Поскольку поисковиков было мало, а централизованных социальных платформ не было вовсе, изучение раннего Интернета происходило главным образом наедине с собой, и удовольствие тоже было сугубо личным. В 1995 году вышла книга «Ты можешь рыскать в Сети!». В ней перечислялись сайты, где можно было найти рецензии на кинофильмы или узнать что-то о боевых искусствах. Книга обучала пользователей основам сетевого этикета (не писать капслоком, не занимать дорогостоящую ленту других людей своими слишком длинными постами) и помогала им почувствовать себя в новом мире уютно и комфортно. («Не волнуйтесь, – писал автор. – Чтобы вызвать ярость, придется серьезно потрудиться!») Примерно в то же время GeoCities начал предлагать хостинг личных сайтов. Им с удовольствием пользовались отцы, создавая собственные сайты, посвященные гольфу. Подростки с радостью строили блестящие, мерцающие святилища Толкиена, Рикки Мартина или единорогов. Чаще всего там имелась примитивная гостевая книга и зелено-черный счетчик посещений. GeoCities, как и сам Интернет, был неуклюжим, безобразным, функциональным лишь наполовину и разбитым на кварталы: /area51/ предназначался для научной фантастики, /westhollywood/ – для ЛГБТ сообщества, /enchantedforest/ – для детей, /petsburgh/ – для любителей домашних животных. Покидая GeoCities, можно было гулять по другим улицам постоянно растущей деревни странностей. Можно было прогуляться по Expage или Angelfire, как это сделала я, и остановиться на перекрестке, где плясали маленькие анимированные хомячки. Эстетика Интернета только зарождалась – тексты мерцали, анимация была очень грубой. Если ты находил что-то по душе, если тебе хотелось задержаться в каком-то квартале, можно было построить собственный дом из деталей HTML и начать его украшать.
Этот период Интернета можно было назвать Web 1.0 – шаг назад от термина Web 2.0, предложенного в 1999 году писателем и дизайнером Дарси Динуччи в статье «Фрагментированное будущее». Она писала: «Сеть, какой мы знаем ее сейчас, то есть набор статичных экранов в окошке браузера, это лишь эмбрион грядущей сети. Мы видим рассвет Web 2.0… Сеть будущего позволит перемещаться через эфир, станет интерактивным средством общения». В сети Web 2.0 структуры станут динамичными: сайты перестанут быть домами и превратятся в порталы, через которые будет проходить непрерывный и постоянно меняющийся поток активности – обновление статусов, фотографии и т. п. Сделанное в Интернете тобой будет сплетаться со сделанным другими, а понравившееся другим станет видно тебе. Платформы Web 2.0, такие как Blogger и Myspace, помогли тем, кто лишь начинал получать представление об Интернете, создавать собственный очень личный и постоянно меняющийся ландшафт. Все больше людей стали регистрировать свое цифровое существование. Времяпрепровождение превратилось в императив: чтобы существовать, ты должен был зарегистрироваться в цифровом мире.
В ноябре 2000 года в журнале New Yorker появилась статья Ребекки Мид. Ребекка была одним из первых блогеров и выступала под ником Мэг Хуриан на своем сайте Megnut. Она писала, что всего за полтора года количество «сетевых блогов» выросло с пятидесяти до нескольких тысяч. Такие блоги, как Megnut, за день посещали тысячи человек. Новый Интернет стал социальным («блог состоит преимущественно из ссылок на другие сайты и комментариев к этим ссылкам») и формирующим индивидуальность (читатели Megnut знали, что Мэг хотела бы, чтобы качество рыбных такос в Сан-Франциско улучшилось, что она феминистка и очень близка со своей матерью). Блогосфера была полна взаимного общения, порождавшего эхо и нараставшего с каждым днем. «Основная аудитория блогов – другие блогеры», – писала Мид. Этикет требовал: «Если кто-то сослался на твой блог, ты должен ответить тем же».
