Однако к счастью для его работы и к несчастью для всех остальных интересов, наконец-то пришла осень, он стал проводить тренинги почти каждую неделю, и намерение почаще видеть преподавательницу Анисьи благополучно забылось. Анисья начала готовиться к соревнованиям, Инга, видя занятость Святослава, немного успокоилась. Все пошло своим чередом.
Она чувствовала, как он устал, как сведены мускулы его спины, какие напряженные вибрации исходят от его горла, натруженного за день беспрестанных разговоров, как ото лба упругим пульсирующим пятном распространяется боль. Прилегла к нему на колени, позволила себя погладить и почесать живот, втянула в себя воздух, судорогой сведенный вокруг него, каждым волоском вобрала то нехорошее, что дрожало у него внутри. Ляг, иди ляг, внушала она ему, мне будет проще помочь тебе.
– Ну и что, что в каком-то там клубе не признают ее родословной? – доказывал он хозяйке. – Ты же не для того ее брала, чтобы хвастать ее происхождением перед подругами!
– Представь себе, и для этого тоже! Да если бы я только знала, что принесла в дом безродную дворовую кошку вместо британской короткошерстной!..
– То что бы ты сделала?
– Да никогда бы этого не случилось! Кстати, еще не поздно все исправить.
– Не смей, – сказал он, и она, лежа на его коленях, почувствовала, как он замер и как напряглись его мышцы под кожей. Повеяло угрозой и опасностью, а пульсирующее пятно увеличилось в размерах.
– И что ты сделаешь?
Он ничего не ответил и, подхватив ее на руки, ушел в спальню.
Наконец-то лег, перевернулся на живот, раскинув руки в стороны. Она походила по его спине, потерлась о его ухо, полежала, растянувшись вдоль его позвоночника и снова принюхиваясь к его волосам. Почувствовала, как он наконец-то немного расслабился, как слегка спало напряжение и сердце забилось ровнее. Скатилась с его спины, когда он перевернулся на бок, привалилась к его животу, зевнула сладко.
Спи, мой человек, спи крепко и поправляйся. Завтра будет лучше, чем сегодня.
Римская Империя, I в. до н. э.
Их семья была хоть и знатной, но порядком обедневшей, кроме того, Алисия была самой младшей среди своих пяти братьев и пяти сестер, поэтому когда настала пора выдавать ее замуж, родителям, уже справившим десять свадеб, нечего было предложить в качестве приданного за своим поздним и, видимо, поэтому самым любимым и лелеемым ребенком. Единственное, чем они смогли обеспечить ее в полной мере, это прекрасным образованием – полученные ею знания касались не только традиционных для девочек умений вести домашнее хозяйство, танцев, пения и музицирования, но и точных наук, искусства логики и ораторства, изучать которые ее братьев отправляли в Грецию. По большому счету ее даже не приходилось обучать специально – она все схватывала на лету, а если чего-то не понимала, то требовала разъяснений у братьев или отца. Все с удовольствием проводили с ней время и делились своими знаниями и умениями, так что к моменту, когда она выросла, в плане образованности она могла бы посоперничать с любым молодым человеком из знатной семьи, только что вернувшимся из Афин и прошедшим полный курс точных и гуманитарных наук.
Однако это, к сожалению, практически не повышало ее шансы выйти замуж за человека их круга в виду отсутствия за ней приданного, и родители немало сокрушались, видя, что дочери уже исполнилось семнадцать, а подходящих женихов на горизонте как не было, так и нет.
Однажды к отцу на обед заехал его старый приятель, и пока они угощались сырами, холодной свининой, вином и фруктами, Алисия несколько раз мелькнула своими рыжими волосами между занавесок, огораживающих круглое помещение трапезной. Гость спросил, у кого это в семье друга такая яркая шевелюра, и тот позвал Алисию к столу и представил ее. Гость был высок и могуч – огрубевший вояка с обветренным лицом и руками и тяжелым взглядом из-под густых бровей.
– Пойдешь замуж за моего сына? – спросил он.
Его не остановило то, что за Алисией не давали приданного, и молодых вскоре обручили, а потом и поженили, после чего Алисия покинула отцовский кров.
