Михаил Потапов Будет по-другому Сборник стихотворений «Ты моя подруга с нефтехимического завода…» Ты моя подруга с нефтехимического завода. Мы с тобою знакомы три с половиной года: Год гуляли, год в браке и полтора в разводе. Наши с тобой отношения пахнут нефтью. Ты была боевая подруга, моя сподвижница. Говорила, со мною совсем легко дышится, Мы дружили, и капала чёрная-чёрная жижица Из цистерн на пол производственного отдела. И когда наш объект стал совсем авариен, Нам чёрные лужи под ноги налили, У нас здесь царила полная антисанитария, И ты отравилась, тебе промывали желудок. Потом уехала к морю с кем-то из стационара. Я ходил и всюду за нами закручивал краны, Но было уже бесполезно, это не помогало. Нефть была в кабинетах и коридорах. И вот под ногами движется месиво. И мы, как можем, бежим от профессии, Но она уже всех давно перевесила. Нас тянет на глубину, Ты там меня не найдёшь, Я там тебя не найду. Там всё станет чёрным комком, а завод Выпьет его по глотку. Спасибо Она мне протянула «спасибо», но слово вырвалось из её рук, Коснулось стёртого ногами линолеума И разбилось на всякую букву, на всякий звук: Они стали горячими, словно капли расплавленного олова. Я стал шарить руками по полу, Сжёг все пальцы, пытаясь собрать потерянное, А она держала себя, как гору, И повторяла: «Не верю я, не верю я». Я вытащил капли линейкой из-под дивана, Я сделал всё, что мог, но этого оказалось мало. И вышло худшее из всех возможных слов. Когда она из моего дома ушла, Я стоял в лабиринте своей комнаты-души И на левой руке, словно недавно родившись и жадно дыша, Осталось слово её «спаси». Море Я шёл с волной в ногу. Звёзд на небе было так много, Что некоторые из них отрывались и падали в воду. А море из своих артерий Их выносило на берег, И, оказавшись на берегу, звёзды пели. Они были довольно тёплые, А некоторые даже обжигали ноги, Но волн пороги Разбивали их слова на слоги. В какой-то момент от их песен стало закладывать уши. Воздух стал удушливее, Жарче и суше. И тут я увидел тебя с ведром. Ты, закрывая рот и нос рукавом, Бегала тушить звёзды и говорила, что море приближается дном. Я помог тебе засыпать песком у звёзд загоревшиеся края. И когда перестала обжигать ноги земля, Снова почувствовал, как касается пальцев морская волна. Ты у меня спросила, Как я могу идти так равнодушно, Когда из-под ног воду ворует суша И становится душно. И в этот момент я подумал, что ты одна из звёзд, свалившихся вниз С кучей искр И брызг. И ты не даёшь гореть ни одной звезде, Чтобы на этой земле Не было подобной тебе. Ты возмущалась, почему я не отвечаю на твой вопрос, А я в песок врос И забыл про собственный голос. Вдруг пошёл дождь, и ты начала светиться, как лампа, Когда капли тысячей ампул Коснулись твоей звёздной карты. Я понял, что моё предположение оказалось точным, Когда ты окончательно исчезла. Этой ночью Обжился новой историей берег песочный С морской водой. Пора возвращаться домой. Ведро хорошее, алюминиевое, я подумал и решил взять с собой. «В голове твоей рыжие, рыжие, рыжие, рыжие кошки…»
В голове твоей рыжие, рыжие, рыжие, рыжие кошки. Они смеются, смеются, смеются, смеются и пляшут. Ты ходишь по кругу, им ищешь всего понемножку: Склянки, палки, чужие забытые письма. У тебя были любовники: первый, второй и самый последний. Они по утрам приносили тебе восхищённые взгляды. Они стояли под окнами, и электрические разряды Пронзали их, и они сплотились, лучшими стали друзьями. Красные розы, белые розы, тюльпаны, тюльпаны… Пропали тюльпаны, о, как ты любила тюльпаны… Но цветы оставляют только открытые раны. И тогда вокруг – помнишь, тогда? – голоса зазвучали. А ты всё металась от корабля до бала. Сорок лет ты металась от корабля до бала. И хищная города флора тебя многократно глотала. Жевала, жевала, жевала, но ты проживала. И всё, что осталось, ты носишь в поисках пищи, В поисках звона в ушах и здравого смысла. И когда голоса в твоей голове становится лучше слышно, Шансы что-то найти становятся много выше. Ты старая дева, тебе ни до кого нет дела. Ты старая дева, и до тебя нет дела. И хрен его знает, чего ты хотела. И длинное платье твоё летело. Летело, летело и пролетело. И все эти танцы, песни внутри и снаружи Забирают тебя в хоровод быстрый, радостный, страшный. И всё это чудо несётся по городу и наступает в лужи: И рыжие кошки, и склянки, и палки, и письма, и голоса звучащие. «В Воронеже не осталось ни ворона, ни ножа…» В Воронеже не осталось ни ворона, ни ножа, Я иду, подошвой считав тротуара скрижаль. Этот город мне брат, этот город мне враг, Этот город мне Мандельштам. Подожди. Я улицу эту не пробежал. Я касался земли, но теперь перестал. По Манежной, по Мира, столкнувши вокзал С пути своего, я упал. Я упал в гаражи, Что Воронеж? Одни гаражи. Я в них жил, я в них спал и дышал. В них я видел ржавые сны. Завяжи мне из улиц цветок До того, как воронежский ветер Меня унесёт от земли. Я здесь спал. Я вот здесь, в перекрестье бордюров и шпал, На скрипучем диване лежал. Вот я вижу: дорога, заборы, ворота, Доски, гвозди, газету на развороте Носит по ветру, яма на повороте. А вот здесь и я. Меня ветер несёт, и я сжат, словно желчный пузырь. – Узнаю, узнаю… Скажет сосед. А ты удивишься и вскрикнешь: – Где? Покажи, покажи… Здесь я. И это моя газета. Это мои доски и гвозди, Ворота, заборы и яма. Это все здесь мои переулки. Это все здесь мои закоулки. И больше ничьи. Ведь я жил здесь, маленький мальчик, И по лужам пускал корабли. |
