Слова усы, визжать, вставай, Мазепа, ого, пора - показались критикам низкими, бурлацкими выражениями. Как быть!
В "Вестнике Европы" заметили, что заглавие поэмы ошибочно и что, вероятно, не назвал я ее Мазепой, чтоб не напомнить о Байроне. Справедливо, но была тут и другая причина: эпиграф. Так и "Бахчисарайский фонтан" в рукописи назван был Харемом, но меланхолический эпиграф (который, конечно, лучше всей поэмы) соблазнил меня.
Кстати о "Полтаве" критики упомянули, однако ж, о Байроновом "Мазепе"; но как они понимали его! Байрон знал Мазепу только по Вольтеровой "Истории Карла XII". Он поражен был только картиной человека, привязанного к дикой лошади и несущегося по степям. Картина конечно, поэтическая, и за то посмотрите, что он из нее сделал. Но не ищите тут ни Мазепы, ни Карла, ни сего мрачного, ненавистного, мучительного лица, которое проявляется во всех почти произведениях Байрона, но которого (на беду одному из моих критиков), как нарочно в "Мазепе" именно и нет. Байрон и не думал о нем: он выставил ряд картин одна другой разительнее - вот и все; но какое пламенное создание! какая широкая, быстрая кисть! Если ж бы ему под перо попалась история обольщенной дочери и казненного отца, то, вероятно, никто бы не осмелился после него коснуться сего ужасного предмета.
ТОРЖЕСТВО ДРУЖБЫ, ИЛИ ОПРАВДАННЫЙ АЛЕКСАНДР АНФИМОВИЧ ОРЛОВ
In arenam cum aequalibus descendi.
Cic. {1}
Посреди полемики, раздирающей бедную нашу словесность, Н.И. Греч и Ф.В. Булгарин более десяти лет подают утешительный пример согласия, основанного на взаимном уважении, сходстве душ и занятий гражданских и литературных. Сей назидательный союз ознаменован почтенными памятниками. Фаддей Венедиктович скромно признал себя учеником Николая Ивановича; Н.И. поспешно провозгласил Фаддея Венедиктовича ловким своим товарищем. Ф.В. посвятил Николаю Ивановичу своего "Димитрия Самозванца"; Н.И. посвятил Фаддею Венедиктовичу свою "Поездку в Германию". Ф.В. написал для "Грамматики" Николая Ивановича хвалебное предисловие; {1} Н.И. в "Северной пчеле" (издаваемой гг. Гречем и Булгариным) напечатал хвалебное объявление об "Иване Выжигине". Единодушие истинно трогательное! - Ныне Николай Иванович, почитая Фаддея Венедиктовича оскорбленным в статье, напечатанной в Э 9 "Телескопа", заступился за своего товарища со свойственным ему прямодушием и горячностию. Он напечатал в "Сыне отечества" (Э 27) статью, которая, конечно, заставит молчать дерзких противников Фаддея Венедиктовича; ибо Николай Иванович доказал неоспоримо: Что М.И. Голенищев Кутузов возведен в княжеское достоинство в июне 1812 г. (стр. 64). Что не сражение, а план сражения составляет тайну главнокомандующего (стр. 64). Что священник выходит навстречу подступающему неприятелю с крестом и святою водою (стр. 65). Что секретарь выходит из дому в статском изношенном мундире, в треугольной шляпе, со шпагою, в белом изношенном исподнем платье (стр. 65). Что пословица: vox populi - vox dei {2} есть пословица латинская и что оная есть истинная причина французской революции (стр. 65). Что "Иван Выжигин" не есть произведение образцовое, но, относительно, явление приятное и полезное (стр. 62). Что Фаддей Венедиктович живет в своей деревне близ Дерпта и просил его (Николая Ивановича) не посылать к нему вздоров (стр. 68).
И что следственно: Ф.В. Булгарин своими талантами и трудами приносит честь своим согражданам: что и доказать надлежало.
Против этого нечего и говорить; мы первые громко одобряем Николая Ивановича за его откровенное и победоносное возражение, приносящее столько же чести его логике, как и горячности чувствований.
Но дружба (сие священное чувство) слишком далеко увлекла пламенную душу Николая Ивановича, и с его пера сорвались нижеследующие строки:
- "Там (в Э 9 "Телескопа") взяли две глупейшие вышедшие в Москве (да, в Москве) книжонки, сочиненные каким-то А. Орловым".
