Что-то принесло его сюда – нечистая. Хотелось стихии, запахов, ночи, колдовства, хотелось спазма и вечности на уровне молекул – получил: лодж в лесу, а вокруг на сотни километров ни единого города. Люди в деревнях голые, едят коз – одну в три года, едят корни маниока, тугой белок, сдобренный ядом: синильная кислота в малых количествах убивает не сразу, но день за днём человек погибает изнутри…

Тут океан в виде реки, вода бурая от спин крокодилов, в воде инфекции и сказки; тысячи лет между ними беззвучная битва. Вечером луна падает своим отражением на кожу воды – космические мурашки на поверхности. Свет плотный, густой – как ощущение или как надежда, почти осязаемое небесное варево.

…Бах встал и ел этот свет, впитывал его всеми клетками своего тела, всей своей историей жизни. Как ядро бесконечного сознания, он стоял там, подлинный первичный Бог, и ничто не могло уязвить его, и всё объясняло его, как голос шёпотом: тысячи лет изо дня в день я искал Тебя.

Так бы стоять и расти как лунное дерево, но – человеческое тело: устало, вымерзло. Вернулся в хижину, а в ней – закупоренная темнота: электричество берегут по ночам, генераторы выключены. Хотелось дышать ночью, и он убрал москитный балдахин, убрал волнение и перешёл в сон. И там всё это продолжилось: невесомость и ощущение вечности в чистом виде. Больше нигде этого не осталось – и в людях не осталось, но здесь, в Африке, есть. Жизнь заполняет человека до конца и тут же – смерть, как начало, эмоция, и тут же – больные животы и головы.

Бах спал, а путешествие длилось: судьба искала событие, урок, счастье не могло быть усвоено без несчастья – таковы правила первичных материй. Прилетела свежесть, прилетела не одна, с ней что-то чёрное, мелкое, что-то тонкое, как скрытый смысл. Оно впилось ему в руку, и оттуда понеслась болезнь по крови, и оттуда полезли мировые скорби, воплощённые в вирус. Комариха разбухла, как ёлочный шар, вынула иглу и поплыла по воздуху медленно, словно праздничный дьявол. Ничего нельзя было изменить.

С утра он ещё не знал. Сел за руль и гонялся за химерами по африканским лесам, искал ответы на свои эмоции. Ходил пешком тоже. С утра он ничего не знал, но посвящение уже началось.

Вот он глазами двигался, узнавал природу вещей, шёл на своих ногах, используя тайное знание. Ноги шли путанно, тело моталось из стороны в сторону. Цепляясь за воздух, Бах спускался с холма. Смотрел во все глаза, видел смысловой фон. Это был взрослого цвета лес, продетый сквозь солнечную активность. Мысли надувались в голове и больно давили

на виски – приходилось обдумывать, но такая чушь.

– Помнишь, как ловил ему свежих лосей?

Где-то споткнулся, раздробил себе сознание и остался стоять там один, среди прошлого, которое бежало впереди него. Вспомнилось детство, отец, маленький городок. Лосей никто не ловил, но такая присказка. «Наловлю тебе свежих лосей», – отец говорил. К чему это теперь? Снова они – вездесущие незримые члены семьи.

– И здесь со мной.

Как будто вся жизнь в одном моменте сошлась. Африка что-то такое делает с человеком – не объяснить. Спонтанное небо, спутанные волосы дорог. Тут даже шагов нет, хотя он идёт, но даже шагов нет. Когда звуки повторяются достаточно часто, они превращаются в тишину. Новая мысль лопнула тихо, почти безболезненно:

– Не знаю, кто ты, но я конец цепи. Я итог смешиваний, которые люди принимали за собственный путь.

Так он сам говорил ещё недавно. Думал: в нём копится большое. Теперь увидел себя со стороны: подтвердилось. Говорил так: «Всё вокруг занимается тем, что копирует себя, создавая продолжительность, то есть жизнь». Это и есть ответ на все вопросы. Хотя он пока не понял его до конца, только знал.

