Джеймс Планкетт
ПОЛКРОНЫ
Продавец в книжной лавке оказался человеком подозрительным. Засунув руки в карманы серого халата, он буравил тебя понимающим взглядом так, что ты сразу чувствовал себя в чем-то виноватым.
- Учебник по алгебре Холла и Найта, - смущенно пробормотал Майкл.
Продавец холодно, оценивающе посмотрел сначала на книгу, потом на Майкла.
"Загнать хочет. Утащил из дома, чтобы деньги просвистать на кино и сигареты", - говорил его взгляд. Рука потянулась к книге.
- Шиллинг, - сказал он, поцыкав языком.
- Мало, - сказал Майкл. - Она стоит дороже. Дайте хоть три шиллинга.
Продавец повертел учебник в руках, делая вид, что рассматривает его. Он заметил, что спортивная куртка Майкла была ему мала, а брюки так коротки, что манжеты были отвернуты.
- Имя и адрес? - спросил продавец, будто по рассеянности. То и другое было написано на обороте обложки. Но вдруг они наведут справки и дома узнают, куда делась книга?
- Это еще зачем? - возмутился Майкл. - Вы что, думаете, я ее украл?
- Полагается спрашивать, - сказал продавец. - В это время года пропадает много книг. К тому же, - добавил он, - вдруг твоя мамочка и знать не знает, что ты продаешь книгу. - Он сказал "мамочка" нарочно, чтобы уязвить Майкла. - Ну, хорошо, - сказал он. - Полтора.
- Она стоит дороже, - упрямо настаивал Майкл.
Продавец протянул ему книгу.
- Забирай, - сказал он равнодушно. - Полтора, и ни пенса больше.
На том дело и кончилось.
Вчера вечером Майкл не сомневался, что достанет хотя бы полкроны {Полкроны - два с половиной шиллинга.}, поэтому и договорился встретиться с Энн Фокс на вокзале. Вместе с ее братом Марком он ездил на велосипеде приятеля купаться в Песчаную бухту, а когда они вернулись, она ждала их на крыльце. Пригнувшись к рулю, на который он повесил одежду и полотенце, Майкл не мог оторваться от ее карих глаз, голых коленок, его будоражил исходивший от собственного тела запах соли и свежести. Он бы многое отдал, чтобы познакомиться с ней поближе. Достать полкроны ему тогда казалось пустяком. И еще он думал: какая же она красивая! И эта мысль вдруг так захватила его, что Энн даже спросила: "О чем это ты задумался, Майкл?" Он так и не нашелся, что ответить.
С мыслью о полкроне он проснулся и сегодня, когда утром, раньше, чем обычно, мать разбудила его, положив ему руку на плечо. Ей надо отвезти маленькую в бесплатную амбулаторию, и она хочет пойти пораньше, занять очередь.
- Майкл, сынок, - позвала мать. - Вставай!
Было без четверти восемь, но даже в этот ранний час солнце в спальне так слепило, что было трудно открыть глаза. Он сказал, что идет, а сам уткнулся в подушку.
В половине девятого мать снова позвала его.
- Отец давным-давно ушел, - сказала она. - Ты же обещал сегодня встать рано.
Но он отдернул плечо - показать, как ему противно ее прикосновение. Весь последний год в нем нарастала ненависть к матери.
- Иду, иду! - буркнул он сердито. - Уходи и оставь меня в покое.
Когда она закрыла за собой дверь, он нарочно повернулся на другой бок. Будет надоедать - ничего от него не добьется, пусть так и знает. Но через некоторое время он поборол раздражение - никуда не денешься, придется просить у нее денег - и поднялся. Мать, уже в пальто и шляпе, поставила перед ним завтрак - чтобы сэкономить на масле, она поджарила ломтики хлеба. Малышка лежала в коляске. Остальные дети жили сейчас у замужней сестры матери, в деревне. Он сказал:
- Сегодня мы едем на пикник. Дашь мне полкроны?
