злых сил, или они просто-напросто жили с нами под одной крышей. Мы отдалялись постепенно, разделялись, обосабливались… В итоге в нашей трёхкомнатной квартире каждому стала принадлежать отдельная комната. И у каждого в комнате за дверью висело своё полотенце, хранилась зубная щётка и паста, мыло, шампунь, а также кастрюли и продукты.

Заглядываю в его комнату и рассматриваю всё это задумчиво, потому что никогда здесь не была и не видела, как на самом деле аккуратно он всё там расположил. Смотрю на фотографию его матери в рамочке и мне почему-то неприятно видеть это лицо – мне кажется, что на этом слегка мутноватом снимке, сделанном небрежно и скорее всего каким-то неловким любителем, женщина эта тоже пьяная. Однако рамочка дорогая и модная. Видимо папа мой купил её совсем недавно. Мама моя идёт за ним в его комнату и ждёт разъяснений. Я стою рядом с ней. Но он молчит, даёт понять, что его жизнь – не наше дело. Тогда мы выходим.