И неудержимый страх охватил ее… Артур, нет! Опять! Конечность геар протянулась к Древнему, и приборчик коснулся его живота.

— Не-е-т! — закричала Карина. Все, что сдерживало ее, все, что заставляло сохранять спокойствие, лопнуло. Она не может, не должна допустить, чтобы с Артуром снова произошло это! Никогда! — Не-е-т! Гады, гады проклятые!

— Да не ори ты! Хуже будет! — крикнул ей Карасев.

Но тут большое тело Древнего забилось в судорогах, Артур с выпученными от боли глазами даже не мог кричать, лишь глотал воздух. Лицо покраснело, раздулось, казалось, сейчас он лопнет… Потом побледнело, все краски жизни отхлынули от него, и Артур зарычал и застонал одновременно… И опять затих на стене.

— Не-е-т! Нет! Да отпустите его! — снова закричала Карина. Все мелькало перед глазами, она рвалась из силовых пут, тряслась на стене, как Артур, чтобы как-то — непонятно как — вырваться и помочь ему. Потому что знала, что он сейчас чувствует! Имела представление… Видела когда-то в уловленном сне Рональда, который терпел подобное тридцать лет. И кричала, кричала.

Кажется, остальные геар переглянулись, маленькие желтые глазки — их было шесть у каждого — уставились на нее. А тот, что пытал Артура, неожиданно убрал прибор от Древнего и обернулся к ней.

Артур на стене еще с полминуты, во время которых царила тишина, бился, сотрясался, извивался. И снова кричал… А потом вдруг затих и бессильно повис на силовых наручниках, опустив голову, лишь судорожное дыхание вырывалось из его рта.

А геар темной тенью медленно подошел к Карине — между других, расступившихся перед ним.

«Что ж… Этого мы еще не пробовали… Ты болеешь за него, он — за тебя… — пронесся над комнатой неслышимый ментальный посыл. — Интересно!».

Сердце Карины ушло в пятки. Холодный пот прошиб с ног до головы. А черная фигура приближалась, казалось, еще немного и черный квадрат этого нечеловеческого тела вот-вот закроет весь обзор.

А когда фигура была совсем близко, и темная конечность с прибором протянулась в ее сторону, неожиданно в голове ясно, как кадр из кино, встала картинка.

Рональд, ее антео, измученный тридцатилетней пыткой, бледный, худой лежит на спине. А она, Ки’Айли, сидит рядом… И в слезах просит его рассказать, что было в плену.

«Наверное, придет время, когда я не захочу вспоминать об этом ради себя самого, — говорит он. — Но не сейчас, антеоли. Сейчас я не смогу просто «рассказать» тебе... Ты знаешь мои свойства. А я не позволю, чтобы даже тень этого коснулась тебя, Ки’Айли».

«Лучше бы я была на твоем месте!» — не в состоянии сдерживать слез, отвечает она. А его лицо, все тело передергивает при мысли о том, что его антеоли могла оказаться в руках геар…

«Не говори так! — резко говорит он…»

А сейчас время словно остановилось, мгновения тянулись бесконечно долго. Только черная конечность была все ближе и ближе. Неотвратимо.

— Не-е-т! — теперь орал Артур и бился у стены в отчаянной попытке вырвать себя из пут. — Не трогайте ее! Вам нужен я!

— Гады, отпустите ее! — послышался плачущий голос Маши, а Кирилл цыкнул на нее.

И в следующее мгновение маленькая пластинка коснулась Карины.

Боль вонзилась в тело, протекла по мышцам и нервам, словно разрывая их. Пробежала вверх и вонзилась в мозг. Казалось, она превратилась в дерево, сплетенное из волокон, и каждое из волокон разрывалось, но не могло разорваться.

Боль, невероятная боль… Она захватила все, когда добралась до разума. Тела уже не было, оно просто растворилось в этой боли. Лишь мозг еще чувствовал что-то, а потом… потом она ощутила, что и разум сдается, разлетается на части, и уже душа, вся совокупность ее чувств и мыслей, что составляло ее личность, разрывается от боли.

