Так мой латиноамериканский Пигмалион вылепил из зашуганного совкового подростка женщину, вот только не знаю, на счастье или на беду, потому что творил он, как истинный художник, для души, а не для публики, – если под публикой разуметь тех моих соотечественников, с которыми после нашего с Реем расставания мне довелось быть вместе. Я и от тех, в сердце выношенных, ожидала внимания к ощущениям моего тела, к его «хорошо», а что получила – не стоит об этом. Чувства взрослой женщины нельзя скомкать, как кусок сырой глины, и швырнуть вновь на гончарный круг; это сможет сделать в свое время только идеальный любовник – Тот, от которого я в юности так остро желала поражения.

Что это? В Сантьяго землетрясение? Или Гран Пьедра – Великий Камень – сорвался с места, на котором пролежал тысячелетия, и катится на нас? Дикий, невероятный грохот заставляет меня расплескать каплю черного и густого, как деготь, кофе в чашечке-наперстке, который я только что купила в уличном кафетерии за двадцать сентаво. Ага, вон оно что! По улице Агилера марширует демонстрация, посвященная Дню «предтечи кубинской революции» Антонио Масео и его знаменитого la Protesta de Baragua («протеста Барагуа»). Сегодня она совпала с ежегодным парадом-выставкой сельхозпродукции, выращенной школьниками в трудовых лагерях, где дети работают вместо того, чтобы учиться, вкалывают, как маленькие заключенные. Ребятишки несут намалеванные на кусках картона морковь, огурцы, помидоры – ничего из этих благословенных плодов я не встречала здесь в продаже ни разу. Куда девается урожай? Разгадать эту загадку революции, боюсь, мне не под силу. Карнавал мирных овощей проходит под знаком политического протеста: на днях была очередная «радиоатака янки» – «Радио Марти», местные глушат теле- и радиосигналы, но это не всегда удается. Мальчики в соломенных шляпах-сомбреро и вязаных тапочках с картонной подошвой заряжают и разряжают винтовки, выкрикивая: «Куба была и есть одна сплошная Барагуа!» Впереди, с красными погонами из цветной бумаги на плечах, вышагивает широкобедрая мулатка в короткой юбчонке. Маршальский жезл из папье-маше девушка держит так, как будто это нечто, гм, совсем другое… Откричав политические лозунги, она хлопает в ладоши и начинает на ходу зазывно крутить бедрами. Возле поворота на улицу Сан-Августин политическая демонстрация постепенно превращается в карнавал: звучит музыка гуахиро, полуголые подростки начинают отбивать ритм руками и танцевать, прижимаясь друг к другу сзади.

– Нет, ей-Богу, парады здесь происходят чаще, чем дают хлеб по карточкам! И почему меня угораздило родиться в единственной стране в мире, где уже три десятка лет все по талонам, а? – Ридельто, однокурсник моего мужа по БГУ, нагоняет меня, пытающуюся идти в противоположенном толпе направлении. – Но при этом не смей критиковать власти! Говори, что кушать вообще вредно – и ты будешь считаться пламенным революционером!

Ридельто работает в Гаване под началом Фиделито – старшего сына Команданте, который руководит атомной энергетикой острова. На время отпуска Ридельто приезжает в Сантьяго к родителям, с ними живет его жена, венгерка Рика.

Прошло полгода, как я на острове; первый шок миновал, но мозг должен постоянно освобождаться от эмоций, которые разорвут его, как скороварку с черной фасолью, если не обеспечить выход пару. С моим мужем этот номер не проходит: он не желает слышать ничего, кроме танцевальной музыки, звуков барабана и маракас. Хорошо, что у меня есть мой дневничок и Ридельто с Рикой.

Ридельто покупает у продавца газет свежий номер «Сьерра-Маэстра», читает огромный заголовок и морщится:

– Опять вранье! Представь, вчера в магазине «Сигло Венте» на углу Энрамада выбросили шампуни и одеколоны. Народ, как всегда, начал занимать очередь с вечера, прямо на площади Долорес расположился лагерь, утром явились полицейские с металлическими барьерами, но кого-то все равно затоптали. Ты думаешь, очередь после этого разошлась? Черта с два. Пришлось подогнать две полицейских машины с мегафонами. Давали по бутылке одеколона на рыло и по две банки шампуни. Я как раз был в гостях у Папито, с балкона мы наблюдали весь этот кошмар. И после этого я должен на занятиях по марксизму-ленинизму распространяться о наших экономических успехах!