- Полкроны, - повторила она удрученно. - Я ведь дала тебе деньги на карманные расходы в субботу.
- По-твоему, полтора шиллинга - это деньги? На минуту она смешалась. Потом предложила:
- Может, попросишь у кого-нибудь велосипед?
- Мы собрались в Брей, - сказал он. - Все едут трехчасовым поездом.
- Но ведь можно встретиться с ними прямо там?
Встретиться с ними там? И объяснить, что со школой покончено, да вот работу никак не найдет, и поэтому - что поделаешь? - в карманах всегда пусто. Он швырнул хлеб через стол.
- Оставь себе свои паршивые полкроны, - сказал он, встал и пошел в ванную.
- Майкл, - крикнула она вслед. - Ты же знаешь, были бы деньги, я бы тебе дала.
Он не ответил. Мать с обидой выкрикнула:
- Я ведь дала тебе два шиллинга на той неделе.
Но он громко хлопнул дверью. А позже услышал, как мать сама спустила коляску по лестнице.
Майкл запихнул книгу обратно в карман. Солнце висело над высокими домами, над летней толпой и пекло его непокрытую голову. Даже под полосатыми маркизами у магазинов на Графтон-стрит было невыносимо жарко. В воздухе пахло кофе, хотелось есть, корзины цветочниц пестрели красными и желтыми цветами.
Неподалеку от парка святого Стефана две девчонки на велосипедах взглянули на него с интересом. Одна - лакомый кусочек, но Энн все равно лучше. Об Энн он так никогда бы не подумал. Энн Фокс лучше всех. Она не такая, как другие.
Она бы не вела себя, как... нет, нет, она бы ничего такого себе не позволила. Но если он не поедет в Брей, возможно, провожать ее увяжется Дорган. Дорган легко сходится с девчонками, и если он узнает, что ему нравится Энн, обязательно сам за ней приударит. Такие штучки Дорган любит. Он мастак приврать ребятам о своих "подвигах" и преподносит все так, что не хочешь, а поверишь. Пусть только сболтнет что-нибудь про Энн, подумал Майкл, шею ему сверну. Все, конечно, подумают, что это он от зависти, но при чем тут зависть? Просто Энн ничего такого себе не позволила бы. Она хорошая девчонка, и он ей тоже нравится. Как она смотрела на него вчера на крыльце, как закидывала назад голову, чтобы была видна ее нежная тонкая шея, как смеялась его словам, всем видом показывая - ей с ним интересно. Так хорошо было стоять вчера на высоких ступеньках под золотисто-зеленым вечерним небом, подернутым облачками, и договариваться о встрече. И вот все летит кувырком из-за несчастных двух с половиной шиллингов.
Отец и мать сидели за столом. Майкл тихонько прошел мимо и незаметно поставил книжку на полку. Сестра спала в коляске. Лицо вымазано какой-то белой мазью. На платье и одеяле - крошки сдобной булочки. Он сел на свое место, и мать сразу же вскочила принести ему обед. Из-под скатерти свисали кисточки зеленого выцветшего покрывала. Скатерть порядком износилась, и в самом центре ее была дыра, но когда накрывали на стол, на дыру ставился горшок с папоротником, и, в общем, ничего не было заметно. Он украдкой взглянул на отца, - как бы к нему подкатиться насчет денег? - но увидел, что тот не в духе... определенно не в духе. Лицо у отца было потное, щеки отвисли. Несмотря на жару, он был в темном костюме и рубашке с крахмальным воротничком - такая работа, ничего не поделаешь. Он служил в конторе "Джошуа Брайт и сын, торговцы лесом". В хорошем настроении отец любил рассказывать про себя разные истории, и каждая кончалась словами мистера Брайта: "Кавана - вы просто кудесник. Уму непостижимо, как вам удалось все уладить. Теперь я ваш должник", или что-то в этом роде. После этих историй хотелось им обоим дать пинка под зад. Но сегодня Брайта в повестке дня не было. Было что-то другое.