В ее новой семье жили на гораздо более широкую ногу, чем ее родители, но вот нравы в ней царили весьма устаревшие: всем в доме заправлял глава огромного семейства – тот самый вояка, который выбрал ее в жены своему сыну, а все остальные, начиная с его жены и заканчивая малыми детьми, слушались его беспрекословно, и даже когда он пребывал в своих бесконечных военных походах, четко следовали установленному им порядку. Его старший сын Клавдий, теперешний муж Алисии, не был исключением, хотя она и замечала, что далеко не все отцовские решения приходились ему по душе.
– А на мне ты женился тоже только потому, что он так захотел? – спросила она его как-то.
Клавдий это отрицал, но было понятно, что даже если бы она не пришлась ему по душе и не вызвала бы в нем нежные чувства, которые только крепли с каждым днем, то он все равно не посмел бы ослушаться отца.
Клавдий был высок и в отца черноволос, образован и хорошо развит физически – глава семьи тщательно готовил себе замену, которая должна была потребоваться рано или поздно. Он умел поддержать и умный, и шутливый разговор, сделать комплимент, был достаточно терпелив и деликатен, и Алисия тоже стала замечать, что молодой человек не оставляет ее равнодушной. Довольно скоро их дни и ночи наполнились новым смыслом, который появляется, когда приходит первая влюбленность: солнце стало светить ярче, деревья казались зеленее, персики вкуснее, а все люди – лучше, чем они есть на самом деле.
В апреле из похода в Северную Италию под предводительством Юлия Цезаря неожиданно вернулся отец Клавдия – усталый, мрачный и еще более потяжелевший. В первый свой вечер дома традиционно отобедал в кругу семьи, а потом всех отослал из трапезной и тянул вино бокал за бокалом, становясь от этого еще мрачнее и тяжелее. Алисия, спрятавшись за одной из занавесок, с ужасом и плохо сдерживаемым отвращением наблюдала за ним.
Он заметил ее присутствие, хотя она стояла у него за спиной.
– Подойди, – сказал он. – Сядь.
Алисия опустилась рядом с ним на подушки. От него пахнуло пряным, терпким, горьким. Он резко и грубо потянул ее за руку, так что ей пришлось придвинуться к нему совсем близко. Она посмотрела ему прямо в глаза, готовясь дать отпор, а он вдруг поднял руку и коснулся ее волос, будто хотел узнать, какие они на ощупь.
– Придешь сегодня ко мне, когда стемнеет, – сказал он, выпуская прядь ее волос из рук и отворачиваясь.
– Никуда я не пойду, – сказала Алисия Клавдию, передав ему слова отца.
– Ты не можешь не пойти, – горячо возразил он.
– Еще как могу.
Утром высекли молодую рабыню, которая прислуживала Алисии.
– Придешь ко мне ночью, – повторил отец Клавдия.
Алисия не выдержала на пятый день, когда из-за нее наказали дочь поварихи – совсем еще девочку. Пришла.
Когда он навалился на нее, тяжелый, горячий, поняла, что сопротивляться бесполезно и злое упрямство охватило ее – лежала не шевелясь и не проронила ни звука. Ненавидела его всей душой. А когда он уснул, выскользнула во внутренний двор и почти до утра просидела, обрывая листья с акации.
Следующей ночью все повторилось.
– Будешь лежать бревном, – сказал он, – снова начну сечь рабов.
– И что же я должна делать? – зло спросила она.
– Ты знаешь, – ответил он. – Твое тело все знает, следуй ему.
На этот раз он не так торопился, как в первую их ночь: долго ласкал ее, изучал, растягивал удовольствие, приходя во все большее возбуждение. Он был более опытен, чем Клавдий, более искушен, и Алисия заметила, что невольно прислушивается к себе, и все равно в момент, когда он проник в нее, в ней снова не осталось ничего, кроме ненависти.
К счастью, он оставался дома не более двух недель, а потом снова отбыл за Цезарем.
Прошло какое-то время, прежде чем Алисия снова смогла быть с Клавдием. Понимала, что того не в чем винить, что он не смог бы противостоять своему отцу, но все равно винила и каждый раз, когда Клавдий пытался коснуться ее, вспоминала запах и тяжесть другого тела и его ощущение в себе, от которого передергивало и хотелось сбросить кожу и обрасти новой, которая не помнила бы прошлого.
