— В общем, подруга, все не очень хорошо, но адвокат говорит, что избавиться от навязанной доверенности в ближайшие пару недель тебе поможет, только нужно отыскать кого-то, кто подпишет бумаги, приняв это все от тебя… — продолжила Жанна разговор, переходя к главному. — А так как вызывать на себя ярость твоего мужа вряд ли кто захочет, с этим могут быть проблемы. Разве что передать этот филиал его конкурентам или каким-то давним врагам, но это значит навлечь на себя еще больший гнев Каминского. Нужно сначала продавать квартиру и разводиться, свалив подальше, чтобы этот псих тебя не нашел.

— Может, я так и сделаю, — глядя на алеющий над верхушками деревьев закат, ответила Арина и прикусила губу. — А что по самому разводу? Мне нужно приезжать в суд? Заявление-то за меня никто не подаст…

— Поскольку детей у вас нет и от каких-либо претензий на совместно нажитое ты отказываешься и даже готова подарить этот чертов филиал, то после подачи заявления, если вы будете разводиться через суд, а не по обоюдному, должен пройти, кажется, месяц, и если кто-то не явится, то заседание перенесут, но потом уже проблем не будет, одна беда — тебе нужно будет прийти лично… — Жанна на какое-то время замолчала, послышался характерный щелчок зажигалки — закурила. — Наверное, тебе лучше с твоим мачо быть, по крайней мере, он сможет тебя защитить от Сашки, мало ли, что этому козлу в голову придет. Я слышала, как он орал, что прибьет тебя за то, что ты устроила. У нашего младшего слишком большое самомнение, и ты явно умудрилась наступить на больную мозоль. Он чувствует себя оскорбленным.

— И как я раньше не замечала всех его недостатков? — удивилась Арина, идя по узкой тропинке по саду и ладонью касаясь пышных пионов, что алели на клумбе — лепестки казались бархатно-мягкими и были безумно приятны на ощупь. — Такое ощущение, что я проспала десять лет своей жизни… А может, я просто не хотела ничего замечать? Плыла по течению, не думала ни о прошлом, ни о будущем… Андрей будто разбудил меня, я снова ощутила себя живой, снова начала что-то чувствовать, думать и анализировать… Я ведь существовала на полном автомате — дом, офис, обязательная программа вечеринок и поездок, дежурные поцелуи… Но знаешь, я рада, что все это позади…

— Я тоже рада, — вполне искренне рассмеялась Жанна. — Ты в последнее время стала вовсе уж странной, я даже опасалась за твою психику, но предпочитала не лезть. Хотя иногда мне очень хотелось посоветовать тебе моего терапевта.

— Ты ходишь к психологу? — Это было неожиданно услышать. Уверенная в себе эгоистичная Жанна, которая идет по жизни легко и беззаботно — и сеансы психотерапии? Это совершенно не укладывалось у Арины в голове.

— Забудь, — выдохнула Жанна, словно уже жалея, что призналась. — Это не столь важно. Врач мог понадобиться тебе — с твоей жизненной летаргией. Но все вышло, как нельзя лучше! Влюбиться — лучшая терапия, которую можно представить!

После этого разговора Арина еще долго сидела в саду и смотрела на догорающий закат, на то, как синие сумерки пытаются завладеть миром, как играет головками цветов ветер и тучи складываются на небе в немыслимо прекрасные узоры, и как никогда ранее ощущала себя живой и настоящей.

Вокзалы больших городов шумели и дышали, провожали и встречали, спешили куда-то вдаль, вслед за мечтой или долгом, звали и в то же время просили остаться.

Арина никогда не любила всю эту суету, она сводила ее с ума, в детстве — даже пугала. Ей все казалось, встанешь на рельсы и уйдешь за туманом и громкими свистами поездов, заблудишься в непонятном мире безвременья, в дороге, вечной и манящей, потеряешься среди одинаковых лиц-масок, на которых из чувств — только тревога или обида, тоска по нездешнему. Почему-то Арина не видела на лицах людей радости встречи или ожидания, почему-то вокзалы и станции пугали ее даже сейчас, когда давно должны быть забыты все детские иррациональные страхи.

