– Ладно, – говорю я, – приеду еще, передай привет ребятам.
Он молча резко повернулся и побежал, отдаляясь от меня. Он не смог пожелать мне удачной дороги, может, оттого, что не смог простить меня. Всю вину Джанибек переложил на меня.
Я остался стоять на месте как вкопанный, весь в раздумьях, как мне оправдаться перед ним при следующей встрече. С позиции ребят они правы, а у меня своя правда, жизненная. Кто нас рассудит? Разве нужно мне оправдываться? Быть может, моя вина в том, что я уехал, не объяснив своё положение? Да, именно так. «Ты – человек в зрелом возрасте, еще и учитель, и, несмотря на всё это, получается, продал человеческие отношения», – говорила моя совесть. Моя вина и моё раскаяние мучили с двух сторон, не давая долгое время покоя моей душе. Согласен. Нет иного выхода, приходится согласиться. Да, время само сделает свои выводы. Но, как говорится у русских, обиды пройдут, однако рубцы останутся».
– Ай, байке, я вас жду вообще-то, вы намерены уехать сегодня? – с неприязнью подал голос таксист.
– Да, вот сейчас, – ответил я.
Пока я пришел в себя, прошло время. А таксисту это невдомек.
– Вы садитесь спереди. Эже и сестренки пусть сядут сзади. Для беседы в пути лучше, когда мужчина рядом, что на это скажете? – повернувшись назад, обратился таксист к женщинам. Одна из них съязвила:
– Раз машина ваша, значит, и воля ваша, что нам остаётся делать.
Другая женщина посмотрела на меня и сказала:
– Если бы не его возраст, сидеть бы ему на заднем месте, такому человеку там и место.
Я из вежливости ответил:
– Ой, сестренка, ради бога, садись вперёд, пожалуйста.
– Не-е, байке, сидите сами, если таксист не хочет, как я могу сидеть рядом с ним. Теперь уже не сяду, – будто бы обидевшись, сказала она. – К вам обиды нет, байке. Нам лишь бы живыми и здоровыми добраться. Сидите, не беспокойтесь.
И взглядом указала на переднее сиденье.
– Сестренка, прости, я всего лишь хотел, чтобы мужчины в пути веселили вас, рассказывая анекдоты, – оправдывался таксист.
Я расположился спереди.
– И-и, байке, теперь начните разговор, путь длинный, сократим его рассказами о жизни, – сказал он.
Я его понял. Через некоторое время он спросил:
– А тот мальчик – кто он? Почти два часа разговаривали безостановочно. Байке, судьба ведь она сложная, расскажите, интересна ведь история постороннего человека, может, это для кого-то сказка, которая имеет воспитательный смысл; может, это послужит уроком таким, как мы. – Этим он как бы дал начало разговору.
– Ладно, ладно, расскажу. В этом нет никакого секрета. Ты давай, заливай бензин, а пока ты заправляешься, я познакомлюсь с эже и сестренками. А затем, когда мы подъедем к ущелью, я начну свой сказ. Что вы скажете на это?
Все согласились и поддержали меня, кивая головой. Ведь интересно же слушать сокровенные тайны чужого человека, особенно женщинам!
Дорога была отличной.
Пока то да се, как говорится, глазом моргнуть не успели, мы въехали уже в ущелье. – Ну давай, байке, начинай, – с нетерпением сказал таксист. Видать, он большой любитель слушать. К тому же и обстоятельства сложились так: слушая интересные рассказы пассажиров, пристрастился к разговору. Быть может, действительно, привык сокращать длинную дорогу интересной историей …
– Тот мальчик – мой бывший ученик. Учил я его до седьмого класса.
Таксист, перебив меня, сказал:
– Да бросьте, байке, я считаю его вашим сыном от первой жены.
– О-о, нет же, боже упаси, совсем не так. Зачем мне с вами шутить?
– Раз мальчик, обняв вас, плакал, мы, конечно, подумали, что здесь что-то кроется… И-и, боже мой, вот интересно, тогда, байке, продолжайте дальше.
