Из трофеев меня больше всего беспокоили порох и готовые патроны. Да-да, именно так и было написано на вполне себе фабричных картонных пачках, в которых лежали эти самые «патроны». Для карабина с пулями, для мультука, как я понял, с крупной дробью. Представляли из себя эти патроны свернутые из вощеной бумаги трубочки, в которые был засыпан отмеренный заряд пороха, а также были положены или пуля, или в отдельном бумажном свертке дробовой снаряд. По инструкции требовалось скусить верхушку патрона, насыпать порох на полку замка, потом в ствол, после чего запыжевать бумагой и вложить (или дослать) пулю.

Для пистолетов таких умных приспособ не было; судя по всему, порох засыпался из пороховницы «на глазок», исходя из опыта стрелка. Пули для короткосвола были обернуты в пропитанную каким-то салом ветошь, и аккуратно уложены в две поясные коробочки из плотной кожи. Интересно, путешественники были явно людьми опытными. Как они умудрились попасться врасплох этим разбойникам?

Так вот, черный порох воды боится напрочь. И портится сразу и насовсем при попадании в него воды. Пока я рядышком, беспокоиться нечего, я не зря себя хозяином здешних вод чувствую, под водой ничего без моего желания не намокнет. Но смогу ли я так же контролировать этот омуток, если уйду по реке вниз или вверх по течению на полсотни-сотню километров? За дюжину верст туда-сюда я спокоен, в этом промежутке я уже каждую песчинку вижу, каждую рыбешку. Любую девицу, что купаться в воду лезет (а после потепления и первых гроз что дети, что взрослые с удовольствием в воду забираются) могу за титьку ухватить за десяток километров. Ощущения – будто живой ладонью трогаю, забавно. Девки, правда, пугаются. Им кажется, что рыбина задела. Потому особо не озорую, так как кроме баловства смысла покамест нет, к сожалению.

Две темные души, что трепыхались около своих бывших тел у меня в реке, я съел. Нечего им тут бултыхаться, моя речка. Да и сил я от этой трапезы поднабрался изрядно, на что и рассчитывал. Даже чуть больше, чем целого оленя, которого я подловил на водопое. Красивый зверюга был, здоровенный, даже я сомневался сначала: сожрать или не сожрать. Но вспомнил, что благородных бухарских оленей перебили всех еще в конце девятнадцатого века, и потому решил не церемониться. Правда, пару оленух и крохотных длинноногих пятнистых оленят трогать не стал. В этом месте тугайные леса густые, сразу их вряд ли найдут. Пусть вырастут сначала, потом слопаю. Вот пару одичавших жеребцов и дикого осла-кулана я схомячил с удовольствием и без особых угрызений. Уж здорово эти блядуны жизнь местным табунщикам портили.

Мелкие духи около поселка оказались веселыми и безобидными созданиями. Правда, при нашей первой встрече я их перепугал до смерти, если про нежить так сказать можно. Почти сутки уговаривал вылезти из кувшина. Но потом привыкли, и оказались изрядными шалунами. Судя по всему, детишкам уже несколько десятилетий, если не столетие с лишком, но сил так и не набрались, а точнее – выбрали свой предел. Все, на что их хватает, это опрокинуть корзину с бельем и утащить чьи-нибудь подштанники. Но здешние хозяйки к этому уже привычные, и потому бдительные. Да и порой подношение в реку кидают, в виде куска сухой лепешки. Тогда мелочь с неделю не озорует вообще.

Любимой забавой духов оказалось катание на водных колесах. Могут часами на них бултыхаться, особенно в лунные ночи. Охранники поселка в такие ночи стараются около берега не задерживаться, так как кажущийся в плеске воды звонкий смех их здорово нервирует. Старшие неженатые парни, кстати, ушли с караваном ранней весной.

Мелких детишек, что бегают купаться на песчаную отмель в полукилометре от поселка, я как-то на автомате охраняю. По крайней мере, бешеного шакала превратил в прах раньше, чем он успел кого-либо покусать. Боласята засверкали голыми задницами, удирая в поселок и вопя при этом как резаные. Вскоре оттуда примчались взрослые мужики, вооруженные кто чем, от мотыги до здоровенной жердины. Но никого не нашли, и успокоились. А детвора снова появилась через пару дней… неугомонные.

Аул Уртасай, двор Санджар-бая.