Наверное, это был страх нового и неизведанного, страх перед будущим. Ведь одно дело наши мечты, другое — серость будней. И не всегда приносит счастье исполнение желания…

За зданием станции, на которой останавливались только пригородные поезда, тяжелые и неуклюжие, везущие дачников, цвела полынь и изредка среди нее мелькали алые капли маков. Яркие, словно кровь. Или искры пожарища.

Арина не знала, зачем забрела сюда в очередной раз во время своей одинокой прогулки окрестностями деревни. Просто тропинка спешила вдаль, просто ветер звал куда-то вперед… просто мысли хотелось заглушить, заставить себя не вспоминать, не представлять, не бояться… Но было сложно. Сложно представить себе, что войдешь в зал заседаний, а там Сашка злой и бешенный. А если он ее потом выследит? А если бросится на нее? Она ни в чем не была уверена, ни за что не ручалась. И последний разговор с Жанной и вовсе выбил из колеи.

Вдалеке лес шумел лохматыми верхушками, но туда самой идти было опасно, как бы ни манил сумрак ельника — турист из Арины был совсем никудышный, в юности она умудрилась заблудиться в трех соснах во время студенческого похода. Вроде вот были ребята, вот палатки и костер… она всего на несколько метров вроде бы отошла, потом хотела вернуться — и пошла кружить. До сих пор помнит, как села на поваленное дерево и рыдала, не в силах даже кричать — горло словно спазмы схватили от страха, только хрип раздавался.

Ее тогда Филатов нашел, а преподаватель, с которым они в поход отправились, сказал, что она правильно сделала, что не стала дальше блуждать. Заблудился — сядь и жди, пока найдут.

А кто ее тут найдет, не зная, что она пошла в лес?..

А тот случай встал так четко перед глазами, снова она была юной и впечатлительной девчонкой, влюбленной в самого красивого парня потока. Филатов ведь именно тогда, в том походе, на нее внимание обратил. Когда увидел ее, сидящую на дереве с поджатыми к груди ногами и опухшим от слез и укусов мошки лицом, так словно подменили его. А ведь казалось — что в ней тогда было милого? Черные круги от туши на зареванном лице… сидела и икала, уже не в силах даже плакать. Андрей тогда сказал, что испугался за нее, потому и осознал так резко все свои желания и чувства… Они тогда впервые поцеловались и стояли на той поляне, наверное, минут тридцать, пока губы не стали болеть от поцелуев.

Не вернуть прошлого. Не ходят туда поезда, и ни единая дорога не ведет. Но только в их с Андреем руках сделать будущее как можно лучше. И Арина не позволит Саше ее запугивать. Больше не позволит.

И снова даст Филатову возможность себя спасти. Хватит строить их себя гордую и сильную. Пора побыть слабой и ранимой.

И Арина решительно набрала номер Андрея.

— Привет, я скучаю, — тут же услышала она.

Над полем даже будто солнце ярче засияло, а сердце в груди забилось всполошенной птицей.

— Андрей, ты мне нужен. Приедешь?

Арина встречала Филатова на шумном городском вокзале, спрятав глаза за стеклами круглых солнечных очков. В бордовом платье-рубашке и на невысоких каблуках она казалась осень хрупкой. Бледная, с завязанными в узел на затылке волосами. Непривычная. Незнакомая.

Андрей узнал ее издалека и бросился сквозь людской поток навстречу. Словно испугался, что она исчезнет, как мираж. Слишком долго он искал ее.

Она улыбнулась — несмело, устало, одними уголками губ, покрытых бесцветным блеском. И бросилась мужчине на шею, обняв его так крепко, словно не надеялась уже увидеть.

— Я соскучилась, — прошептала Арина едва слышно, вдыхая такой родной и знакомый запах его одеколона.

Сигналили машины, что-то кричал продавец цветов на углу, громко играла музыка на открытой террасе летнего кафе, не смолкали разговоры прохожих, спешащих к остановке транспорта или поездам… а два обретших друг друга человека никого не замечали, им было все равно, начнись сейчас град или ливень, рухни высокий шпиль вокзала. Мир остановился, замер, исчез. Словно бы плотный густой туман скрыл все — и людей, и здания, и убегающие вдаль поезда.