© ГБУК «Издатель», 2015

© Екимов Б. П., 2015

Нынешний сборник – это не рассказы, повести, но прямая речь автора, произнесённая устно ли, письменно по какому-то поводу или по велению души. Это – статьи, дневники, записки лет прошлых и нынешних, которые, по моему разумению, могут быть полезны, а порой интересны как свидетельство очевидца, как правда жизни, прошедшей ли, нынешней, которую не всегда и не все понимают и принимают. «Спрячь и никому не показывай», – сказал мне руководитель областной нашей газеты, прочитав, на мой взгляд, невинные «Венгерские записки». Это был год 1984-й.

В том же году написанный очерк «За дровами» два года путешествовал по редакциям московских да питерских журналов. Читали, охали, разводили руками. Тогдашний главный редактор газеты «Сельская жизнь», наш земляк – Харламов чуть ли не год уговаривал собственную редакционную коллегию, которая боялась «крамолы». Но всё же опубликовали. Откликом были тысячи писем со всей страны.

В литературной критике, да и литературоведении, издавна называют меня писателем-«деревенщиком», а в нынешнем, ХХI веке даже «последним деревенщиком», хотя, как известно, последней бывает лишь у попа жена.

Всю жизнь я писал о том, что мне близко, дорого, чему душа радуется и о чём болит, стараясь быть голосом своего безмолвного сельского люда. Особенно в так называемой публицистике: прямой откровенной речи. На Всесоюзном радио, в газетах, на телевидении. Так было: годы восьмидесятые, девяностые, нынешний век.

Но даже во времена перестройки и гласности очерк «Дела «колосковые» отказались публиковать и демократы, и коммунисты. Для первых «колоски» да «детишки» – просто мелочь, когда «страна разворачивается…» Вторые отвечали сурово: «Не дадим расстреливать колхозы!» Это был знак новых времён.

В пору нынешнюю литературный газетный очерк со страниц печати и вовсе изгнан. Без него спокойнее.

«Прощание с хутором» – это, видимо, последний мой труд в ушедшем жанре. Этим он и дорог для «последнего деревенщика».

В нынешнее время, когда в России много президентов, парламентов, премьеров да вице-премьеров, но мало порядка, людям хочется определенности, чтобы твердо знать: что будет завтра и что послезавтра, какие налоги платить, кого слушать, а чьи слова мимо ушей пропускать. Говорят-то много… А для жизни нужен порядок. Нужна власть, в семье ли, на хуторе да в селе, в городе, в государстве. Шолоховский герой Григорий Мелехов говорил: «Свободы нам много не надо, иначе на улице друг друга резать начнем». Нужна власть, нужен твердый хозяин. И в тоске по какой-то определенности, по порядку вырывается порой у людей: «Сталина бы вернуть… Он бы – враз…»

Сталина… А может, Жириновского, который вроде бы строг на словах и, может, навел бы порядок?

Порядки бывают всякие. Об одном из таких попробую я рассказать, приглашая в годы прошлые.

Думаю, что многие из людей немолодых слышали о «колосковом» указе и его воплощении в жизнь. Кое-что в печати появлялось. Больше рассказывали старики. Архивы тех лет начинают раскрываться лишь теперь. Но много ли охочих копаться в тех горьких страницах! Да и архивы наши областные волгоградские не больно пока приспособлены для работы.

Начиная работу, прежде всего нашел я текст постановления ЦИК и СНК Союза ССР от 7 августа 1932 г., подписанный М. Калининым, В. Молотовым и А. Енукидзе.

Во вступительной части постановления сказано: «За последнее время участились жалобы рабочих и колхозников на хищение (воровство) грузов на железных дорогах и водном транспорте и хищение (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулиганствующих и вообще противообщественных элементов…

ЦИК и СНК Союза считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа…»

И потом:

«…2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.

3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества».

Как всегда, в ту давнюю (да и в теперешнюю) пору на всякий «чих» сверху во всех газетах начали поддерживать и одобрять новое постановление.

В сельской газете Нижне-Волжского края «Советская деревня» тотчас появилось поддерживающее:

«Колхозники-буденновцы требуют от пролетарского суда применения к ворам общественной собственности – расстрела!» И десятки подписей.

В том же номере – разъяснение председателя Верховного суда Винокурова: «Закон 7 августа… имеет колоссальное значение в деле социалистического строительства… По закону 7 августа пострадают лишь воры, тунеядцы…»

Говоря о неготовности местных архивов к работе в них, имел я в виду еще и то, что человеку стороннему очень трудно понять и сориентироваться: где искать? Семь ли, шесть этажей огромного здания битком бумагами набиты. Да и только ли здесь…

Бывший партийный архив. Архивы бывшего КГБ, МВД, прокуратуры. А начинаешь шарить, словно впотьмах: пухлый справочник, перечисление описей, фондов, но что в них?

Сначала я стал выписывать дела из фондов колхозных, потом искал в бумагах районных сельхозуправлений, в районных и областных прокуратурах. Приносили мне за папкою папку, перебирал и читал я выцветшие ветхие листы бумаги, но нужных мне судеб людских, по которым ударил «колосковый указ», не находил. Одни лишь упоминания и отголоски.

Щедрее оказались фонды районных судов, хотя в архиве, где я работал, от них остались больше воспоминания, По описям они значатся: годы 1933-й, 1934-й. А дел немного. Страница за страницей повторяется: «Выбыло»… «Выбыло»… «Выбыло»… Но кое-что все же осталось.

Об этом и рассказ, документальный, с короткими комментариями и кое-какими добавками людских воспоминаний, которые записывал я прежде и ныне.

Из уголовных дел лиц, осужденных по указу от 7 августа 1932 г.

Страхова Евдокия Леонтьевна, 26 лет, семейная, двое детей.

Зябнева Прасковья Сергеевна, неграмотная, колхозница, 3 детей.

«В Березовский РУМ. Муравлевский с/совет при сем прилагает 2 акта на пойманную кулачку Страхову и колхозницу Зябневу с резаными колосьями одновременно прилагает нарезанные колосья и личность кулачки Страховой».

С Зябневой разговор был короткий: «Рвала колосья. Говорила захотела зерна. Нарвала 2 кг». Приговор 2 года лишения свободы.

Со Страховой несколько длиннее.

«Докладная. Довожу до сведения мы сегодня отобрали у кулачки Страховой Евдокии колос житы… Член сельсовета. 6.VII.33».

Акт: «Страхова Евдокия нарезала колоса 1–2 кг».

Постановление: «…нарезала оржаных колхозных колосков принадлежащих колхозу «Путь к социализму»…

Показания свидетеля: «Кулачка Страхова несла колос в запоне».

Постановление: «6 июня 1933 года кулачка Страхова занялась полным вредительством социалистической колхозной собственности. Нарезала 1 кг колосков ржаных…»