Санджар-бай, местный феодал, здоровенный седой мужик с аккуратной седой же бородой, прихрамывая, прошелся по выложенному резаным мрамором двору. Остановился около розового куста, нахмурившись, сорвал кремовую розу и понюхал цветок. После чего отшвырнул его и, взметнув полами шитого золотом халата, повернулся к стоящему неподалеку мужику.

– Ты уверен, Абдуразак?

– Да, бай, именно так и было. Шакал был. И исчез. Только шерсть осталась, много шерсти. Как раз там, где следы заканчиваются. И еще – пыль. Как раз такая, что тогда в одежде разбойников была, – обозначенный Абдуразак поклонился, подтверждая свои слова.

– Не нравится мне это, Исмаил-хаджи! Сначала это убийство и исчезновение тел бандитов. И на удар молнии не спишешь, пропали деньги Кемаля-эфенди и оружие его и его сына. Теперь вот это. То, что бешеный шакал не смог покусать детвору – хвала Аллаху! Но вот то, что он просто в прах рассыпался, по словам детей, и мой лучший следопыт это подтверждает… что мне делать, уважаемые? – И хозяин здешних мест повернулся к мулле и казию, сидящим неподалеку и внимательно слушающим.

– Пока ничего. – Подумав, ответил казий, здешний судья. – Законов, ни людских, ни божьих, это происшествие не нарушает. Мало ли что мог сделать Аллах в мудрости своей, чтобы оберечь малолетних детей?

– Злости нечистого в этом нет. – Согласно кивнул мулла, огладив белоснежную бороду. – Люди ни на что не жалуются, кроме обычного. Разбойники – это было неприятно, но опять же, их удалось опознать и найти гнездо. Кто бы мог подумать на этот караван-сарай? И из Коканда вам из канцелярии самого благословенного и наимудрейшего Мадали-хана благодарность пришла.

– На самом деле, Санджар-бай, нам всем, под вашим мудрым руководством, удалось разоблачить старую банду, которая промышляла на нашем тракте. На фоне того, что мы нашли в тайниках караван-сарая, пропажа оружия и золота небольшая неприятность. – Оживился казий. Еще бы, про те приговоры, которые он вынес младшим сыновьям и женам хозяина караван-сарая, написали газеты даже далекого Гурьева. Правда, русские несколько осудили его за излишнюю строгость, но отметили грамотность следствия и непредвзятость самого судьи. Удачно на суде тот русский путешественник оказался, и при этом был настолько вежливым, что прислал с оказией пару экземпляров газеты. Казий сейчас хранил их среди самых ценных своих бумаг. – Судя по всему, наш дорогой Исмаил-ходжа прав, зла в этом всем нет. Я бы даже сказал, да не прогневается на меня Аллах, что в реке проснулся ифрит. Мне мой дед рассказывал, что в некоторых оазисах живут духи-хранители.

– Не ифрит, уважаемый казий. Ифриты – помощники иблиса, да и состоят они из огня. А как вы правильно заметили, что-то, вероятно, проснулось в реке. Мы живем на древней земле, уважаемые, до принятия истинной веры наши предки сталкивались со многими существами. – Мулла неторопливо перебрал четки и, помолчав, продолжил. – Не стоит торопиться и судить по паре эпизодов, благословенных, хотя и весьма загадочных. Но пока я зла не вижу. И не будем спешить, поглядим. Кстати, в Кичкина-ауле в водяных колесах точно кто-то живет. И уже не первое десятилетие. Я сам там ночью смех детский слышал. И опять же, зла в том нет. Вода вообще зло не держит. Ибо вода это жизнь!

Здесь, в этой речке и ее окрестностях, я прожил еще три полных года. Провожал парней по весне или осени в караваны, помогал местным дехканам с посевами риса, иногда баловал хорошей добычей пацанят и девчонок, которые бредешками ловили рыбу. Щипал молодух за сиськи и письки, когда те макали уставшие после летней работы телеса в речную воду. Катался с мелкими духами на водяных колесах при полной луне, пугая до дрожи сторожей.

Собрал в верховьях реки около двух пудов золотых самородков и золотого песка, и двадцать восемь крупных рубинов и сапфиров, а также в одном месте нашел месторождение платины и намыл пару пригоршней самородного песка и мелких слиточков. Пригодится.