Однако фотография, которую видела Лавинская, никуда не исчезла! Я установил ее местонахождение. Она хранится в ГММ под инвентарным номером 8719, поступила в музей в 1956 году от П. А. Чумака (рис. 4; см. с. 211). К настоящему времени установлено, что это самая ранняя фотография скончавшегося Маяковского, выполненная во время осмотра места происшествия кадровым фотографом ОГПУ В. Поповым. Есть еще одна фотография мертвого Маяковского, сделанная в его комнате по Лубянскому проезду. Там рот у поэта закрыт. На обеих фотографиях тело Маяковского лежит на диване. Указание Е. Лавинской на то, что Маяковский сфотографирован на полу — огрехи памяти, ведь художница видела фотографию всего несколько секунд.
На оригинальной фотографии, которую показывали Е. Лавинской, Маяковский лежит на спине, рот его действительно открыт, голова запрокинута, рубашка расстегнута (вероятно, после попытки оказания медицинской помощи). Однако при взгляде на фотографию у меня совершенно нет того ощущения ужаса, которое испытала, как она пишет, Лавинская, не знакомая с медициной вообще и судебной медициной в частности.
Кстати, кричать перед смертью могут и самоубийцы. Из следственной практики известно много случаев, когда самоубийцы с криком выбрасываются из окон домов, прыгают с большой высоты; кричат после выстрела в голову и, обратите внимание, в сердце. Ни жильцы коммунальной квартиры № 12, ни соседи из других квартир дома не слышали крика Маяковского, а ведь у того был знаменитый бас-профундо, а мощность голоса позволяла выступать без микрофона в огромных аудиториях.
Как же можно объяснить открытый рот у мертвого Маяковского?
Известный судмедэксперт, профессор А. В. Маслов отвечает на это следующим образом: «После смерти человека тело расслабляется, мышцы на определенное время становятся мягкими, приходят как бы в состояние покоя. У покойника приоткрывается рот, отвисает нижняя челюсть, что, собственно, и отражено на первой фотографии мертвого Маяковского»[278].
Во времена перестройки, в марте 1989 года, популярный телеведущий программы «До и после полуночи» В. Молчанов показал телезрителям фотографию Маяковского, сделанную в день его кончины (это вторая фотография из упоминавшихся нами). На светлой рубашке слева явственно обозначено темное пятнышко — след выстрела. На правой стороне груди пропечаталось затемнение, и на виске — нечто похожее на ссадину. Ведущий программы В. Молчанов задал телезрителям вопрос: так самоубийство это или… Он не договорил, но всему 300-миллионному населению Советского Союза, прильнувшему в этот поздний час к голубым экранам, сразу стало ясно, что «Маяковского убили». Когда кому-нибудь сейчас доказываешь обратное, на тебя смотрят, словно на пещерного человека.
Ленинградский поэт Борис Лихарев в траурные апрельские дни 1930 года стоял в почетном карауле у гроба поэта. Через несколько дней, вернувшись в Ленинград, он записал: «Лицо Маяковского с разбитой левой скулой и посеревшими губами… лежит вровень с моими плечами»[279].
В июне 1989 года в питерской телепрограмме «Пятое колесо» художник А. Давыдов показал посмертную маску, снятую с лица Маяковского скульптором К. Луцким 14 апреля 1930 года. По мнению художника, на маске ясно видно — у покойника сломан нос! Стало быть, высказал свою точку зрения Давыдов, поэт упал лицом вниз, а не на спину, как бывает, по его мнению, при выстреле в самого себя.
Некоторые журналисты пошли еще дальше и заявили, что нос и скулу Маяковскому сломал убийца, когда рослый и сильный поэт пытался сопротивляться, пока не получил пулю в сердце.
И. Ю. Булкин[280] считает, что сразу после ухода Полонской из комнаты, преступник ворвался к Маяковскому, который возмущенно закричал, не менее двух раз с очень большой силой ударил поэта по лицу, сломав ему нос и повредив скулу. Затем оглушенному поэту вложили в руку пистолет и сымитировали самоубийство. Как известно, отпечатки пальцев с оружия и предметов квартиры следователи не снимали, что было ошибкой.
