- Ладно, ладно, - говорю, - успокойся, я сам виноват. Я должен был знать, что вы никогда не уживетесь; мы оба это знаем, но что теперь толковать?.. Что было - было, и было давно, и она давно умерла... Ты приехала сюда повидать Акама и знаешь теперь, что он в порядке. Старик может помереть со дня на день; я не хочу приносить в дом раздора, в то время когда сыну придется принимать наследство. Через два дня я возвращаюсь в Афины, и ты едешь со мной.

Она мгновение поглядела на меня - и засмеялась; сначала тихий смех, потом громче, громче - и дикий, пронзительный хохот, без остановки, взахлеб... Я позвал ее женщин и ушел. Когда я только женился на ней - я и тогда знал, что она из дряхлого, прогнившего рода, подверженного всяким крайностям. Но мне приходилось думать о царстве...

Ипполита, как обычно, не было. Только к сумеркам он притащился домой, измотанный словно раб на полевых работах, в одежде, покрывшейся в лесу зелеными и бурыми пятнами... Учтивость приветствия не восполняла его пренебрежения ко мне в последнее время; но - помня, что ради меня он терпеливо сносит сварливость мачехи, - я не рассердился; и только сказал ему, что мы уезжаем.

Он начал говорить что-то, но запнулся и умолк. Потом встал на колени, приложил мою руку ко лбу и стоял так - так долго, что я велел ему встать. Он поднялся - очень медленно - и вдруг заплакал. И стоял неподвижно, тяжело дыша, а слезы беззвучно сбегали по щекам... Наконец невнятно сказал:

- Мне очень жаль, отец. Я не знаю, что это такое... Мне жаль, что ты уезжаешь... - Голос его прервался. - Прости меня.

Он поспешно ушел; обернувшись, я увидел, что Акам, который слонялся вокруг в надежде увидеть его, - в последнее время он часто отделывался от малыша и уходил один, - Акам с ужасом посмотрел ему вслед и кинулся бежать в другую сторону. Он слишком почитал своего брата, чтобы не испытать стыда, увидев как тот утратил мужество.

Прошли тот день я ночь и следующее утро... Не помню, как я убил всё это время, - это стерлось. Но незадолго до полудня я вышел в конюшню, чтобы проверить перед дорогой лошадей. Дождя не было, но небо закрывали серые тучи, и ветер, дувший с моря, был промозглым...

Вдруг я услышал высокий, пронзительный женский крик. В первый момент я почувствовал только, что крик сверлит мне голову, - до того я не замечал, что начинается боль. Потом крики стали выплескиваться обрывками, словно сама женщина билась в конвульсиях... Я подумал: "Здорово ее муж колотит"... И тут донесся дикий вопль: "Помоги-и-те! Помоги-и-ите!.." Я узнал голос. Мы с колесничим глянули друг на друга - и, как один, кинулись вперед.

Крики доносились из оливковой рощи за амбарами. Она была посвящена Матери Богов, и там был небольшой алтарь. Среди деревьев, неподалеку от алтарного камня, на земле сидела Федра. Всхлипывая и причитая, она раскачивалась из стороны в сторону и била сжатыми кулаками по земле, потом себе в грудь... Ее волосы были разметаны, у оборванных застежек платья светилось обнаженное тело, а на плечах, на руках и шее красными рубцами отпечатались пальцы, и было видно что это за пальцы.

Я подбежал к ней... Она ухватилась за мои руки, тяжело дыша и бормоча невнятно, - я не мог ничего понять... Попытался ее поднять, но с нее стало сваливаться платье; она выдернула руки, чтобы затянуть на себе пояс, потом кое-как поднялась, придерживая юбку одной рукой, а другой - показала через рощу. Сквозь натужное судорожное дыхание голос прорывался хрипло, будто карканье ворона:

- Там... Там!..

Послышались мужские голоса, топот бегущих ног, звон оружия - это на крик бежала стража. Они еще поднимались к нам, но самые первые услышали ее слова и тут же кинулись дальше меж деревьев, словно гончие по свежему следу... Они перекликались друг с другом, но вдруг их голоса изменились - и, взглянув через рощу, я увидел его.

Он убегал в сторону гор, перелетая через валуны, как олень... И морской ветер раздувал его светлые волосы. Во всей Трезене не было других таких волос.

Я стоял как громом пораженный. Чудовищная боль скользнула из головы и наполнила всё тело, казалось во мне не осталось места ни для чего больше...

Всё вокруг превратилось в шум погони, он стучал в висках... Пока только самые первые поняли, кого они преследуют. Но когда имя дойдет до остальных никто не остановится. Существуют законы, впитанные в самые кости людей, эти законы были на земле уже задолго до принцев...

Я послал кого-то привести служанок царицы, а остальным приказал разойтись и оставить нас вдвоем.

Она кое-как скрепила пряжку юбки... И теперь стояла, ломая руки, раз за разом выкручивая кисти, словно мыла их, мыла - и никак не могла отмыть...

- Быстрей, - говорю. - Никто тебя не услышит. Во имя Зевса, что произошло? Говори.

Она тяжело дышала; с каждым вдохом слышалась дробь стучащих зубов ничего больше. Я еще держал себя в руках, по привычке вершить правосудие.

- Говори скорей, пока его не привели сюда.

Но она только раскачивалась и всё умывала руки... Меня ослепила внезапная вспышка горячего света, я шагнул к ней, встал над нею и рявкнул:

- Говори, женщина! Он сделал это или нет?

- Да!..

Рот у нее остался открытым, и я думал, она снова завопит, - но теперь наконец полились слова:

- Это началось в Афинах, он преследовал меня, но говорил, что это чтобы лечить мне голову... В Афинах я не знала, это здесь он мне сказал, здесь в Трезене, я тогда чуть не умерла от страха... Я не решалась сказать тебе как я могла сказать тебе про твоего сына, что он такой... что он замыслил такое?.. Он хотел меня, о да!.. Но это не всё, это не всё... Это правда, Тезей! Он дал клятву Богине возродить Ее владычество...

Мы были одни в роще возле древнего алтаря; люди, которых я отослал, присоединились к погоне... Казалось, громадные руки давили на мою голову, пригибая ее к земле.

- Он сказал - ему были знамения, что он должен взять в жены дочь Миноса и сделать ее Богиней-на-Земле... Тогда вернется прежнее могущество и мы будем править миром. Я клянусь, Тезей, клянусь этим священным камнем... Тело ее содрогнулось. - Он говорил: "Позволь мне править с тобой и любить тебя, а когда Она позовет меня - я умру легко. Потому что мы будем как боги, нас будут помнить вечно..." Так он говорил!..