Вид одинокой старухи, борющейся с ветром на берегу бескрайнего серого океана, тронул в душе Энджи чувствительную струнку: Монеган уже за восемьдесят… Старуха доковыляла до первой ступеньки, и Энджи обернулась к Гудрун:

– Лестница какая длинная. Разве вы ей не поможете?

– Ей осталось только войти в лифт. Судья Монеган очень независимая натура. Если ей понадобится помощь, она попросит. Заходите в гостиную и позвольте принять у вас пальто, я сейчас сделаю чай.

Усадив Энджи на диван, Гудрун вышла.

Любуясь океаном, Паллорино мельком взглянула на часы. Четверть пятого.

– Здравствуйте, Анджела!

Подскочив как ужаленная, Энджи обернулась. Судья успела сменить пальто и сапоги на широкий свитер и тапочки и передвигалась по гостиной с яростью на лице. Однако Энджи, видевшая, как старуха гуляла по берегу, читала ее истинные эмоции – предельное напряжение сил против боли, желание не поддаться старческой немощи. У судьи Монеган была своя гордость – Энджи ее даже зауважала. Она будто заглянула в душу Джилли Монеган, а уж Паллорино хорошо знала, что такое боль и гордость… и страх показать свою слабость.

– Энджи, – поправила она, шагнув вперед и выставив руку. – Энджи Паллорино, не Анджела.

– Разумеется. – Старуха крепко, по-мужски пожала ей руку, ввинтившись глазками в лицо Энджи. – Очень приятно познакомиться с вами лично. В газетах и по телевизору вы выглядите хуже. Садитесь. Гудрун сейчас принесет чай. Или вы предпочитаете кофе?

– Я буду то же, что и вы.

– Тогда чай. – Судья вздрогнула от боли, опустившись на стул, стоящий диагонально от дивана, за стеклянным кофейным столиком. Появилась Гудрун с подносом, разлила чай в фарфоровые чашки и выставила блюдо имбирного печенья. Очень в духе старой Виктории – британские колониальные традиции здесь еще живы. Файф-о-клок в отеле «Фэрмонт Эмпресс» во Внутренней гавани вызывает восторг у американских туристов, как и «премилые старинные лавочки» и прочая британская специфика исторических кварталов. Из шкафа на другом конце гостиной Гудрун принесла обтянутую черной кожей коробку для хранения документов и поставила на пол возле стула судьи.

Поднеся чашку к губам слегка дрожащей рукой, Джилли Монеган сделала маленький глоток, пристально глядя на Гудрун, пока экономка не вышла из комнаты. Затем судья сказала:

– Перейду сразу к существу вопроса. Я хочу нанять вас расследовать старое дело, так называемый висяк.

– Я уже сказала по телефону – я сейчас не берусь за расследования.

– Однако вы приехали.

Энджи осмелилась сесть чуть поудобнее.

– Признаюсь, мне стало любопытно.

Судья чуть улыбнулась.

– Любопытство как приоткрытая форточка. Мне осталось выкрутить вам руку и втолкнуть в окно.

Энджи открыла рот, но судья покачала головой:

– Подождите. Дослушайте меня до конца. Двадцать четыре года назад моя внучка Жасмин Гулати отправилась на рыбалку в составе чисто женской группы. Всего девять туристок и двое проводников-мужчин. Жасмин тогда было двадцать пять лет, она училась в магистратуре Университета Виктория, специальность – английская литература. И страстно увлекалась ловлей нахлыстом – отец приохотил, мой зять.

Наклонившись, Джилли Монеган поставила чашку с блюдцем на стол, мелко позвякивая фарфором.

– Поездку организовала некая Рейчел Харт, тоже заядлая удильщица и кинооператор. Она снимала документальный репортаж об этой поездке, хотела потом сделать фильм, рабочее название – «Женщины в потоке». Спонсорами выступали журнал «Активный отдых» и компания «Кинабулу», производитель экипировки для «тихих» видов спорта, – судья показала кавычки, – к коим относятся альпинизм, бег по пересеченной местности, рыбная ловля, серфинг и лыжи. Во время той поездки моя Жасмин пропала.

Судья Монеган помолчала, значительно глядя Энджи в глаза.

– В последний раз ее видели с удочкой чуть выше водопада Планж на реке Наамиш, когда до конца поездки оставалось менее суток. Она удила одна в маленькой бухте вблизи водопада. По официальной версии, она поскользнулась на мокрых камнях и упала в реку. Тело так не нашли.