После появления блогинга личная жизнь стала публичным достоянием, а социальные стимулы – нравиться, быть на виду – стали экономическими. Механизм сетевой демонстрации превратился в прочную основу карьеры. Хуриан основала Blogger вместе с Эваном Уильямсом, который позже стал одним из создателей Twitter. JenniCam была запущена в 1996 году, когда студентка колледжа Дженнифер Рингли начала выкладывать в сеть фотографии своей комнаты в общежитии, сделанные веб-камерой. В какой-то момент ее сайт посещали четыре миллиона человек в день, причем некоторые даже платили за подписку, чтобы получать фотографии быстрее. Интернет с его потенциально неограниченной аудиторией стал считаться естественным местом для самовыражения. Бойфренд Мэг, блогер Джейсон Коттке в одном из постов задавался вопросом, почему он не записывает свои мысли в личном дневнике. «Мне кажется это странным, – писал он. – Сеть – это место, где ты выражаешь свои мысли, чувства и все такое. А делать это где-то в другом месте кажется абсурдным».
Каждый день с ним соглашалось все больше людей. Призыв к самовыражению превратил интернет-деревню в город, растущий со световой скоростью. Социальные связи, как нервные импульсы, распространялись во всех направлениях. В десять лет я крутилась по кругу, рассматривая другие сайты Angelfire, полные гифок с животными и прочей чепухи. В двенадцать я уже писала пятьсот слов в день в публичном LiveJournal. В пятнадцать я загружала свои фотографии в мини-юбке в MySpace. К двадцати пяти моя работа заключалась в том, чтобы писать посты, которые привлекали бы в идеале сто тысяч читателей. Сегодня мне тридцать, и жизнь моя неразрывно связана с Интернетом и его лабиринтами непрерывных навязанных связей. Я живу в этом яростном, энергичном, немыслимом аду.
Развитие социального Интернета можно сравнить с переходом от Web 1.0 к Web 2.0. Процесс шел медленно, а потом произошел резкий перелом. Пик, полагаю, пришелся на 2012 год. Люди потеряли интерес к Интернету, который начал превращаться в набор новых трюизмов. Facebook стал скучным, тривиальным, вымученным. Instagram был получше, но вскоре все поняли его основную функцию – круглосуточный цирк счастья, популярности и успеха. Twitter, несмотря на все обещания, стал местом жалоб на авиакомпании и ругани по поводу статей, которые и были написаны для того, чтобы все ругались. Мечты о лучшем, подлинном и настоящем Интернете таяли на глазах. Раньше мы были свободны выходить в сеть, теперь же оказались прикованными к ней, и это напрягает. Платформы, которые обещали связь и общение, способствовали массовому отчуждению. Свобода, обещанная Интернетом, начала казаться чем-то таким, основной потенциал чего лежит в неправомерном использовании.
И хотя мы начали злиться на Интернет и видеть его недостатки, мираж лучшего сетевого «я» продолжал манить нас. Как среда, Интернет определяется встроенным стимулом активности. В реальной жизни можно проходить мимо и быть видимым для окружающих. Но в Интернете невозможно просто проходить и быть видимым – чтобы тебя видели, нужно действовать. Нужно общаться, чтобы присутствие в Интернете было заметным. А поскольку центральные платформы Интернета построены вокруг личных профилей, может показаться (сначала на механическом уровне, а потом на уровне закодированного инстинкта), что главная цель такого общения – это продемонстрировать себя в лучшем виде. Сетевые механизмы вознаграждения начинают замещать механизмы внесетевые, а потом полностью их вытесняют. Вот почему в Instagram все стараются выглядеть крутыми и постоянно путешествующими. Вот почему в Facebook все такие щеголеватые и торжествующие. Вот почему в Twitter правильное политическое высказывание многим кажется настоящим социальным благом.
Все это часто называют «демонстрацией добродетели» – этот термин чаще используют консерваторы, критикующие левых. Но демонстрация добродетели – это двухпартийное, даже аполитичное действие. Twitter забит драматическими признаниями в верности Второй поправке, которые можно рассматривать как демонстрацию добродетели. И то же можно сказать о размещении номера горячей линии помощи самоубийцам – многие размещают этот номер после смерти кого-то из знаменитостей. Мало кто не подвержен такому влиянию, поскольку оно соответствует нашему стремлению к политической цельности. Размещение фотографий с демонстрации протеста против разделения семей мигрантов (что я сделала, когда писала этот очерк) – это действие, имеющее микроскопическое значение, выражение верности определенному принципу и, конечно же, попытка продемонстрировать, какой я хороший человек.
