Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Нет, он этого не потерпит. Турнир турниром, победы победами, а кодекс кодексом, однако он чувствует себя обязанным вмешаться. Дайте только кончиться партии.

- Сдаюсь, - сказал двенадцатилетний перворазрядник, недавняя гордость кружка, и прикусил губу.

- Девочка, девочка, - заторопился Михаил Федорович, - давай-ка поглядим, как ты разыграла дебют. Ведь уму непостижимо...

И тут, как он потом многим рассказывал, произошла неслыханная вещь.

Между ним и девочкой кинулись, разделив их, трое здоровенных парней.

- Собирайся, собирайся, сестренка, мама ждет! - торопил один из них.

- А скажите, пожалуйста, Михаил Федорович, куда бы вы посоветовали обратиться шахматистам послешкольного возраста, если они хотят заниматься именно с вами? - крайне вежливо интересовался второй.

- Что вы думаете о встречах Алехина с Таррашом в нью-йоркском турнире шести? - настойчиво допрашивал третий.

И уже когда Аллочка исчезла за дверью, Михаил Федорович услышал мрачное:

- Большая просьба не разбирать с ней партии. Ни ее, ни чужие. Всю теорию мы берем на себя. Впрочем, хотите принять участие в эксперименте?

- Каком?

- Мы решили в полтора года сделать из Аллы мастера.

- А кто поручится, что перед нами не случай врожденной шахматной талантливости? - по-детски надув губы, мрачно спросил Тихон год и два месяца спустя, когда друзья вернулись с последнего тура женского первенства столицы. Тура, в котором Алла закрепила за собой звание мастера.

- Но я же вам говорил, что она до двенадцати лет не занималась и не интересовалась даже шашками! - возмутился Карл.

- Даю справку, - заговорил Леонид, - то ли Нимцович, то ли Тартаковер... нет, нет... ага! Акиба Рубинштейн познакомился с шахматами в восемнадцать лет по учебнику на древнееврейском языке. Попав в большой город, зашел к местным шахматистам, которые продемонстрировали гостю, до какой степени он не умеет играть в шахматы. Он исчез - засел дома за книги, а когда появился вновь вызвал на поединок чемпиона города и показал ему, кто из них сильнее.

- Вот видите? Рубинштейна же никто специально не воспитывал! Но хуже другое, - Тихон хлопнул рукой по столу, - представьте себе, что Алла не шахматный гений, а гений вообще, только прорезаться он должен был попозднее; мы направили ее дар в шахматное русло. А если она была рождена, чтобы создать единую теорию поля, или новую "Войну и мир"? Или...

- Женщина-то?! - вырвалось у Карла.

- Даю справку, - меланхолически заговорил Леонид, пренебрегая предыдущей репликой, - лиц с художественным и научным талантом особенно сильно тянет к шахматам. Известны скрипачи-виртуозы, композиторы и художники, у которых приходилось отбирать шахматы, чтобы заставить заниматься "делом их жизни".

- Ничего, - Карла все это не смущало, - ты слышал про Филидора, Тихон?

- Слава богу.

- Кто это был?

- Шахматист. Великий.

- Ага! А он еще был композитором. И очень видным. А помнят его лишь в одном качестве. Так что же важнее оказалось: шахматы или музыка?

- Бесполезный спор! - отрубил Леонид. - Дело сделано. Надо решать, повторять ли опыт?

- А по-моему, затевать снова историю с шахматами будет просто скучно, сказал Карл. - Надо попробовать что-нибудь новенькое. Я - за то, чтобы воспитать великого физика.

- Ха! А где ты возьмешь ребенка для опыта? И опять-таки, как насчет этики? Решать за человека его судьбу?

- А за Аллу? Или физика - это судьба, а шахматы - нет? - Карл явно сердился. - Впрочем... послушайте-ка! Проверим, нет ли у Аллы общей одаренности.

- Не знаю, как вам, - медленно и осторожно произнес Тихон, - а мне что-то поднадоело быть великим педагогом. Год, от силы два - больше я не выдержу.

- Ну что же, поглядим, что выйдет за год, - заявил Карл.

- Отлично, - согласился Тихон. Я человек спокойный, могу год потерпеть.

V. КЛЯУЗНОЕ ДЕЛО

Но ближайший месяц покончил и с Тихоновым спокойствием и с великими планами преобразования Аллы в физика. Потому что Тихон захотел разоблачить у себя в институте крошечную кучку бездельников и жуликов. Ему было бы, правду сказать, плевать на этих Зайцева, Руднева и Филиппенко, если бы они просто бездельничали и жулили по мелочам, сдавая по шпаргалкам зачеты. Но Тихон при всех своих неудачах - по большому счету - успел за первые курсы института привыкнуть и к славе юного изобретателя, и к первым местам на конкурсах студенческих работ. А тут, на четвертом уже курсе, его вдруг обошли. И кто? Вперед вырвались не обычные его конкуренты, а три зауряднейших студента. Добро бы обставил Тихона Шурка Лапчонок или, скажем, Егор Званцев - так нет, победителями оказались Зайцев, Руднев и Филиппенко. Ну, кто они? Что они? И вообще... Тихон не раз слышал их ответы на экзаменах - в одной группе с ними ведь. Так только у Зайцева случались пятерки, и то изредка, а Колька Руднев вовсе троечник. А большего тугодума, чем Филиппенко, поискать.

И - такая победа. Ими и деканат заинтересовался, шум, статья в стенгазете, про работу Филиппенко в "Московском комсомольце" напечатали. А главное - не зря!

Тихон просмотрел их курсовые и поразился. Сам бы так не мог. Сам! Ну, а они? Тем более не смогли бы! У Филиппенко, правда, память отличная. А двое других и ею не блещут.

Нет, что-то здесь не так. Фаддеев снова взялся за папки с курсовыми. Листал. Вчитывался. Видел: чем-то похожи работы. Похожи. Темы разные, а стиль изложения - общий. И на одной машинке все печатались, буква "н" всюду западает. Писал их явно один человек. Один и тот же. Все три курсовые. Уж конечно, этот один не был ни Зайцевым, ни Рудневым, ни Филиппенко. Нашли себе, видно, где-то аспиранта. Хотя нет, где тут аспиранту. Какой-то кандидат, верно, влез. Правда, интересно бы знать, на что ему было отдавать стоящие вещи в чужие руки. Но что искать мотивы, когда факты известны?!

Тихон долго думал потом, как мог он на это решиться. Ведь воспитан же был в презрении к доносу и ябеде в любой форме. Когда подумал - понял, что виноват был мелкий его успех перед тем. Слава ведь, как известно, развращает. А слава мелкая еще и делает мельче. Хорошо еще, что совести осталось хоть столько, чтобы заговорить о трех самозванцах на групповом собрании, где педагогов не было. Тихону поверили сразу. Не одного его, оказывается, смущало стремительное вознесение к институтскому небу недавних троечников. Не один он подозревал в этом что-то неладное. Правда, у него одного хватило духу стать здесь следователем. Зато сколько нашлось прокуроров! Зайцев обиженно моргал, Филиппенко ругался, а Руднев со спокойным любопытством разглядывал лица своих обвинителей. В конце концов Тихон что-то разобрал в потоке несвязных слов, сквозь всхлипывания прорывавшихся из губ Филиппенко. И Тихона сразу бросило в жар и холод. Этот мучительно мор щившийся парень кричал о том, что они - трое - всё делают вместе, что они настоящие друзья, что у каждого в их дружбе и в их работе свое место. А курсовую ведь больше чем одним именем не подпишешь...

10
{"b":"67245","o":1}