– Ну и где Иван Дмитрич? Я чаю горячего хочу и спать.

Жуков с усмешкой во взоре смотрел на начальника.

– Василий, внимательности у тебя нет, – Путилин заложил большие пальцы рук за веревку на поясе, заменявшую ремень.

– Я… – только и сумел выдавить из себя задержанный, узнав голос Ивана Дмитриевича. Рот приоткрылся в изумлении.

– Я это, – проговорил начальник сыскной полиции. – А…

– Сегодня, видно, придется, Василий, нам остаться без сна.

Задержанный сделал руками в воздухе несколько движений и замер, не закрывая рта.

– Вижу, Василий, твои сапоги прохудились, деньги имеешь, а обувку купить не соизволишь.

– Да я…

– Именно ты. Мы, кажется, размером схожи, – Иван Дмитриевич достал из шкапа новые сапоги, – надевай, – и, не дав ничего сказать задержанному, добавил: – Надевай. Нам сегодня одно дело предстоит, и я не хочу, чтоб ты приболел после него.

Василий повиновался явно с удовольствием, поднялся и сделал несколько шагов по кабинету.

– Не жмут?

– В самую пору, – заулыбался задержанный.

– Пальтишко смени, – и Путилин протянул верхнюю одежду из заветного шкапа, – великовато, но ничего, зато без заплаток. А теперь поговорим, как мужики.

– Всегда готов, – глаза Василия блестели, и он стыдливо добавил: – Это мне?

– Тебе, считай мой подарок.

– Благодарствую, Иван Дмитрич, – руки гладили лацканы пальто. – Как я понимаю, нам с вами придется на Чернореченскую?

– Быстро схватываешь.

– Господин Путилин, я…

– Василий, я ж понимаю, что среди тех людей тебе жить, ты только поздороваешься: «Здравствуй, Кузьма», и все, можешь быть спокоен, что кто-то тебя заподозрит.

– Как Иуда…

– Василий, ты благодари Бога, что отвел тебя от вчерашней крови. Не то сидел бы в ожидании суда.

– Знак свыше, – задержанный перекрестился.

– Договорились?

– Что мне остается, – посетовал Василий, – только вот оставили вы меня, Иван Дмитрич, без пайки утренней, – и посмотрел на начальника сыска карими глазами.

– Не забыл я, – Путилин протянул задержанному зеленую банкноту.

– Благодарствую, Иван Дмитрич, спаситель вы мой.

Доехали до опустевшей Зимней Торговой площади. Дальше Путилин с Васькой по Тележной улице пошли пешком, чтобы, не дай бог, кто не заметил из знакомцев. В ночлежном доме опасно было арестовывать Добрянского, там много босяков, которые на дух не переносили людей в полицейской форме.

Двери ночлежного дома открывались в восемь часов, и до полуночи он заполнялся настолько, что некоторым припозднившимся приходилось спать на полу, но один из углов всегда был свободен, и там отдыхали, вернее, отсиживались после совершенных налетов, краж или иных более тяжких злодеяний некоторые злоумышленники. Иван Дмитриевич об этом знал, сколько раз совершались облавы, и все впустую. То ли кто-то из участка предупреждал, то ли выставляли злодеи на стрему мальчишку, который за гривенник всю ночь на страже стоял.

Вот и сейчас Путилин, хоть и шел с виду спокойным, а на душе кошки скребли. Не за себя, а за Ваську. Себя он перестал жалеть четыре года тому, когда из-за измены ушла жена с детьми. Тогда так тоскливо стало на душе, что стал сутками пропадать на службе и старался сам идти туда, где более всего опасности. В том, что его никто не узнает, он был уверен. Не в первый раз лез в такое место. Ведь не посылать же в осиное гнездо Мишу. Слишком молод и горяч. Голова, конечно, на месте, но вот иногда вначале сделает, а уж потом голову прилагает. Учишь-учишь, толк есть, но прорывается взрывная натура. Вот кто всегда с холодной головой, так штабс-капитан Орлов. Умница, хотя…

– Че надо? – раздался голос над ухом, до входа в ночлежный дом оставалось несколько шагов.

– Дык холодно на улице, – заискивающим тоном произнес Путилин, за его спиной стоял Васька.

– Местов нет.

– Нам бы с приятелем хоть под нарами, хоть в проходе.

– А деньги есть?