По спине Энджи пробежала дрожь.

– Вы сказали, Наамиш? – повторила она.

Судья наклонила голову, разглядывая Энджи.

– Я видела вас в новостях, – проговорила она. – Человеческие останки в той неглубокой могиле – это моя Жасмин.

Энджи невольно подалась вперед, поставив чашку с блюдцем на стол:

– Как, уже установили личность?

– Анализ ДНК, зубная карта и найденные украшения подтвердили, что это моя пропавшая внучка. Вчера утром мне позвонили из коронерской службы. – Джилли Монеган снова замолчала, не сводя глаз с собеседницы. Энджи показалось, будто с ней ведут какую-то непонятную игру.

– Значит, вы увидели меня в новостях и решили мне позвонить?

– Я твердо верю, что случайностей не бывает, Анджела. Нельзя упускать представляющиеся возможности. Вы ее нашли. Вы детектив. Вы приехали ко мне.

– Ее нашла не я.

– Знаю, знаю, – отмахнулась судья. – Но вы поехали на ту же реку, что и моя Жасмин. Вы остановились в том же лодже, что и она со своими восемью товарками. Вы жили в палатках на том же берегу. Вы оказались на реке в тот самый час, когда собака грибника разрыла могилу Жасмин спустя столько лет. Грибник позвал на помощь, и вы откликнулись. Вы видели ее в земле, ее кости. Вы же видели ее собственными глазами! – Старуха помолчала, стараясь отдышаться и, видимо, успокоиться. – Мне кажется, между вами и моей Жасмин возникла некая незримая связь. Я ведь кое-что знаю о вас из новостей, Анджела.

– Энджи, – тихо поправила Паллорино.

– Разумеется. Энджи. На основании имеющейся у меня информации о вашем прошлом я делаю вывод, что вы обладаете всеми необходимыми качествами, чтобы ответить на мой вопрос – что же произошло с Жасмин на реке двадцать четыре года назад.

Энджи смотрела на старуху с неловкостью и недоверием.

– А что такого вы знаете о моем прошлом?

– Я смотрела новости по телевизору и пристально следила за статьями в прессе. Меня заинтриговала ваша история с «ангельской колыбелью» и с убийством Крестителя. Вы расследовали свое собственное старое дело, установили личность своего биологического отца. Я с нетерпением ожидаю суда над ним и уже заказала вашу неавторизованную биографию пера Грабловски… – Старуха подалась вперед. – Все это, – она махнула рукой в сторону стеклянной стены, будто обозначив информацию, крывшуюся в неведомых далях за океаном, – говорит об одном: вы упрямы. Когда вы чего-то ходите, вы идете по следу, не теряя из виду цели, не давая себя сбить. Вы не пасуете перед трудностями и добиваетесь своего… – Она помолчала, глядя на Энджи. – Вы мне нравитесь.

Энджи моргнула.

– Вы питбуль. А я люблю питбулей.

Энджи неловко кашлянула.

– Вы говорите, что вашу внучку…

– Жасмин. Давайте называть ее по имени.

– Вы сказали, что Жасмин в последний раз видели с удочкой недалеко от водопада Планж, где действительно ничего не стоит сорваться в реку?

– Верно.

– И после поисков ее официально признали утонувшей?

– Да.

– Тогда какие могут быть вопросы о том, что произошло двадцать четыре года назад?

Энджи еще не договорила, когда несообразность стала очевидна ей самой: если внучка судьи погибла в реке, почему ее останки нашли в неглубокой могиле почти за двести метров от берега?

Судья Монеган взяла имбирное печенье и откусила. Тщательно прожевав, она проглотила кусок и вытерла губы салфеткой.

– Я вам сейчас кое-что покажу. – Из обтянутой кожей коробки у стула Джилли вынула папку, а за ней фотографию в рамке. Папку она положила на стол, а фотографию протянула Энджи.

Крупным планом была снята красивая девушка – гладкая смуглая кожа, блестящие темные глаза с густыми ресницами. Широкая белозубая улыбка – хоть на рекламу зубной пасты. Темные волосы густым плащом покрывают хрупкие плечи. На девушке непромокаемый полукомбинезон и жилет со множеством карманов; в руке удилище для ловли нахлыстом.