Боль… Только боль. Когда слишком больно телу, оно разрушается, умирает. Когда слишком больно разуму, человек теряет сознание. Когда слишком больно самому человеку, его душе… Что происходит тогда? Тогда душа рвется на части. Карина не знала, что происходило с ней снаружи, она сама превратилась в эту боль. Боль разрывала ее, и душа рвалась, но не могла разорваться, и от этого было еще больнее.

А единственным выходом было… Да, умереть! Тогда эта пластинка не будет ее касаться… Странно, как через тело они добираются так глубоко до внутренних составляющих живого существа!

Боль души, сознания и тела. Умереть, немедленно… Лишь это прервет пытку.

***

Быстро, снова нужно действовать очень быстро. Рон’Альд менял миры, прислушиваясь к ощущениям, где рождались колебания, когда корабль геар перемещался все ближе к своей планете. Нельзя допустить, чтобы они попали туда. Успеть раньше — прямо на корабль. А твари действовали по-умному — запутывали следы, закладывали круги… Спасало лишь то, что это были геар. А у него за плечами сотня лет, когда нужно было так же преследовать их. И то, что при всем разнообразии Вселенной, путь отсюда на их планету был в общем-то один.

Краем сознания Рон’Альд ощущал, и как идет по мирам дракон. Зализывать раны и копить новую злость. А потом прикажет атаковать Коралию. Что бы ни случилось, следует идти быстрее. И быть готовым к новой встрече с ним.

Рон’Альд знал, что успеет. Но все же ему было тревожно. Именно сейчас все висело на волоске. Не судьба Вселенной — другое. То, что важно лично для него. Карина в плену у геар. То самое, чего он больше всего не хотел, то, чего не должно быть.

***

Неожиданно что-то изменилось, словно источник боли отхлынул. Сама боль не ушла, она так и билась в ней, в каждом уголке ее души, сознания и тела. Но источник исчез.

— Карина, посмотри мне в глаза! — раздался глубокий сильный голос, и она вдруг вынырнула. Продолжая биться от боли, обнаружила вокруг свет, какие-то мелькающие фигуры. А сама она — глухая, слепая, превратившаяся в волну боли — извивается дугой, рвется и бьется у Рональда на руках.

«Да почему же ты не даешь мне умереть! — пронеслось в голове. Эту боль невозможно терпеть. Она умрет, и, наверное, все закончится. Почему он держит ее, почему не отпускает!? Отпусти же меня!»

— Карина, посмотри мне в глаза! — голос стал тревожнее, горячая рука повернула ее подбородок. И глаза уткнулись в черный бархат… Родной, свой, любимый. И боль утихла — медленно, как звук, тающий в воздухе. Уплыла.

Но осталось послевкусие. И одного этого воспоминания было достаточно, чтобы…

— Держись, все закончилось, — сказал он мягко, ласкающе. И Карина обмякла, расслабилась в его руках. Лишь память стояла рядом. И она понимала, что это останется с ней навсегда. На всю жизнь и все жизни.

— Мы уходим, Карине нужно прийти в себя, — сказал Рональд, кивнув Артуру. Освободившийся, Артур стоял в центре комнаты посреди черных луж, что остались от геар, Дух стоял рядом, растирая запястья, и Андрей с Машей и Кириллом — испуганные, но живые. — Отведи их на Коралию. И готовь оборону одновременно с атакой.

Артур кивнул. А Карина почувствовала, что изможденный разум наконец отказывается видеть и воспринимать происходящее. Друзья живы, Артур снова «в форме»… Остальное сейчас не важно.

— Спи, — сказал ей Рональд. И она заснула, уплыла, оставив в стороне невозможное послевкусие. Оно еще вернется, вернется не раз… Теперь всегда будет с ней, но потом.

***

Карина, бьющаяся от боли у стены, не слышала криков друзей. Не видела, как стена позади Артура выгнулась дугой — но не выстояла под силой Древнего, полного ярости, и он грудью кинулся на геар в центре. Не видела, как на мгновение погас и тут же зажегся свет, когда Рональд вышел на корабль врага и отключил технику, блокирующую перемещение по мирам. Не видела, и как ее антео оказался в комнате, а геар осели на пол, растекаясь черными лужами, сраженные резкой силовой волной.

Не видела, как Рональд неизвестным образом отключил силовые наручники, и Артур с землянами посыпались на пол, удивленно моргали, поднимались, терли ушибленные места…