Как следует из следственного дела № 02–29, по данным осмотра места происшествия и наружного исследования трупа Маяковского, никаких повреждений на лице не было. Это зафиксировал в протоколе и удостоверил своей подписью, помимо следователя Синева и понятых, врач-судмедэксперт Рясенцев, осмотревший тело.
Небольшие поверхностные повреждения возникли вечером 14 апреля, когда покойник уже находился в своей квартире в Гендриковом переулке. Свидетель этого, художник Денисовский позднее рассказывал: «Вдруг приехал такой скульптор Луцкий… И он начал снимать с него маску. И снял очень плохо. Он ободрал ему лицо»[281]. Возмущенный Денисовский пригласил известного скульптора С. Д. Меркурова, который уже по всем правилам, искусно снял маску (она в настоящее время экспонируется в зале ГММ).
У научных работников — маяковедов я узнал обстоятельства дела. Скульптор К. Л. Луцкий, первый снимавший посмертную маску, очевидно из-за недостаточной смазки лица покойного вазелином, сорвал кожу со щеки и надломил переносицу. Таким образом, поверхностные повреждения на лице, которые уловил зоркий глаз Б. Лихарева, образовались в результате небрежного снятия гипсовой маски, а не вследствие нанесения ударов по лицу поэта гипотетическим убийцей, как утверждает И. Ю. Булкин.
Вернемся к версии тележурналиста В. Молчанова.
Поскольку на фотографии мертвого Маяковского, которую он показал телезрителям, было два следа огнестрельного ранения (на левой и правой сторонах груди), самоубийство как причина смерти автоматически отпадало. Ведь не мог же самоубийца выстрелить в себя дважды?
Чтобы опровергнуть гипотезу Молчанова, нашли оригинал «сенсационного» снимка в ГММ. Оказалось, что на оригинальной фотографии никакого пятна на правой стороне груди нет, как нет и «следа» ссадины на виске! Но они имеются на фотокопии, которую услужливые дезинформаторы подсунули Молчанову. Так буквально из ничего родилась сенсация.
Как могли появиться искажения на фотографии? Или был обычный фотомонтаж, или искажения изображения возникли вследствие технических огрехов при многократной пересъемке фотографии.
То, что на теле имелась одна огнестрельная рана, следует из протокола осмотра места происшествия и цитированных воспоминаний Денисовского, переодевавшего мертвого поэта. Кроме того, в ГММ хранится рубашка, которая была на поэте в момент выстрела (инвентарный № М-671). Рубашка эта, судя по отметке фирмы, изготовлена в Париже (поэт носил исключительно заграничные вещи), бежево-розового цвета, сшита из хлопчатобумажной ткани. Спинка ее рассечена уступообразно ножницами, что согласуется с воспоминаниями Денисовского, разрезавшего ее, чтобы снять с покойника. На левой стороне переда рубашки имеется одно сквозное повреждение округлой формы размерами 6x8 мм, вокруг которого на рубашке пятно засохшейся крови диаметром около 6 см. При осмотре (это может проверить любой сомневающийся!) на рубашке имеется только одно огнестрельное отверстие! Таким образом, сразу же опровергается версия о следах двух выстрелов на рубашке.
Из какого оружия стрелял в себя Маяковский?
Данные современников поэта значительно различаются между собой. В «Красной газете» указан наган, В. Катанян и В. Катаев говорят о маузере, Н. Левина называет револьвер, Н. Денисовский и П. Лавут пишут о браунинге. Кто же из них прав?
Истина состоит в том, что все они говорят об одном и том же короткоствольном пистолете, который лежал на полу между ног поэта, однако, будучи дилетантами по этому вопросу, по разному его называют!
Вновь обращаемся в ГММ и открываем папку с материалами следственного дела Маяковского. В акте осмотра места происшествия назван пистолет системы «Маузер» № 312045 калибра 7,65, который найден возле тела. По материалам дела оказалось, что Маяковский, очень любивший оружие и всегда его носивший (он страдал навязчивым неврозом с фобиями нападения на него, заражения и т. п.), имел в разное время разрешения на револьвер «Веледок», два пистолета «Браунинг», пистолеты «Баярд» и «Маузер». Разрешение на «Маузер» было действительно по 1 декабря 1928 года, к сожалению, номер пистолета в удостоверении не указан.
