Вскрытие проводил авторитетнейший специалист патологической анатомии профессор В. Т. Талалаев со своими помощниками. Сохранилась фотография этой печальной процедуры (рис. 10; см. с. 213): идет начало аутопсии — осмотр области головы и шеи; хорошо видно темное пятнышко на груди слева — огнестрельная рана сердца.

Партийно-литературного чиновника Сутырина прежде всего волновал вопрос идеологический — есть ли у великого борца социалистической революции «язва капитализма»? Поэтому Владимир Александрович так оценил аутопсию: «Результаты вскрытия показали, что злонамеренные сплетни не имели под собой никаких оснований. Все это было записано в акте, и на следующий день я сообщил это родным»[291].

Чекиста Якова Агранова больше волновал вопрос судебно-криминалистический, и он с нетерпением ждал окончания аутопсии. Художник Н. Денисовский, находившийся ночью в клубе ФОСП, сообщал такие подробности: «После вскрытия вдруг приходит Агранов и спрашивает, был ли Владимир Владимирович левшой. Оказалось, что пуля прошла с левой стороны и застрелиться он мог только левой рукой. Все мы подтвердили, что он был левшой и правшой… На ладони у Агранова лежала злосчастная маленькая пуля, которую вынули из сердца»[292].

Действительно, Маяковский прекрасно владел и левой, и правой рукой. Но современные исследования показали, что Владимир Владимирович застрелился правой рукой.

В уголовном деле № 02–29 «Акта вскрытия» я не обнаружил. Нет его и в архивах ГММ. Оказалось, что маяковеды его не могут найти до сих пор. Основная версия такова: акт вскрытия хранился вместе с другими подобными документами в архиве кафедры патологической анатомии, который размещался в подвале Патологоанатомического института медицинского факультета МГУ (с июня 1930 года — Московская медицинская академия им. И. М. Сеченова). В дальнейшем произошла авария водопровода, все документы залило водой и они превратились в бумажную «кашу». Все же, мне кажется, нужно продолжить поиски акта вскрытия в других архивах ММА им. И. М. Сеченова, МГУ, бюро судебно-медицинских экспертиз, а также в архивах ФСБ. Возможно, на профильных кафедрах (патологической анатомии, судебной медицины) московских медицинских вузов хранятся какие-то выписки из этого акта, воспоминания участников аутопсии и другие подобные документы, имеющие первостепенный интерес.

Поскольку акт вскрытия до сих пор еще не обнаружен, сложным является вопрос о характере раневого канала. Однако мы имеем протокол осмотра трупа врачом Рясенцевым, а также ценные воспоминания М. Я. Презента и Н. Ф. Денисовского, которые получили сведения от Я. С. Агранова и других лиц, имеющих полную информацию об аутопсии.

Абсолютно ясно то, что входное огнестрельное (пулевое) отверстие, диаметром всего лишь 0,67 см, располагалось по левой срединно-ключичной линии на 3 см выше левого соска. Огнестрельное ранение Маяковского являлось слепым, то есть выходного отверстия не было. Однако доктор Рясенцев «с правой стороны на спине в области последних ребер под кожей» отчетливо прощупал «твердое инородное тело, незначительное по размеру». «Последние ребра на спине» — это ребра XI и XII. Для Рясенцева и следователя Синева было несомненным то, что указанное инородное тело является пулей. Таким образом, пуля застряла в подкожной клетчатке правой поясничной области на уровне XI и XII ребер.

По расположению огнестрельной раны, для врача скорой медицинской помощи Агамалова, фельдшеров Ногайцева и Константинова, доктора-судмедэксперта Рясенцева, следователей и представителей ОГПУ не было сомнений в том, что Маяковский имел огнестрельное ранение сердца. В милицейском рапорте, основанном в наибольшей степени на мнении врача Рясенцева, указано, что у гражданина Маяковского имелось огнестрельное ранение сердца, от чего наступила «моментальная смерть», то есть, по медицинским представлениям, клиническая смерть в течение 5 минут после ранения.

По архивным документам станции «Скорой помощи» на Сухаревской площади, В. И. Скорятин установил, что медицинская бригада прибыла очень быстро: через 6 минут после выстрела и через 5 минут после вызова. Однако реанимационные мероприятия не проводились, медицинская бригада лишь осмотрела смертельно раненного и зафиксировала смерть.

В «Следственном деле В. В. Маяковского» я натолкнулся на дневник М. Я. Презента «О Маяковском». Михаил Яковлевич жил в Кремле и в 1930 году являлся литературным секретарем Демьяна Бедного, знал многих влиятельных лиц и в своем дневнике из первых уст записал важные сведения об обстоятельствах гибели поэта. Почти вся информация подтверждается другими документами, а следовательно дневнику Презента можно доверять. Так вот, М. Я. Презент записал в дневнике: «Маяковский был левша. Пуля пробила сердце, легкие, почку… Говорят, что прострелив сверху вниз все внутренности, он еще имел силы подняться, но снова упал»[293].

Таким образом, ориентировочный ход раневого канала был следующим: пистолетная пуля вошла в левую половину грудной клетки по срединно-ключичной линии, поразила сердце и левое легкое, а затем ушла вниз, кзади и вправо и, поранив правую почку, застряла в подкожной клетчатке правой поясничной области. Таким образом, раневой канал имел нисходящее направление.

При таком ходе раневого канала, по законам элементарной логики, возникает предположение, что Маяковский держал пистолет в левой руке. Так, к примеру, считали Я. С. Агранов и другие сотрудники ОГПУ, курировавшие следственное дело Маяковского.

Однако современная судебно-медицинская экспертиза сохранившихся вещественных доказательств, в частности, рубашки поэта, с применением новых высокоточных и эффективных методик, например, диффузно-контактного метода определения сурьмы, убедительно и достоверно показала, что Маяковский застрелил себя правой рукой.

Очевидно, произошел рикошет от ребер, скорее всего, от нижнего края III ребра, что и придало пуле нисходящее направление.

Маяковский, таким образом, получил сквозное огнестрельное ранение сердца, а также (предположительно) левого легкого, диафрагмы, верхнего полюса правой почки и мягких тканей правого забрюшинного пространства.

Летальный исход наступил от сквозного огнестрельного ранения сердца с острой тампонадой сердца и его остановкой.

Уходя из жизни, поэт оставил нам документ — предсмертное письмо. Оно как бы документально удостоверяет намерение поэта покончить с собой. Версификаторы насильственного устранения Маяковского объявляют письмо то фальшивкой, то вообще в природе не существующим.

А между тем, оно есть и хранится в ГММ.

Внимательно рассматриваю письмо. Написано оно простым карандашом, почти без знаков препинания и с орфографическими ошибками, размашистым почерком, очень крупными буквами, на двух сложенных листах (трех страницах) писчей бумаги в линейку. Сдвоенный лист этой бумаги видимо вырван поэтом из какой-то канцелярской книги, а может быть — красивой большой тетради и имеет в развернутом виде размеры 20x32 см:

«Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет… Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская… Как говорят — „инцидент исперчен“, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский 12/IV 30 г.»[294]

Мой многолетний анализ содержания и структуры письма и последних 4-х дней жизни поэта позволяет сделать вывод, что 12 апреля Маяковский написал лишь основную смысловую, содержательную часть письма, которая заканчивается словами «Счастливо оставаться», подписью и датой. Эта часть предсмертного письма заняла ровно две страницы.