Мы разговариваем по-русски, поэтому на нас не оборачиваются. Интересно, местные «фунсионарио» научились вранью у «старшего брата» или таков всеобщий закон: любая ложь должна орать в громкоговоритель? Большинство людей отравлены ложью еще во чреве матери, они воспринимают только пафос, этот худший из суррогатов. Дыхательные пути уже забиты пафосом, точно песком у засыпанного в карьере, а тонны фальшивых фраз продолжают прибывать. В конце концов замечаешь, что на свете уже не осталось слов, которым можно было бы верить, – но чем же тогда заполнить пропасть между человеческими существами?

– Что ты хочешь, кубинцы обожают хорошо пахнуть, – примирительно говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Зато в валютном магазине – тишь да благодать! – избыточная жестикуляция Ридельто типична для местных. – Народ давно избавился от золота, которое имел, да и цены смехотворны: сдал золотую цепочку и сережки Рики, за все про все 30 долларов! Хотел купить электроплитку, Рика так и не научилась зажигать керосинку, недавно сожгла весь пол на кухне, хорошо хоть дом не спалила! Но плитка стоит ٤٥ долларов, черт ее дери!

«Муниципальное предприятие пищевых продуктов шагает прямо к коммунизму!» – написано на огромном транспаранте, который как раз сейчас проплывает мимо нас.

– А Мария из Пальма-Сориано возвращается домой, в Минск. Странно, ведь родители отгрузили ей шесть контейнеров с мебелью и всей обстановкой – до последней катушки ниток…

– Хоть кто-то вырвался отсюда!

Бесплодное возмущение Ридельто начинает меня раздражать.

– В чем дело, мучачо? Твоя жена – Rica29, не правда ли? Райский цветок, приносящий мед: доллары. Можете хоть завтра уехать в Венгрию.

– Но я мужчина и не хочу жить на содержании! Я не какой-нибудь марикон! Почему на своей родине я не могу пользоваться всеми благами, которые есть у иностранных туристов? Почему?!

– Ты навсегда испорчен перестройкой, амиго. Куда же делся твой революционный аскетизм?

Ридельто делает жест, обозначающий непристойность, и закуривает полученную по тархете сигарету.

– На вашем острове тропического солнца нет в продаже солнечных очков. Привези из Венгрии пар десять на продажу – вот и новая электроплитка.

– Открою тебе секрет, девочка, – Ридельто заговорщически наклоняется к моему уху. – Идет мода красить волосы. Пиши скорей домой: пусть передадут с кем-нибудь любую краску – естественно, ту, которая берется на черный волос. По агентурным данным, тюбик будет стоить ٢٠ песо.

Шествие прошло. На опустевшей улице остались трое полицейских, один в темно-синей форме и белой каске, два других в обычных голубых рубашках и синих беретах. Темно-синий неожиданно игриво подмигнул мне и, с грохотом развернув советский мотоцикл – мечту каждого кубинца (по большей части несбыточную) – умчался вслед за толпой по направлению к школьному городку имени ٢٦ Июля, где в девять вечера намечен митинг: будет выступать министр обороны Рауль Кастро, специально приехавший для этого в Сантьяго. Рауль уступает в ораторском искусстве своему старшему брату, однако послушать его собираются толпы. Выступление младшего Кастро будет транслироваться сегодня по всем телеканалам.

– И еще, мучачита: напиши родителям, пусть пришлют побольше шмоток разных размеров, но обязательно белого цвета, – продолжает Ридельто свои коммерческие изыскания. – Скоро в моде будут «вареные» майки и юбки. Мне одна гаванка рассказала технологию: берешь одежду, завязываешь на ней побольше узлов, доводишь до кипения, опрокидываешь туда пузырек чернил. Наваришь шмотья, по крайней мере, в деревне можно выменять на юкку и тыкву, чтоб не подохнуть с голодухи…