– Я их обучал два года. Как я учил, знают только один Бог и они. Секрет моего обучения в том, что я учил их от всей души, мы стали единой семьёй, отношения наши сложились как у отца с детьми. Через силу влияния преподаваемого мной предмета мы, объединившись, боролись за достижение цели коренных вопросов философии обучения и воспитания. Урок начинался с разбора названия темы предстоящего урока. Постепенно углубляя их мировоззрение, с учетом их возрастных особенностей, через стремление к образованию и науке мы старались достичь смысла его в обществе и бытие. Мы рассуждали, в какой степени необходима эта тема в жизни человека. Обсуждали ее необходимость в обществе, в изображении физического мира, влияние на общественное сознание и на развитие научно-технической революции. Мы всё шире и глубже вникали в своеобразный мир знаний. Только сейчас я понял, что в действительности лишил их будущего. Грубо говоря, я оказался тем скрягой, который показал, где находится румяное яблоко, но не дал им и не позволил вкусить его. Бедные дети, последовав за мной, вышли на простор, и после того, как я убежал, они потерялись на том просторе, заблудились на полпути. Я, сам того не зная, принес им неподъемное несчастье. Вот и вся история, девчата.
Все мы словно онемели, ехали молча, глядя через стекло на ели ущелья, казалось, каждый анализировал про себя эту историю. Вы тоже попробуйте подумать. Что должен был сделать я? Сам я по сей день не могу найти ответа и не знаю, как оправдываться. Простите вашего агая, который стал рабом бытия. Мои ученики с чистой душой, со сладкими мечтами, без плохих мыслей, желаю вам достичь своих целей…
Бабушка моя – ласковая, любезная и серьёзная женщина. Её зовут Шербет. Имя соответствует её характеру. И у моей матери были такие же качества, они, скорее всего, перешли к ней от бабушки. Родом бабушка была из Таласа, я слышал, из Бакаира. Она из племени китай.
Была ранняя весна. Бабушка повела нас с Рахманом в Тамды. Это узкое место при въезде в Чичкан, так сказать, горловина ущелья. Наверное, от него и осталось название «Горловина дома». Вероятно, ущелье воспринимали как дом, а въезд в него был как вход в этот дом.
Между селом Арал, где мы жили, и местностью Тамды расстояние было приблизительно пять-шесть километров. Бедная бабушка до самой весны каждый раз всё указывала рукой в сторону Тамды.
– Вон, видите, у подножья горы виднеются макушки тополей? Там, в излучине лога, живёт с семьёй ваш старший дядя Сыдык, мой родной брат, – говорила она, когда мы поднимались на высокий берег. Всякий раз, когда она приезжала к нам, всё настойчивей устремляла взгляд туда, потому что наш дом стоял наверху. Отсюда, с высоты, было видно всю округу: на западе до Кайрака, на юге до старого райцентра и на востоке до Мин-Добе.
Однажды я слышал, как бабушка ласково говорила Рахману:
– Если рано наступит весна и мы благополучно переживём зиму, я вас отведу к своим родичам.
Мы вышли ближе к полудню. В тот день было тепло. Все зеленело, кругом были рассыпаны мелкие жёлтые цветочки, только недавно раскрывшие свои бутоны. По логам и ложбинам, словно радуясь весеннему утру, звонко струилась талая вода. Мы ступали прямо по воде, а когда бабушка поворачивалась к нам, начинали прыгать по кочкам. Ноги наши промокли.
К полудню мы дошли до Гудюра. Некоторые сейчас его называют ещё Кодуран-Добе.
– Расскажу-ка я вам кратко о том человеке, садитесь, – велела нам бабушка. – Старое название этого холма Гудюр, а старец Кодуран, проезжая мимо, всегда присаживался отдохнуть здесь. Бывало, проводил здесь собрания. Поэтому и называется двояко этот холм. Кодуран был одним из первых юристов, свободно говоривших на русском языке. Говорят, он и в Верховном суде работал. Здесь он одним из первых построил двухэтажный дом с побелкой. Подпорки и столбы были обмазаны дёгтем, видать, чтобы не сгнили. Это здание он по собственной инициативе, еще до сороковых годов, передал начальной школе. Таких заботливых людей обычно называют народными, дети мои.
– Я тоже впервые научился писать в этой самой школе, – часто говорил учитель, ныне почётный пенсионер Асыранкулов Асанбек. – Я сам был свидетелем. Настенные полки первого этажа были заполнены книгами. Поэтому Кодурана можно было бы почитать и как одного из первых просветителей в Кетмень-Тюбинской долине. В пятидесятые годы начальную школу перевели в Бала-Чичкан, а дом остался без присмотра, и мы там играли в прятки. До сих пор помню.