О Николай Иванович, Николай Иванович! какой пример подаете вы молодым литераторам? какие выражения употребляете вы в статье, начинающейся сими строгими словами: "У нас издавна, и по справедливости, жалуются на цинизм, невежество и недобросовестность рецензентов"? Куда девалась ваша умеренность, знание приличия, ваша известная добросовестность? Перечтите, Николай Иванович, перечтите сии немногие строки - и вы сами с прискорбием, сознаетесь в своей необдуманности!
- "Две глупейшие книжонки!.. какой-то А. Орлов!.." Шлюсь на всю почтенную публику: какой критик, какой журналист решился бы употребить сии неприятные выражения, говоря о произведениях живого автора? ибо, слава богу: почтенный мой друг Александр Анфимович Орлов - жив! Он жив, несмотря на зависть и злобу журналистов; он жив, к радости книгопродавцев, к утешению многочисленных его читателей!
- "Две глупейшие книжонки!.." Произведения Александра Анфимовича, разделяющего с Фаддеем Венедиктовичем любовь российской публики, названы глупейшими книжонками! - Дерзость неслыханная, удивительная, оскорбительная не для моего друга (ибо и он живет в своей деревне, близ Сокольников; и он просил меня не посылать к нему всякого вздору), но оскорбительная для всей читающей публики2.
- "Глупейшие книжонки!" Но чем докажете вы сию глупость? Знаете ли вы, Николай Иванович, что более 5000 экземпляров сих глупейших книжонок разошлись и находятся в руках читающей публики, что "Выжигины" г. Орлова пользуются благосклонностию публики наравне с "Выжигиными" г. Булгарина; а что образованный класс читателей, которые гнушаются теми и другими, не может и не должен судить о книгах, которых не читает?
Скрепя сердце продолжаю свой разбор.
- "Две глупейшие (глупейшие!), вышедшие в Москве (да, в Москве) книжонки"...
В Москве, да, в Москве!.. Что же тут предосудительного? К чему такая выходка противу первопрестольного града?.. Не в первый раз заметили мы сию странную ненависть к Москве в издателях "Сына отечества" и "Северной пчелы". Больно для русского сердца слушать таковые отзывы о матушке Москве, о Москве белокаменной, о Москве, пострадавшей в 1612 году от поляков, а 1812 году от всякого сброду.
Москва доныне центр нашего просвещения; в Москве родились и воспитывались, по большей части, писатели коренные русские, не выходцы, не переметчики, для коих ubi bene, ibi patria {3}, для коих все равно: бегать ли им под орлом французским или русским языком позорить все русское - были бы только сыты.
Чем возгордилась петербургская литература?.. Г-ном Булгариным?.. Согласен, что сей великий писатель, равно почтенный и дарованиями и характером, заслужил бессмертную себе славу; но произведения г. Орлова ставят московского романиста если не выше, то по крайней мере наравне с петербургским его соперником. Несмотря на несогласие, царствующее между Фаддеем Венедиктовичем и Александром Анфимовичем, несмотря на справедливое негодование, возбужденное во мне неосторожными строками "Сына отечества", постараемся сравнить между собою сии два блистательные солнца нашей словесности.
Фаддей Венедиктович превышает Александра Анфимовича пленительною щеголеватостию выражений; Александр Анфимович берет преимущество над Фаддеем Венедиктовичем живостию и остротою рассказа.
Романы Фаддея Венедиктовича более обдуманны, доказывают большее терпение3 в авторе (и требуют еще большего терпения в читателе); повести Александра Анфимовича более кратки, но более замысловаты и заманчивы.
Фаддей Венедиктович более философ; Александр Анфимович более поэт.
Фаддей Венедиктович гений; ибо изобрел имя Вьгжигина и сим смелым нововведением оживил пошлые подражания "Совестдралу" и "Английскому милорду"; Александр Анфимович искусно воспользовался изобретением г. Булгарина и извлек из оного бесконечно разнообразные эффекты!
Фаддей Венедиктович, кажется нам, немного однообразен; ибо все его произведения не что иное, как "Выжигин" в различных изменениях: "Иван Выжигин", "Петр Выжигин", "Дмитрий Самозванец, или Выжигин XVII столетия", собственные записки и нравственные статейки - все сбивается на тот же самый предмет. Александр Анфимович удивительно разнообразен! сверх несметного числа "Выжигиных", сколько цветов рассыпал он на поле словесности! "Встреча Чумы с Холерою", "Сокол был бы сокол, да курица его съела, или Бежавшая жена"; "Живые обмороки", "Погребение купца" и проч. и проч.