Тишина уходила понемногу. В листьях шелушились разноцветные ткачики – линяли. Всё было так подробно. Формировалось предвкушение звука, запаха, формировалась привычная реальность. Дошёл до понимания, дошёл до ручья, встал на воду – вымок. По воде не ходят – просто проверил. Суша мягкая,

сырая – не готовил никто; потом песок. Шёл же совсем недолго, но уже стемнело, вязкие сумерки по глазам. Вот не зря говорят: Африка – декорации для проворачивания тёмных дел.

Какие-то дела… Так сильно не хватает определённости. Где он находится? Задал вопрос, задал душе геометрические координаты, но интуитивная география молчала. Хотелось бы подключить логику. «Где тут зарядное устройство?» – хотелось бы поднабраться ума. «Где магазин, я бы купил?..»

В итоге ничего не нашёл, стоял на поляне, протягивал воздух через сигарету. Потом сел, прислонился к дереву спиной. Такое ощущение, что уснул. Но это был не сон, может, что-то похожее, но не сон. Он оставался в сознании, был неподвижен, но двигался – глаза открыты. Ходил в какой-то длинный тоннель из пустоты. Там на земле сидел Тот в медной шапке. Его завораживающее настроение передавалось мгновенно.

– Кто ты такой?

– Я твоя цель. Найди меня.

– Но зачем?

– Ты должен найти.

– Но – как?

Всё исчезло: и Тот, и лес. Бах висел в воздухе, как неоконченная фраза и озирался повсюду, выискивая рот, который его произнёс. Но рта нигде не было, и он продолжал висеть, пока в какой-то момент не выключилась реальность. Он упал в некое затемнённое пространство со стенами, но вовсе не упал. Бах оказался сидящим на стуле в незнакомой комнате, а около него стоял белый человек, похожий на снежного.

– Привет, дружище. Как-то неважно выглядишь.

– Где я?

– Ну вот, приехали. А я говорил, что днём спать вредно, да ещё на такой жаре. Давай, приходи в себя и приступай к дежурству.

Бах потёр глаза и покорно пошёл в соседнюю комнату. Во всём этом было что-то знакомое, но – что, этого он пока не знал.

-–

Иногда так бывает, что человек входит в паралич, а выйти из него не может, стоит перед всей этой сложной хитрозавёрнутой махиной жизни и начисто лишается способности действовать. Он не действует, но успешно копирует проверенные судьбы окружающих людей. Ему надо просто пальцем пошевелить, ткнуть им в небо, но он боится залезть в просак, потому что ему кажется, что просак должен быть непременно в небе, иначе, куда бы тогда складывалась радуга и где бы пропадали самолёты. Просак – это кладовка для отслуживших вещей и явлений, и палец туда совать крайне небезопасно.

Так человек думает. И поэтому он стоит, как гора, – сначала стоит, а потом лежит как гора. Та самая, которая могла быть ходячей, но ей очень лениво, и она ждёт, руководствуясь крылатыми выражениями, на которых пророк и сам прилетит, если уж такая оказия.

Слышимо:

– Ты растолстел.

– Я полон. Я полон надежд.

Нет, ты просто растолстел, закостенел, сдался. В тебе психические микробы, некоторые грибы, протисты, патогенные демоны – они образуют смирение, но ты не считаешь это инфекцией, ты считаешь это частью своего характера. Ты говоришь:

– Может быть, душа – это тоже микроб?

Ты занимаешься казуистикой, софистикой и всякими искажениями мысли. Всякое утро и ещё перед сном вечером ты запускаешь невидимую волну-руку в клубок мозговых нервов и теребишь размышлениями каждую деталь своего характера, испытывая глазодвигательный, преддверно-улитковый и блуждающий оргазмы, нагоняя на себя мурашки неподдельного ужаса бытия.