– Эт мы приготовили, – и Иван Дмитриевич достал из кармана шесть монет по копейке.

– Тады сами ищите себе место, – человек неопределенно махнул рукой. – Шоб я вас тут не видел.

Путилин со спутником быстрым шагом вошли в дом. В носу защипало от тяжелого запаха немытых тел, дыма от дешевого табака, прокисшей пищи.

– Там, – Васька тронул Путилина за рукав и повел на второй этаж, где тяжелый дух, казалось, посвежел, и дышать стало легче. – Иван Дмитрич, – прошептал попутчик, – платить не надо было бы, я ж заветное слово знаю.

– Не светись, – только и произнес Путилин, пока не пришли в заветный угол.

Добрянского не было.

Путникам оставалось только одно, лечь на скрипучие доски нар, покрытые таким тонким матрацем, что ребра чувствовали каждую дощечку.

Ожидание не добавляло радости, Васька один раз поднимался и уходил. У Ивана Дмитриевича начинало стучать, как кузнец по наковальне, сердце. Вдруг Васька предупредит преступников, тогда от начальника сыскной полиции ничего не останется. Рядом Нева, камень на ноги и на корм ракам и рыбам.

Путилин прислушивался к каждому звуку, сжимая ставшую теплой рукоять пистолета.

Спокойствие начало покидать Путилина, хотелось, чтобы начавшееся несколько часов назад в кабинете наконец закончилось.

Прошел час, прежде чем раздались тяжелые шаги. Со своего места в свете лампадки, висящей у образа Спасителя, Путилин видел, как возле двухъярусных нар остановился мужчина с круглым скуластым лицом, пересеченным под носом пышными усами. Глаз Иван Дмитриевич пришедшего не видел, но чувствовал, как они цепко осматривают окружающее. Васька не подвел.

– Кузя, ты? Что так поздно?

– А что?

– Топаешь, как медведь на овчарне, спать не даешь.

– Молчи, – беззлобно прошипел Добрянский. – Хотел бы спать, так без задних ног дрых бы.

Васька присел на нарах, почесал под рубашкой, одолели блохи своей настойчивостью.

Голос Добрянского Путилину не понравился, от такого можно ожидать больших неприятностей. Теперь возникал вопрос, ранее начальник сыскной полиции хотел вывести Кузьму из ночлежного дома. Там, на улице, Жуков с двумя опытными агентами. Но как это сделать? Иван Дмитриевич придумать не мог, заготовленные в кабинете слова сейчас не подходили.

Добрянский продолжал стоять, только тени беспокойно бегали по его ладно скроенной фигуре, потом чертыхнулся и пошел к выходу. Путилин не стал терять времени, поднялся с нар и последовал вслед за Кузьмой, который заложил руки в карманы начал спускаться по лестнице, бесцеремонно наступая на оставшихся без места бродяжек.

У входа никого не было. Тот, что собирал деньги, спал на крыльце в полушубке, зарывшись в высокий воротник. Сердце у Путилина забилось быстрее, что начало отдавать в висках. Кузьма обернулся и впился цепким взглядом в вышедшего следом бородатого мужчину, немного ссутулившегося, словно на спине лежит тяжелый куль.

– Что надо? – произнес Добрянский, оскалив зубы.

– Дух там тяжелый, – Иван Дмитриевич махнул рукой куда-то в сторону. – Не привычный я к нему.

– Что тогда сюда пришел?

– Так, ить. Отставку-то барин дал.

– Не нужен, стало быть, стал?

– Оно так.

– И долго у барина служил?

– Да почитай цельный год ему товары возил.

– Товары?

– Из порта на склад.

– И что ж тебя выставил?

– Дак барин за границу укатил, дома свои закрыл. Нас на улицу.

– Что, и сторожей не оставил? – видно было, как загорелись глаза Кузьмы.

– То-то и оно, Федьку-хромого одного оставил. А какой с него сторож? – ощерил зубы Путилин.

– Любопытно, – в задумчивости сказал Добрянский. – А ты хозяйский дом хорошо знаешь?

– Очень даже дюже, – Иван Дмитриевич погладил бороду, Добрянского заинтересовали слова случайного знакомого.

– Соблазна не было?

– Мил человек, да кабы… – Путилин умолк.

– Не бойся, со мной можно по-простому, – Кузьма ступил вперед и шепотом произнес: – Я и сам из таких.